Потом туда, за мыс Сунион, к далёким маякам скорби, через воды, воспоминания о Леандре, туда, где мусульманские мёртвые ждут нас с продуманным безучастием. Дивные, орлиные и крестообразные, вздымаются стебли гробниц, где захоронены женщины, женщины, у которых, по исламскому канону, нет души. Вы видите воплощённую в мраморе, заострённую лаконичность смерти, не обещающую загробной жизни — ни плацебо для души, ни воскресения. Моё похрапывание сливается с похрапыванием Карадока и тихим ровным дыханием Ипполиты под тем афинским солнцем.
3
И вот маленький «Полиб», то вползая на валы, то ухая вниз, одолевает неспокойное, но солнечное Эгейское море, подгоняемый ударами свежего северного ветра, — порой волны захлёстывали палубу, оставляли длинные завитки морской шипучки. Грязный маленький пароходишко привык и не к такому — шрапнель брызг, обдающих закопчённые рангоуты, ему нипочём. Мы продолжали путь, подпрыгивая на волнах, как целлулоидный утёнок. Вокруг пассажиров горы дерьма и блевотины, но качка продолжалась, пока мы не достигли пролива и пошли вдоль долгой бурой синусоиды, поросшей колючим кустарником, которая напоминала пищеварительный тракт и вела во внутреннее море. Здесь мы прибавили одиндва узла скорости, заслуженных великими муками. И так наконец добрались до туманной бухты, где, описав длинную дугу к лежащему по левому борту Кебир Каваку, встали на рейде для получения карантинного свидетельства. Здесь, пока поднимали жёлтый флаг под гам матросов, я в первый раз увидел мистера Сакрапанта, который должен был встретить меня. Он сидел на крышке кормового люка карантинного катера с видом праведника и, задрав голову, смотрел на меня, наблюдая за выражением моего лица, пока я вертел в руке его визитную карточку. Переданная мне с матросом карточка гласила:
Илайес Сакрапант Бакалавр экономики, Лондон (экстерн)
Я поклонился, он ответил тем же; лёгкая улыбка осветила его бледное лицо клерка. Адский шум двигателей послужил прелюдией к обмену более сердечными приветствиями. Но вскоре ему разрешили подняться на борт. Он взобрался по трапу неуклюже, как престарелый водяной. Руки у него были тёплые и мягкие, глаза влажны от волнения.
— Мы ждали вас с таким нетерпением, — сказал он чуть ли не с укоризной. — А теперь мистер Пехлеви отправился на выходные на острова. Он просил меня позаботиться о вас, пока не вернётся. Не могу выразить, как я рад, мистер Чарлок.
Все это было несколько чересчур, но он был очень мил в своём белом тиковом костюме, штиблетах с резинками и белой соломенной шляпе. Огромная булавка для галстука протыкала воротничок, в котором болталась тощая шея. Глаза, когдато, наверно, очень красивые, свинцовосерые, теперь совершенно выцвели. Он говорил на том английском, которому учат в левантийских торговопромышленных школах, но очень правильно и с приятным акцентом.
— Можете ни о чем не беспокоиться, мистер Чарлок, я весь к вашим услугам. Я отвечу на любой ваш вопрос. На фирме я старший консультант.
И вот с Сакрапантом в качестве спутника я наконец схожу на берег, чтобы слоняться по городу в виду бухты Золотой Рог, откуда вместе с морской сыростью плывёт безмерная лень — турецкий маразм, — обволакивая душу. Сущая тайнопись — эти громадные валы жидких фекалий, затвердевших на солнце в форме опухолей. На всем след неуловимого влажного очарования: на вкрадчивых пальмах, на куполах с фаллосами башенок, на неопределённых и выцветших красках сна наяву, обращающегося в кошмар. Мистер Сакрапант обращал моё внимание на достопримечательности и рассказывал о них, перечисляя подробности со скрупулезностью счетовода, но очень сердечно и время от времени покашливая в кулак. К тому же он был чрезвычайно расторопен, постоянно прорываясь туда или сю да с билетами или паспортами, хватая за пуговицу служителей, уговаривая матросов и швейцаров.
— Сегодня переночуете — объяснил он, — в гостинице в Пере. Там все на высшем уровне. Завтра я зайду за вами и отвезу в danglion — водный павильон — мистера Пехлеви. Он приготовлен для вас. Там вам будет очень удобно. Вы будете прекрасно себя там чувствовать, просто прекрасно.
Он дважды повторил своё «прекрасно» как бы в порыве характерной набожной экстатичности, прижав к груди стиснутые ладони. Что ж, очень хорошо.
Самое малое, чем я мог ответить, когда мы наконец прибыли на место, это пригласить его пообедать со мной, на что он с готовностью ответил согласием. Я сознался, что на этой мрачной и красивой террасе, освещаемой закатным солнцем, рад компании, поскольку чувствую на себе мёртвую хватку надвигающейся турецкой ночи — какуюто неизъяснимую панику, которую внушает благоухание жасмина, поднимающееся из сада внизу, закованные в кольчугу бастионы фортов и равелинов, стянувшихся вокруг Полиса, как старая зарубцевавшаяся рана вся в чёрных сгустках запёкшейся крови. Сакрапант оказался интересным собеседником, но выяснилось это, только когда обед был в полном разгаре. Меню он изучал с тем же своим рвением — он даже снял часы с руки и положил их на безопасном расстоянии, прежде чем взяться за нож и вилку. К тому же напялил на нос пенсне, чтобы удобней было вести меня по запутанным лабиринтам местной кухни. От глотка вермута щеки у него раскраснелись. Но наконец, насытившись, он откинулся на спинку и расстегнул пиджак.
— Не могу выразить, — сказал он, — как мне приятно думать, что вы поступаете на службу в фирму. О, знаю, вы прибыли только для предварительных переговоров с мистером Пехлеви. — Тут он поднял указательный палец к уху, показывая, что предмет переговоров ему известен. — Но если вы с ним договоритесь, вам никогда, никогда не придётся раскаиваться, мистер Чарлок. Замечательно, если работаешь на «Мерлин» — и если «Мерлин» работает на тебя. — Он кашлянул и повращал глазами. — Замечательно, — повторил он, — будь ты хоть её раб или хозяин. — Я не сводил с него глаз, горя желанием узнать побольше.
— Извините, — продолжал мистер Сакрапант, — если я кажусь вам излишне эмоциональным, но когда я гляжу на вас, то не могу не думать, что, имей я сына, он был бы примерно вашего возраста. Сколько радости доставило бы мне его вступление в «Мерлин». — Он говорил об организации так, будто она была религиозным орденом. — Такто. — Он стеснительно похлопал меня по руке и сокрушённо добавил: — Но миссис Сакрапант может рожать мне только девочек, уже пятерых родила. А здесь, в Стамбуле, дочки обходятся… — Он в характерном жесте потёр безымянным и большим пальцем и тихо прошипел: — Приданое. — Потом опять воспрял духом и продолжил чуть ли не с детским восхищением: — Да, так я снова о фирме, старой милой фирме. Она все учитывает. Все до последних мелочей, и никакая другая организация в Леванте не предлагает таких выгодных условий. Мы на сто лет обогнали время. — Он налил себе на донышке и выпил с видом героя.
Все это несколько озадачило меня, все эти разговоры в пользу фирмы — словно его послали с тем, чтобы обработать меня перед переговорами с Пехлеви. И все же… Сакрапант был столь простодушен и столь мил. Он уронил салфетку и, когда поднимал её с пола, брючина у него задралась. Я с удивлением увидел, что к его тонкой лодыжке прикреплён маленький скаутский ножик, каким девчонка из младшей дружины бойскаутов могла бы протыкать крышку баночки джема. Он поймал мой взгляд.
— Шш! — прошипел мистер Сакрапант. — Молчите. В Стамбуле, мистер Чарлок, никогда не знаешь, чего ждать. Но если на меня нападёт мусульманин, я сумею дать отпор — будьте уверены. — Он покраснел и захихикал, а потом вдруг помрачнел и погрузился в молчание.
— Расскажите ещё чтонибудь о фирме, — попросил я поскольку, похоже, с ним больше не о чем было говорить. Он вздохнул:
— А, фирма! Я никогда не устану благодарить её. Но я сделаю лучше, я вам её покажу. У меня есть на это указания. По крайней мере ту её часть, которая имеется здесь, — поскольку мы лишь её левантийский филиал. Видите ли, фирма раскинулась по всему миру: Лондон, Берлин, НьюЙорк. Брат мистера Пехлеви, Джулиан, управляет лондонским филиалом. Да вы все увидите сами. Так мы скоротаем время до понедельника, пока мистер Иокас не вернётся с островов.
Такой способ провести время и заодно осмотреть город показался мне заманчивым. Мы шли с ним по саду, ночной влажный воздух дрожал от стрекота сверчков, и он с трогательной откровенностью рассказывал о себе:
— Вы же знаете, мистер Чарлок, — а может, не знаете, — как трудно в Леванте обеспечить себе скольнибудь безбедное существование. Прилично заработать, имея многодетную семью, очень непросто. Вот почему я так счастлив. Для меня работа на фирме — это спокойствие моих дорогих жены и дочерей. И страховка тоже, она распространяется на всех членов семьи. Поверьте, не будь фирмы, пришлось бы… положить зубы на полку, так, кажется, у вас выражаются? Точно, пришлось бы.
