Такой способ провести время и заодно осмотреть город показался мне заманчивым. Мы шли с ним по саду, ночной влажный воздух дрожал от стрекота сверчков, и он с трогательной откровенностью рассказывал о себе:
— Вы же знаете, мистер Чарлок, — а может, не знаете, — как трудно в Леванте обеспечить себе скольнибудь безбедное существование. Прилично заработать, имея многодетную семью, очень непросто. Вот почему я так счастлив. Для меня работа на фирме — это спокойствие моих дорогих жены и дочерей. И страховка тоже, она распространяется на всех членов семьи. Поверьте, не будь фирмы, пришлось бы… положить зубы на полку, так, кажется, у вас выражаются? Точно, пришлось бы.
Он не торопился останавливать колымагу такси и продолжал болтать, не желая заканчивать вечер; и я был рад этому, стоило только подумать о кошмарном номере, который ждал меня. Я забыл взять с собой чтонибудь почитать. Сакрапант, со своей стороны, вёл себя как человек, изголодавшийся по обществу, которому давно не с кем было поговорить. Но говорить он мог только об одном, о фирме.
— Видите ли, у неё очень широкая сфера интересов. Старик Мерлин, её основатель, не верил в строительство вертикали и монополизацию какогото одного рынка; он предпочитал расширяться по горизонтали. — Сакрапант погладил себя по боку, словно успокаивая.
— Мы очень выросли скорее вширь, нежели в высоту. Объединяем огромное множество разнообразных холдингов, но некоторые из них единственные в своём роде. Вот почему мы так обширны, вот почему у нас для всех есть место — ну, или почти для всех. — Тут он нахмурился и помолчал. — Но есть некоторые исключения. Забыл сказать вам, что граф Баньюбула остановился в вашем отеле. Так вот, он одно из таких исключений. Много лет он пытался вступить в фирму, но безуспешно. Это никак не связано с его поведением, хотя когда он бывает в Стамбуле, то ведёт себя… да, очень странно. Полагаю, вы знакомы с ним.
— Знаком, конечно. Но чем он провинился?
— Не знаю, — ответил мистер Сакрапант, поджав губы и украдкой взглянув на меня. — Но, думаю, фирма знает. Так или иначе, его не взяли; он измучился просить, но мистер Иокас твёрд как алмаз. Таких, как граф, ещё одиндва человека. Фирма наказала их в назидание другим, и им нет в неё доступа. К огромному сожалению, потому что граф джентльмен, хотя по его поведению в Стамбуле этого не скажешь.
— Но он очень кроткий и спокойный человек.
— Увы, — ответил мистер Сакрапант осуждающим тоном.
— А Мерлин ещё жив?
— Нет, — сказал мистер Сакрапант, но уже шёпотом и както не слишком убедительно. Мне показалось, что он вовсе не уверен в этом. — Конечно нет, — повторил он, стараясь придать голосу твёрдость; однако на его лице неожиданно появилось выражение тревоги и замешательства, как у испуганного кролика. Он схватил мою руку и стиснул, прощаясь. — Завтра я зайду за вами, и мы отправимся осматривать фирму. А сейчас я должен идти. — На этом ощущении недосказанности мы и расстались. Я повернул назад, к отелю, с облегчением увидев, что там ещё горит свет — ярче всего в баре. Зайдя туда, я, к моей великой радости, увидел графа Баньюбула, который сидел в пустом зале, мрачно глядя на своё отражение в мутных зеркалах.
Чтото неуловимо незнакомое появилось в его облике, хотя, войдя в бар, я не сразу это заметил. Как описать, что это было? Выражение какоето возбуждения, дерзости и сладострастия. Он сидя раскачивался, тихо, почти незаметно, как качаются очень высокие здания.
— А! — завидев меня, сказал он тоном, какого я от него прежде не слыхивал, и к тому же довольно пренебрежительным. — А, Чарлок!
Я откликнулся в той же манере:
— А, граф!
Во мне проснулось любопытство, ибо он явно не походил на того графа Баньюбулу, каким я его знал.
— Выпьете со мной? — угрюмо спросил он.
Вопрос прозвучал как команда, и я с радостью повиновался. Жилет у него был расстегнут, и монокль болтался на ленте, позвякивая о пуговицы. В баре было недостаточно светло, чтобы можно было сказать с уверенностью, но мне показалось, что брови и усы у него слегка подведены. Разумеется, на Востоке подобную услугу вам окажет, если потребуете, любой цирюльник. Баньюбула поднял грустные кустики бровей, прикрыл глаза и медленно задышал носом. Сомнений не было — пьян.
Бармен поставил перед нами два виски и исчез в двери за стойкой. Не открывая глаз, граф сказал:
— Мне было известно, что вы приезжаете. Я здесь уже несколько дней. Ах, Боже мой, если б вы только знали. Теперь я до четверга не смогу уехать. — Его повело в сторону, и он закружился, как волчок, но умудрился попасть прямо на стул. — Садитесь, — сказал он, как прежде, повелительно. — Так будет лучше. — Я послушно сел напротив, не сводя с него глаз. Последовала долгая пауза, столь долгая, что я уж было подумал, что он заснул, но нет, просто он соображал, о чем говорить. — Знаете, что Карадок сказал обо мне? — медленно и печально спросил граф. — Он сказал, что я похож на земляную грушу и что умру в объятиях какойнибудь пьяной мамочки в турецкой бане. — Он неожиданно засмеялся, словно закудахтал, и опять помрачнел, просто исходя тоской.
— Грубый человек, — сказал он, пристально глядя на меня. — Они все грубые. Столько лет я делал для них грязную работу, и хотя бы что в награду, хотя бы самую малость, много я не просил. Но нет, ничего. Никакой надежды. Я терпел и продолжал. Но теперь все, я дошёл до точки. В моем возрасте невозможно продолжать, и продолжать, и продолжать, и… — Голос его становился все тише и неразборчивей.
— Кто они, эти «все»? — спросил я.
— Никто конкретно, просто фирма.
— «Мерлин»?
Он печально кивнул.
— О Господи, ктонибудь в этом городе может говорить о чемто ещё, кроме фирмы?!
Граф уже пустился рассказывать свою биографию и пропустил мимо ушей моё восклицание.
— Я люблю мою дорогую жену, — говорил он, — и уважаю её. Но теперь она целыми днями сидит в папильотках и, замотав голову косынкой, пишет нескончаемые письма о Боге всяким там теософам. Я тоже стал ненормальным, понимаете, Чарлок? Сам того не желая. В подобном жарком климате человека нельзя лишать прав без плачевных последствий для него. С тех пор как она ударилась в религию, все между нами кончилось; но я никогда не смогу развестись с ней, иначе разразится скандал. Моё имя — очень древнее. — Он энергично высморкался в шёлковый платок и поковырялся пальцем в правом ухе. Потом так же энергично помотал головой, словно чтобы и мозги прочистить тоже. — А тут все эти переговоры да уговоры. Изза этого я стал очень суеверен, Чарлок. Я чувствую, что должен все сделать, чтобы оберечь себя от ужасной смерти, — пока они не смягчатся. — Он распахнул жилетку и обнажил пухлую белую грудь, на которой болтался йодистого цвета медальон. Он ждал, что я скажу, но я не мог найти слов: подобный талисман был сейчас в моде и рекламировался бульварными газетами. За скромную плату владельцу обещали здоровье. — Но что проку в здоровье, — печально сказал Баньюбула, — если у тебя несчастливая судьба. Я уже несколько лет, как изучаю Абраксас, и знаю, что у меня несчастливая судьба. Знаете, как я защищаюсь?
Я отрицательно покачал головой. Он снял с кольца для ключей маленькую халдейскую бронзовую пластинку, на которой было написано следующее заклинание:
S
А
Т
О
R
А
R
Е
Р
О
Т
Е
N
Е
Т
О
Р
Е
R
А
R
О
Т
А
S
Баньюбула кивал, как китайский мандарин.
— Я только хочу показать вам, что уже все испробовал. Даже поил жену любовными зельями, но они её лишь едва в могилу не свели. А ведь я добра ей желал. Надеюсь, вы меня поймёте и простите. — Я кивнул в знак прощения.
— О Господи! — воскликнул Баньюбула, с такой жадностью выпив свой стакан, словно его мучила жажда. — Моя скорбь безгранична, безгранична. — На мой взгляд, его восклицание было излишне пафосным, но я промолчал.
— А что бы изменилось, если… если бы все ваши переговоры завершились успешно? — поинтересовался я.
Его крупное безволосое лицо моментально изменилось, выразив бурный восторг.
— Ах, тогда все было бы иначе, неужели не понимаете? Я был бы одним из них.
Бармен начал демонстративно громко хлопать ставнями и дверью, открыто показывая, что закрывается; на просьбу налить нам ещё ответил отказом.
— Вот видите? — сказал граф. — И всю жизнь так, сплошные отказы — везде и во всем. — Он скривил губы, готовый расплакаться от жалости к себе, но мужественно сдержался.
— Думаю, пора идти спать, — сказал я как мог бодрее. И с немалыми усилиями проводил зевающего графа наверх.
