Но именно чувство России и любовь к Родине поэта ставятся под сомнение – здесь я позволю себе небольшое отступление – многими авторами. Ещё в 1926 году Вл. Ходасевич в "Есенине" писал, что ключ к судьбе поэта – это отсутствие у него чувства России. "Он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Русию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже СССР – одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии" (Ходасевич Вл. Перед зеркалом. – М., 2002).
С точки зрения формально-лексической Владислав Ходасевич явно неправ. Слово "Россия", "российский", по подсчётам В.Николаева, употребляется в творчестве С.Есенина чаще, чем у А.Пушкина, Н.Некрасова, А.Кольцова, А.Блока (Николаев В. Великий ученик великих учителей: опыт математического исследования поэтической лексики С.А. Есенина // Творчество С.А. Есенина: Вопросы изучения и преподавания. – Рязань, 2003). Однако главное, конечно, не в этом. При таком математическом подходе, на него, по сути, сбивается и Ходасевич, игнорируется осново- полагающее начало в мире Есенина – по-разному выраженное духовное, онтологическое, сакральное чувство, пространство России.
Этого не могут понять – вслед за Вл. Ходасевичем, В.Шершеневичем, А.Мариенгофом и т.д. – современные "отлучатели" Есенина от России и народа – А.Марченко, К.Азадовский, И.Макарова, М.Пьяных, О.Лекманов, М.Свердлов и многие другие. Технологию "отлучения" я показал ("Кубань", 1990, № 10) на примере новомировской статьи Аллы Марченко, которая затем вошла в её книгу о Есенине, неоднократно переиздававшуюся.
В отличие от таких есениноедов, Сергей Куняев видит и подчёркивает в личности и творчестве поэта всёопределяющую национальную составляющую: "Есенин, выйдя за рамки каких бы то ни было конкретных школ, течений и направлений, осознав себя в родстве с классиками, берёг, лелеял и нёс в себе то исконное русское начало, без которого его стихи просто не могли бы существовать".
Ещё и поэтому конфликт Есенина с Троцким и советской властью вообще был неизбежен и, более того, неразрешим, ибо это был конфликт русского человека, поэта с антирусской властью. И, в лучшем случае, наивно выглядит Константин Азадовский, исследователь-антипод Сергея Куняева, когда утверждает: "Ведь Есенин ни в малейшей мере не был политической фигурой – кому же могло понадобиться убивать поэта, да ещё столь замысловатым образом" ("Звезда", 1995, № 9).
Действительно, Есенин не был политической фигурой, к тому же, как справедливо пишет Куняев, "любая политика неизбежно сопрягалась в его сознании с вопросом: "А что будет с Россией?" И русский поэт в его представ- лении не мог не разделить с Россией её судьбы, какой бы горькой она ни была". И добавлю, Сергей Есенин эту горькую судьбу с Россией и своим народом разделил: с ним произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Антирусская, сатанинская власть убила Есенина потому, что он, как русский человек и поэт, представлял для неё опасность. А была ли ещё дополнительная причина убийства – телеграмма Каменева, о которой подробно говорит Куняев в последней главе книги – это, думаю, вторично…
В разговоре о Троцком, советской власти и Есенине не миновать, естественно, "еврейского вопроса". Не миновать по разным причинам, и их Сергей Куняев называет, подробно характеризует. Не знаю, что даёт основание либеральным авторам прямо или косвенно обвинять Куняева-младшего, как и Куняева-старшего, в антисемитизме. "Доктрина", о которой говорит В.Шубинский, – это миф, порождённый необъективными, злонамеренными толкователями взглядов Куняевых.
Если мы обратимся к главе, символично названной "Роковой вопрос", где данная тема наиболее часто – в книге – возникает, то роковым окажется не столько еврейский, сколько "русский вопрос", который, как уже говорилось, и стал главной причиной гибели Есенина.
Еврейский же вопрос поднимается Сергеем Куняевым на разном уровне: декрета об антисемитизме, государственной политики, "дела четырёх поэтов", отношений Есенина с различными писателями, возлюбленными и "подругами" поэта и т.д. Во всех случаях Куняев, на мой взгляд, корректен, объективен, в оценке событий и человеческих судеб исходит из того, что руководители страны, среди которых было много евреев-выродков, хотя и наносили главный карательный удар по имперскому, великодержавному русскому народу, досталось и остальным… И главным "антисемитом" в данной главе является не Есенин или Куняев, а Бикерман, которому принадлежат наиболее резкие высказывания по данной теме, такое, например: "Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии … Русский человек видит теперь еврея и судьёй и палачом … Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть – еврейская, и что потому именно она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело, в этом укрепляет его сама власть".
А вообще, господа В.Шубинский, Д.Быков, К.Азадовский и многие другие, надоели вы с искусственной проблемой антисемитизма и "еврейским вопросом"…
Параллельно с "Сергеем Есениным" Куняев вынашивал книгу о Николае Клюеве, начальные подступы к ней были сделаны более 20 лет назад. В первую тоненькую книжку критика "Огнепалый стих" (М., 1990) вошли пять статей, четыре – о Есенине, одна – о Клюеве. Книжка вышла с предисловием Вадима Кожинова тиражом в 75 тысяч экземпляров. Правда, вскоре власть захватили демократы, либералы, а ещё через время мы стали цивилизованной страной, и теперь у нас книги по критике выходят (если, конечно, выходят) тиражом в 500 экземпляров, как в США и Европе…
Клюев, человек и поэт, личность для исследователя, думаю, ещё более сложная, неподъёмная, чем Есенин. И нужно обладать недюжинным творческим мужеством и большими, разносторонними знаниями (прежде всего в области, условно говоря, старообряд- чества), чтобы взяться за эту тему. Сергей Куняев взялся…
На сегодняшний день в "Нашем современнике" опубликована часть работы "Ты, жгучий отпрыск Аввакума…", но уже вполне определённое впечатление сложилось.
Сергей Куняев учёл стратегические ошибки своих предшественников (В.Базанова, К.Азадовского и др.), о чём свидетельствует первая глава его книги. В ней подробно характеризуется старообрядчество и различные секты с опорой преимущественно на исследователей ХIХ – начала ХХ веков. Характеризуются и применительно к роду, семье, судьбе Николая Клюева. И акценты в трактовке этих вопросов Куняев расставляет иные, нежели его предшественники.
Закономерно, что в книге особое место занимает вопрос человеческих и творческих взаимоотношений Н.Клюева и А.Блока. Он рассматривается во многих исследованиях, в том числе Василия Базанова "С родного берега: о поэзии Николая Клюева" (М., 1990) и Константина Азадовского "Жизнь Николая Клюева" (С.-Пб., 2002). Сергей Куняев, следуя давней традиции, обильно цитирует первые два письма Клюева Блоку, но его комментарии принципиально отличаются от оценок того же К.Азадовского, одного из самых известных клюевоведов. Разногласия этих авторов в значительной степени определяются восприятием проблемы "Клюев и народ".
Азадовский называет поэта "страстным народолюбцем" и утверждает, что тот "возвеличивает русский народ". Куняев же не ставит под сомнение "правду" клюевского народолюбия и с позиций этой "правды" трактует отношения поэтов: "И не стал бы писать Клюев подобного письма, если бы не почувствовал в Блоке человека, радеющего за народ, не понял бы, что Блоку нужна помощь в познании духовных поисков народа". Своё восприятие данной многосоставной проблемы, отличное от видения и Сергея Куняева, и Константина Азадовского, я выразил в статье "Подземный рост души" ("Литературная Россия", 2007, № 16), поэтому скажу предельно кратко. Николай Клюев был выразителем идеалов той части народа, которая собственно народом, то есть православным народом, не являлась. Отсюда и мотив разрешения крови по совести у Клюева и Блока, и "сектантство" обоих поэтов, роднящее их с Мережковским и другими символистами, при наличии явных разногласий по иным вопросам. И если Азадовский обходит стороной эти разногласия, то Куняев акцентирует на них внимание читателя.
Он, характеризуя блоковские статьи "Реалисты" (она у Азадовского даже не упоминается), "Литературные итоги 1907 года", "Религиозные искания и народ", в частности, утверждает: "Блок не питал никаких иллюзий в отношении своих недавних друзей – Андрея Белого, Сергея Соловьёва, Эллиса, не говоря уже о Дмитрии Мережковском и Зинаиде Гиппиус. Черта была подведена, о чём он со свойственной ему предельной честностью написал 20 апреля 1907 года: "Реалисты исходят из думы, что мир огромен и что в нём цветёт лицо человека – маленького и могучего… Они считаются с первой (наивной) реальностью, с психологией и т.д. Мистики и символисты не любят этого – они плюют на "проклятые вопросы", к сожалению. Им нипочём, что столько нищих, что земля кругла. Они под крылышком собственного "я"".
