до размеров песчинки, а освободившееся место наполняли могильным холодом.
Вот, что исходило от Ксантии, когда она расправлялась с убийцами – холод. Но она была осколком льда, а этот тип – снежной вершиной.
– Кто ты? – спросил Мегакл хрипло, словно не разговаривал последние сто лет.
– Не скромничай, ты уже догадался.
– Что ты здесь делаешь?
– Наблюдаю падение идола добродетели. Жалкое зрелище.
– Я им не воспользовался! – замахал руками архитектор и встряхнул хитон, дабы показать, что в его складках нет флакона с приворотным зельем.
– О, да, – протянул собеседник, точно в глубокой задумчивости. – Ты этого не сделал. Но тебя остановило не благородство и не порядочность – ты увидел, какая она.
– Я ничего…
Владыка мечей властным жестом заставил его умолкнуть и продолжил рассуждать вслух:
– Не ты первый, не ты последний. С ней всегда так: люди придумывают, какой могла бы быть, а потом пытаются слепить что-то близкое к идеалу, используя ее доброту и дружеские чувства. В конце концов, когда им открывается другая сторона ее личности, они разбегаются в ужасе. Ставлю свой меч против твоей бесполезной башки: ты уже успел вообразить, как отогреваешь ее любовью, и она становится обычной женщиной.
Мегакл промычал что-то невразумительное, пытаясь ускользнуть от замораживающего взгляда. Он чувствовал себя бабочкой, насаженной на иглу.
– Только я могу оценить ее по достоинству.
– И Глафира, – вставил архитектор, удивляясь, как вообще посмел раскрыть рот. – Хотя она еще ребенок и многого не понимает.
Владыка мечей залился раскатистым смехом, и ледяная пустыня в его глазах сменилась чем-то похожим на искорку теплой родительской гордости.
– Эта девочка – реалистка до мозга костей. Она не тешит себя иллюзиями, и всегда видит вещи такими, какие они есть. Похоже, род занятий повлиял на нее. Лекарь должен понимать, что на самом деле происходит, прежде чем возьмет чужую жизнь в свои руки. Глафира не может закрыть глаза и не смотреть на кровь и переломы. У нее внутри что-то вроде весов, четко определяющих, сколько в человеке хорошего и плохого, больного и здорового, и она принимает это.
Мегакл понадеялся, что сомнение не отразится слишком явно на его лице. Весь город единодушно считал его добрым, честным и бескорыстным, но мнение Глафиры шло вразрез с общепринятым. Она его недолюбливала.
– У тебя безукоризненная репутация, – вытащил его мысль Владыка мечей. – Ты человек положительный. И как всякий, уверенный в своей добродетели, полагаешь, что ее ничто не запятнает. Когда ты сообразил, что Ксантия к тебе равнодушна, то без колебаний выпросил у безумной Тирии приворотное зелье. Чем успокоил совесть? Не говори, я угадаю. Заверил ее, что действуешь во благо.
– Я…
– А потом ты понял, что Ксантия способна хладнокровно расправляться с врагами, и тебе это не понравилось. Слишком жестоко на твой вкус, да? Но ты не осудил себя за то, что стоял столбом, пока старухе Галии угрожали кинжалом. Так кто же настоящее зло?
«Ты покупаешь собственную смерть, юноша». Если бы только Мегакл мог вообразить, о какой именно смерти предупреждала Тирия! Одно дело – соперничать из-за девушки с человеком и совсем другое – с этим духом всепоглощающей тьмы.
– Ты убьешь меня? – спросил он, моля богов о безболезненной кончине.
– Может быть, – Владыка мечей легко перебросил тяжелое оружие из руки в руку и вернул в ножны. – А может быть, и нет. Пожалуй, нет. Хочу посмотреть, в кого ты превратишься лет через пять. Если передумаю, найду тебя.
Он исчез. Снова запели птицы, заквакали лягушки, зажужжали пчелы. Архитектор рухнул на колени, скатился к самой воде и потерял сознание.
Глава 24. Происшествие в капелее
Главк чувствовал себя опустошенным и разбитым. Он думал, что чистосердечное признание снимет с него хоть часть невыносимого груза вины, но облегчение не пришло. Прошлой ночью снился отец: сидел в любимом кресле, в кабинете, и рассматривал свитки. «Видишь это, сын? Записки Цезаря о Галльской войне47. Мне пришлось изрядно потратиться, чтобы добыть копию и перевести с латыни на греческий. Я прочел только начало и остановился на сражении с Ариовистом48. И теперь я никогда не узнаю исхода этого сражения. Кто победил?».
Главк в ужасе проснулся. Находясь во власти сновидения, он быстро спустился на первый этаж, ворвался в кабинет и принялся лихорадочно шарить в подставках с папирусами. Отыскав нужный, он жадно вцепился в строчки: «Все враги обратились в бегство и прекратили его только тогда, когда достигли реки Рейна49» и вздохнул с облегчением.
«Теперь, если отец спросит, я знаю ответ». В ту же секунду юноша горько рассмеялся. Откуда взялась уверенность, что именно это волнует покойного в царстве Аида? Главк приписал ему собственные страхи: умереть, бросив неоконченную книгу или не сыграв в последний раз в кости. Отцу было наплевать на подобные вещи. В последнее время его заботили только древесина и Шана. Что ж, от первой остались лишь пустые склады, но для второй еще можно кое-что сделать.
Он позвал девушку, заорав на весь дом. Она явилась, дрожа от страха, и стояла молча, не смея на него взглянуть.
– Скорее всего, меня арестуют и предадут суду, – спокойно заявил Главк. – Нет смысла это скрывать. И потому настало время обсудить твое будущее. Я напишу прошение царю и стратегу, чтоб тебя включили в списки свободных, и оставлю кое-что по завещанию. Купишь себе дом и найдешь какую-нибудь работу.
Хорошенький ротик Шаны превратился в изумленную «о» на редкость правильной формы. Она захлопала глазами и отступила на шаг, словно боялась, что хозяин запустит в нее тяжелой палеткой для письма.
– Ты напрасно думаешь, что я шучу над тобой, – втолковывал ей Главк. – Да, я вел себя грубо, ты мне не нравилась, но отец тебе симпатизировал (только боги знают, почему). Я уверен, он бы одобрил мое решение.
– А…. а… – Шана замешкалась, подбирая слова благодарности, но вместо них сказала. – А что будет с остальными?
Юноша почесал нос кончиком каламоса и кивнул:
– Ты права, не станем мелочиться. Я освобожу всех и прикажу разделить между ними остатки моего имущества. Как думаешь, Аид позволит мне встретиться с отцом на Елисейских полях50? Или меня бросят в Тартар?
Девушка упала на колени и протянула к нему руки:
– У тебя такое доброе сердце, господин мой, разве боги поступят с тобой несправедливо? Я буду молить их каждый день…
– Довольно, – устало отмахнулся Главк. – Хорошие люди не сводят родителей в могилу. Уходи.
Оставшись один, он принялся составлять документы и письма. Раньше подобное занятие нагоняло на него скуку, но теперь юноша полностью сосредоточился на
