И еще Ярослава Мудрого поминали добрым словом как ревнителя просвещения. Сам человек грамотный и начитанный, он хорошо понимал всю важность и пользу книжного учения. С этой целью он по примеру своего отца, Владимира Святославича, еще сидя в Новгороде, приказал отобрать триста детей и отдать их в обучение грамоте. Страстный книгочей, Ярослав мог просиживать за книгами днем и ночью. Кстати, он положил начало собиранию книг на Руси: те рукописи (главным образом переводы с греческого), что были им куплены и размещены в храме Святой Софии в Киеве, составили первую упоминаемую в летописи русскую библиотеку.
Ради единства
Земля дрожала от конского топота. Мимо дома, где жил маленький Кузьма, с гортанными криками проносились всадники. И было их так много, что казалось, нет им числа. Пыль стояла столбом, и нескончаемый поток людей на лошадях, с копьями в руках и луками за плечами, был похож на какое-то сказочное чудовище, у которого были одновременно и человечьи, и конские головы.
Кузьме было страшно, но он не плакал. Его отец, плотник Петр, раз и навсегда внушил сыну, что мальчик – будущий мужчина, а потому лить слезы ему никак не годится. Это стыд и позор.
С утра и до полудня мчались страшные всадники по той улице Чернигова, на которой стоял дом Петра, и по соседним улицам тоже. Кузьма уже знал со слов взрослых, что это пришла на Русь новая напасть – половцы.
Великий князь Владимир Мономах. Портрет из Царского титулярника. 1672
О половцах Кузьме рассказывал отец. Это был жестокий и воинственный народ. Тучи половцев на не очень больших, но выносливых и крепких лошадях стремительно передвигались с места на место и заняли все русские степи. Они нападали то на одно княжество, то на другое, разоряли города, грабили мирное население, и не стало на Руси от них житья.
Поэтому отец Кузьмы, плотник Петр, решил оставить родной Чернигов и податься вместе с семьей в далекие, но зато более безопасные края. Однако не успел. Пока собирались и готовились, половцы взяли и нагрянули.
Была у Петра слабая надежда, что, может быть, беда минует его скромный дом. Брать-то у них особо было нечего.
Но не тут-то было! В тот же день, когда степняки ворвались в Чернигов, они наведались в дом Петра и вынесли все самое ценное. Даже глиняными, ярко раскрашенными игрушками Кузьмы и его сестер не побрезговали. Красивую, затейливо вырезанную из липы свистульку и ту прихватили. После них в доме Петра стало, как говорится, хоть шаром покати: ни вещей, ни посуды, ни продуктов. Только на плохонькую одежду да на нехитрую обувку не позарились жадные пришельцы. А вот единственную лошадь вместе с полугодовалым жеребенком увели.
Жена Петра Арина переживала и сокрушалась. Жаль ей было и лошадь с детенышем, и нажитого нелегким трудом добра, и съестных припасов.
«Не плачь, мать, – утешал жену Петр. – Вон Кузьма и то не плачет. Слава Богу, хоть мы все целы-невредимы. А ведь всяко могло случиться». – «Да это уж точно», – соглашалась Арина, но все равно никак не могла успокоиться.
Одно только радовало Петра: его плотницкий инструмент не попал во вражьи руки. Надежно припрятал хозяин орудия своего труда. А значит, приедет он на новое место и сразу за работу может приниматься. Петр не сомневался, что своим плотницким ремеслом он семью и в чужих краях прокормит.
Половцы ушли так же внезапно, как и появились. Можно было, конечно, зажить по-старому. Хоть пуст теперь дом у Петра, но все же стены и крыша есть. Не на улице же они с женой и детишками остались. Вон на другом конце города степняки взяли и пустили красного петуха во дворе сапожника Ефрема. И только за то, что его двенадцатилетний сын швырнул в сторону проносившейся мимо конницы камень. Какой-то половецкий воин заметил это, попридержал коня и с горящим факелом в руке подъехал к рубленой стене хозяйственной постройки и поднес пламя к стрехе крыши. Огонь тотчас побежал вверх, и вскоре занялся и двор Ефрема, и соседние с ним – все сгорели дотла. Стало быть, семья плотника еще легко отделалась.
Больше всего его с Ариной огорчало то, что во главе половецкого войска стоял не кто-нибудь, а русский князь Олег Святославич – сын Святослава Ярославича киевского и внук Ярослава Мудрого. И странное дело, правивший в Чернигове князь Владимир Всеволодович, носивший гордое прозвище Мономах (Единоборец) и тоже Ярославов внук, вместо того чтобы защищать свой город и удел, полученные им от отца, вдруг взял и уступил Святославу. По слухам, он уклонился от сражения, потому что не хотел сеять рознь и вражду на Руси и допустить, чтобы один князь воевал против другого. Оставив Чернигов, Мономах с дружиной ушел в Переяславль и сел княжить там.
Никак все это не укладывалось в голове Петра. Вроде бы слыл он мужиком неглупым, сметливым, но тут не мог взять в толк, почему их князь позволил другому беспрепятственно захватить отчину свою Чернигов да еще половцев на город навести? Допустим, когда-то Чернигов принадлежал отцу Олега Святославича, но мало ли что когда было?!
И еще не понимал Петр, как это Владимир Мономах, слывший первым на Руси воеводой и грозой половцев, без боя сдал Чернигов.
Неужели не ясно князю, думал Петр, что так Русь не собрать, ибо и свои, и чужие уважают только силу. И кто, рассуждал плотник, оценит благородство Мономаха и его высокие побуждения? Все решат, что он отдал Чернигов Олегу по слабости, из страха не одолеть его и половцев.
Все хорошенько взвесив, Петр твердо решил уезжать. «Кто знает, – рассуждал он, – вдруг эта вражья сила завтра вновь придет? И тогда уж неизвестно, что будет. Один раз, спасибо, обошлось, а как в следующий раз сложится, один Бог знает».
У плотника Петра была своя правда, а у князя Владимира Мономаха – своя.
Когда-то Владимир Всеволодович отказался от завещанного ему отцом великого княжения. Это был с его стороны жест доброй воли – Мономах посчитал, что, если примет киевский стол, тотчас последует новая вспышка междоусобных войн. Потому вместо себя посадил он в Киеве двоюродного брата Святополка Изяславича и действительно на какое-то время добился этим мирной передышки. А не провозгласи он его великим князем, тот наверняка пошел бы на него, Владимира, с ратью. Нет, Мономах не раскаивался в своем решении. Он все сделал правильно и, как мог, сплотил, сдружил русских князей, созвал их на съезды, убедил сообща собрать войско и выступить в совместный поход против половцев.
Мономах не жалел усилий, чтобы предотвратить межкняжеские распри. Поэтому он готов был поступиться личными интересами, как сделал это и в 1094 году, без сопротивления отдав Олегу Святославичу Чернигов.
Ради единства Руси Владимир Всеволодович шел на жертвы, усмирял самолюбие, давил в себе гнев, забывал про собственные амбиции. Ведь цель того стоила.
Мономах умел заглядывать в будущее, предвидеть ход событий. Время доказало его историческую правоту. В 1113 году он со всеобщего согласия примет великое княжение, пресечет своеволие отдельных князей, уймет алчных ростовщиков, вызвавших неуемной погоней за барышом народное возмущение, и будет править крепкой рукой. Встав во главе объединенных русских сил, он сокрушит половцев и, замирив
Русь, станет истинно старшим князем, которого почитали и власть которого не оспаривали. Он прожил хорошую жизнь, насколько человеческая жизнь может быть хорошей. Она была наполнена усердием и трудом, преодолением искушений и молитвами, ратными подвигами и успехами. Он работал не на себя, а на свою страну. Он был в мире с собой, в мире с людьми, в мире с Богом.
Своим детям Мономах оставит «Поучение» – блистательно написанное напутствие с рассказом о собственной жизни и простыми, исполненными опыта и мудрости советами, как властвовать и держать других в повиновении, как строить отношения с людьми, как воевать, не посрамив своей чести, и как оставить по себе добрую память.
Сам он прожил славную жизнь и мог послужить примером идеального правителя Руси, сочетавшего в себе лучшие качества христианина: любовь к ближнему, крепость в вере, преданность долгу, великодушие, мужество, щедрость, трудолюбие. Еще и после его смерти, когда великое княжение перешло к сыну Мономаха Мстиславу Владимировичу, по словам летописца, «все русские князья жили в тишине, не смея один другого обидеть».
А что же стало с семьей плотника Петра? Как ни страшно было, он с женой и детьми пустился в дальнюю дорогу. Арина от кого-то слышала, что тех, кто подался в новые края, всюду подстерегают опасности: и дикие звери могут напасть, и от разбойников нет спасения.
«По мне лучше волк с медведем, чем половцы, – отвечал на это Петр. – А грабители, Бог даст, нас с малыми детишками не тронут. Что у нас с тобой брать-то? Стало быть, и говорить не о чем. К тому же что всякие слухи собирать. Знаешь же, что у страха глаза велики. Едем, и не бойся ничего».
Но легко сказать «едем». А как ехать? Денег нет, лошади нет, провизии в дорогу тоже нет.
