значительных людей. А он нуждался в поощрении Нейгауза: этого не могло быть без особого отношения Гилельса к Нейгаузу, ученически-трепетного. Он очень старался заслужить хорошее отношение учителя; он не мог не понимать, что достиг многого сверх того, что Нейгауз мечтал слышать у любого из своих учеников. Но только у других Нейгауза это радовало, а у Гилельса – почему-то нет.
И вот – книга. Трудно представить себе боль и обиду Гилельса, если даже Софроницкого, пострадавшего гораздо менее, она очень задела. Может быть, Гилельс что-то Нейгаузу устно высказал, а может быть, нет. Мы этого не знаем. Но зато мне известно со слов Елены Эмильевны Гилельс, что когда ей было 11 лет, папа благоговейно повел ее «к Генриху». Значит, в 1959 году, уже после выхода первого издания книги, все еще было «благоговейно». Он готов был все простить.
Письмо было написано после выхода второго издания, эта связь совершенно ясна. Гилельс, зная эмоциональную и не знающую удержу (по выражению Марии Гринберг)103 натуру Нейгауза, мог списать неудачные моменты в книге на эти его качества и ожидать, что хотя бы во втором издании, под влиянием критических отзывов (например, Баренбойма), Нейгауз что-то наиболее несправедливое в книге изменит. Но вот когда он открыл второе издание и увидел, что все осталось по-старому…
В момент выхода второго издания (1961 г.) Гилельсу было около 45 лет. Примерно этот возраст психологи характеризуют как «кризис середины жизни». Ему свойственно в числе прочего такое изменение психологического ощущения себя в мире: человек, порой достаточно внезапно, или понимает, или интуитивно ощущает, что жизнь перевалила за экватор и осталось не так много; если даже до того он готов был постоянно учиться, то теперь возраст велит ему уже учить самому. Вместе с этим резко повышается обидчивость; особенно неожиданно это обычно происходит с людьми скромными, которые ранее были готовы безропотно выслушивать различные замечания.
Вероятно, нечто подобное произошло с Гилельсом; разумеется, это все нужно помножить на особую чувствительность нестандартной натуры, а также такое свойство Гилельса, отмечавшееся многими знавшими его, как сочетание сдержанности и вспыльчивости (не это ли сочетание так потрясает нас в его игре? Человек ведь един…).
Трагедия этой истории в том, что в ней нет виноватых. Нет сомнений, что Г.Г. Нейгауз переживал ее тяжело. Может быть, он не мог понять, что же в его замечаниях, которые, возможно, казались ему невинными, так задело Гилельса. Тут ведь дело еще и в абсолютной психологической противоположности Нейгауза и Гилельса: трудно было найти людей со столь несхожими индивидуально-личностными характеристиками (об этом писал и Баренбойм). Нейгауз – экстраверт, на редкость открытый, легко идущий на контакт, но и неизбежно несколько облегченно воспринимающий все происходящее. Гилельс – глубочайший интроверт, невероятно сильно переживающий в себе мельчайшие детали и оттенки взаимоотношений. Им не дано было понять друг друга.
Ну, а ученики Нейгауза выполнили свою миссию верных учителю в любых обстоятельствах. И эта история, наложившись на все бывшее до нее, создала совершенно уникальную ситуацию, когда гениальный пианист, пользующийся колоссальным успехом и у официальных кругов внутри страны, и у крупнейших музыкальных авторитетов вне ее, и у самой широкой публики повсюду, оказался в ситуации травли в достаточно узком, но очень влиятельном кругу музыкантов. Эта травля, вероятно, сократившая ему жизнь, продолжилась и после его смерти.
…ЗНАКОМЫЙ И НЕЗНАКОМЫЙ
14 октября 1985 г. внезапно умер Гилельс. Известие об этом вызвало шок даже у его недоброжелателей. Остальные – это был весь цивилизованный мир – оказались в состоянии обиды на немилостивую к слушателям судьбу, смешанной с недоумением.
Он ушел не просто на вершине. В последние несколько лет он достиг некоего нового качества, не услышав которое, даже нельзя было представить, что оно возможно: ведь его исполнение и ранее переходило мыслимую грань совершенства. Это новое слышно было и в том, что он заново осмыслил из игранного раньше, особенно в «Симфонических этюдах» и Вариациях Брамса на тему Паганини, и во впервые сыгранном им в конце жизни «Хаммерклавире». В медленных шумановских и брамсовских вариациях и в медленной части сонаты у него тянулся звук так, как это, казалось, в принципе невозможно на фортепиано. Это было какое-то особое звуковое пространство, наполненное ясной постоянно тянущейся музыкой, рельефно вылепленной полифонией… Так нельзя играть просто на рояле; это был сгусток мысли философа, безраздельно владеющего тайнами бытия и тайнами звука…
В эти годы несколько поутихли разговоры о том, что Гилельс – только «пианист». После вмешательства безжалостной смерти они начнутся снова.
Прозвучало официальное сообщение. Л.Е. Гаккель откликнулся мудрыми и грустными статьями104. Потом наступила тишина. Почитатели молчали, потому что тронуть тему Гилельса было слишком больно. Недоброжелатели молчали само собой. Общество же занялось политикой, и всем стало не до пианистов. Грампластинки смели с прилавков, с кассетами и дисками царила полная вакханалия – неразбериха в законах переходного периода позволила многим нагреть руки на гениальных записях, а у его вдовы и дочери борьба с недобросовестными фирмами отнимала последние силы. Слушатели практически остались без Гилельса.
Так продолжалось до 1992 года, когда в журнале «Музыкальная жизнь» вышла большая статья Софьи Хентовой «Эмиль Гилельс знакомый и незнакомый». Шок от этой статьи был сопоставим с шоком от самого ухода Гилельса. Впрочем, испытали его, конечно, только люди знающие. Подавляющее большинство читателей этого популярного журнала имели основания поверить всему в ней написанному, среагировав главным образом на фамилию «Хентова», волей случая оказавшуюся связанной с именем Гилельса как автора массово изданной книжки о нем. Об этом издании стоит сказать пару слов.
Монография о Гилельсе была первым крупным трудом молодого автора С.М. Хентовой. Задумав сделать себе имя как человека, пишущего о музыке и музыкантах, она верно рассчитала, что этому поможет другое имя – чем громче, тем лучше, и захотела писать о Гилельсе, который интервью давал мало и вообще слыл человеком неразговорчивым. Заручившись достаточно весомыми для него рекомендациями, она сумела преодолеть его замкнутость и получить необходимые сведения для книги. Монография «Эмиль Гилельс» вышла большим тиражом в 1959 г. и имела такой успех, что в 1967 г. состоялось повторное издание, также огромным тиражом. И это издание не залежалось на полках магазинов: кому не было известно славное имя «Эмиль Гилельс»!
С тех пор почти все работы о Гилельсе содержат те или иные ссылки на Хентову (и данная тоже), так как она добросовестно собрала большой фактический материал. Но в то же время книга имела некую особенность, для пояснения которой позволю привести
