Оснований для их бездействия можно было набрать бесчисленное множество: и отсутствие устойчивой мобильной радиосвязи, отсутствие надёжных транспортных средств, низкая заработная плата, плохой быт и многое другое. Но главным было: профессиональная безграмотность, неопытность, отсутствие специального образования, призвания наконец. Все лучшие, и просто спецы, ушли на высокооплачиваемые должности в коммерческие структуры, в сомнительного толка сообщества. Остались или карьеристы, либо те, кто боялся жить в обществе без защитной милицейской формы, табельного оружия, дубинки…
Армия… С армией ещё проще. Президент страны, БЕ, понимая инертность армии, её послушность и ориентированность на исполнение вышестоящих приказов, подбирал — периодически сменяя — очередного лояльного себе министра обороны. Тот, в свою очередь, быстренько менял командующих военными округами, войск и соединений — под себя. В угоду политике, объявлял — пугая! — о грядущей, вот-вот, в скором времени, армейской реформе с сокращением численности войск, чтоб оставшиеся ещё крепче держались за должности, и… Отвлекался вначале на последствия первой афганской войны, потом на приднестровские проблемы, снова на афганские… а тут и чеченские проблемы подоспели, и всякие другие важные внутриполитические. Оставив армию терпеть и стоически нести тяготы и лишения… как в присяге продекларировано, легко бросил войска на самовыживаемость. Правда время от времени награждал некоторых, ключевых, нижестоящих от себя генералов и адмиралов юбилейными медалями, медалями за личную преданность: выслугу лет, за высокие заслуги перед Президентом и Отечеством. Естественно, наезжая в войска и округа с инспекциями и докладами. Например, «О скором начале полномасштабного финансирования армии и флота», «О возможной выплате задолженностей по зарплате…», «О необходимости высокой боевой выучке и патриотизме…», важном, как бы, и высоко значимом…
Но преуспели в главном: сменили фасон всех видов воинской одежды в армии и на флоте с советской, на российскую, как и положено по новому Уставу и Конституции РФ. И деньги, что странно, каким-то образом нашлись?! Армия сменила форму на более яркую, чуть, правда, странную, но вызывающую и задиристую… С особо возрастающим лоском в сторону генералитетского состава…
И это естественно: чем хуже дела внутри системы, тем, в виде компенсации, должна быть ярче, парадней воинская форма. Главным образом там, на «верху».
А как же, перестройка же!.. Перестройка!
Город, как и вся страна, выглядел грязной, запущенной коммунальной квартирой, где в одной комнате, сутками напролет, не выходя на белый свет, неприятного вида, сытые в прошлом, знакомые по разного рода президиумам типы играли краплеными картами на чужой интерес; в другой комнате не закрывались двери от яркой и открытой, сытой ныне, казалось, предпринимательской жизни; в другой комнате люди ссорились между собой обвиняя друг друга в нищете, трусости, слабости, тупости, лености, бездарности и прочая, прочая… Тут же, из комнаты в комнату шмыгали, меняя маски, неизвестные тёмные личности. То ли секретные службы, то ли преступные, то ли все они вместе… Наблюдалась иногда вроде и милиция, но их образ, зримый вроде, а вот протяни руку в ту сторону, мгновенно растворялся, как мираж в пустыне… Явная галлюцинация, точно мираж! Военнослужащие тоже появлялись из своего угла, тоже мозолили глаза, но они же голые, все понимали, в смысле без денег, как и все бюджетники, да те, бедняги, госслужащие, что с них возьмёшь. Их присутствие терпели, даже жалели служивых: «Ну, а как же, ведь Родину защищают! Нас с вами! Бедняжки!..»
По всей «коммуналке», везде, даже на потолке — оглянитесь! — расклеены, разбросаны разноцветные бумажки-объявления, о продаже чего угодно! когда угодно! кому угодно! хоть прямо сейчас… сколько хотите!! Разложены, развешены, просто выставлены на обозрение образцы импортной продовольственной продукции, любых промтоваров, и просто ширпотреба.
Сгущалась мрачная, гангрено-болезненная злобная атмосфера, с проблесками где-то чистого неба, иногда сквозняка, прерываемая истерическими выплесками человеческого страха и боли, на фоне радостно-восторженного смеха отдельных индивидуумов, так характерного именно для сумасшедшего дома.
А уж места общего пользования коммунальной квартиры: кухню, туалет, прихожую, лестницу и всё что там за ними дальше, вместе с густым, гнусным запахом, лучше не описывать, чтоб излишне не травмировать чувственную душу читателя. Скажем «у целом» — в стране наблюдался внешний и внутренний хаос, страх и зловонное моральное запустение. Но это образно если. А на самом деле…
Ничего удивительного — перестройка. Смена всего и вся! Она, родная!
* * *
Прежнего первого секретаря Крайкома партии — а вот и он! — теперь и не узнать. Костюмы носил ещё прежние, а вот от галстуков отказался, отпустил усы и бороду. То ли на пасечника, по делам каким приехавшего в город стал похож, то ли на лесника… Подпольщик он, в общем… Глаза ещё холоднее смотрят, рот плотно сжат, морщины резче. Ещё жёстче характером стал. Нервно говорил жене и своему новому секретарю: «У меня нет времени на светские церемонии. Время не то…» Легко вспыхивал, стучал кулаком по столу, ругался… Агнессу Николаевну, свою верную секретаршу, он решительно, не задумываясь, заменил на молодого, грамотного, толкового помощника из комитета госбезопасности. И помощник он теперь, и главный охранник, и связник… Прежнего секретаря — секретаршу — заменил потому, что очень уж Агнесса Николаевна испугалась нахлынувших перемен, растерялась, ушла в себя, ещё сильнее состарилась… Жалко… Менять было её жалко, но так нужно было… Ситуация того требовала. Ум сейчас нужен спокойный, трезвый, молодой, цепкий… А она хоть и достойным помощником была, но не сейчас, не в это время. В её глазах читался ужас и страх, а это плохой советчик. Отработанный материал. В отставку.
— Докладывайте, Сергей, что у меня на утро?
— В девять ноль, Валерий Иванович, будут директора заводов: Момотов, Кириллов, Нефёдов. Момотов, кстати, уже здесь, в приёмной… Алексашенко сказал будет, и Федулеев. А из Комсомольска-на-Амуре звонили, никто из директоров не смогут приехать. Извинились. Там сегодня выдвигают кандидатов в городскую думу, они по спискам проходят, у них на утро назначена запись на телевидении. Потом дебаты. Извинились, сказали, приедут завтра. Время я с ними согласую.
— Хорошо, я понял, — властным жестом Валерий Иванович прерывает доклад. — Давай сюда пока Момотова, коли он здесь, потолкую с ним… Чайку нам горяченького…
— Есть, Момотова и чай, Валерий Иванович. — По-армейски отвечает секретарь, и чётко разворачивается к двери.
Да, именно такая ГБешная чёткость нам во всём сейчас и нужна, глядя на удаляющуюся фигуру с военной выправкой, замечает секретарь.
— А, тёзка! — чуть улыбаясь, при виде входящего Момотова, не громко восклицает хозяин, протягивая для приветствия руку. — Проходи, Валерий Николаевич, присаживайся. Что такой хмурый? Нездоровится? Иль на заводе что не так? План опять смежники заваливают?..
— Шутите! Доброе утро, Валерий Иванович, — скривившись, отмахнулся Момотов. — Какой план, какое здоровье… Видите же, — привычно кивает на окно, — что там делается!
— А что там делается? — будто не понимая о чём речь, глянул на окно секретарь. В его доме, а он сейчас жил инкогнито и работал в предместье города, в неприметном среди высоких деревьев трёхэтажном загородном особняке, на берегу Амура. И раньше закрытом для обычных людей Доме отдыха партаппарата, а теперь и подавно. Прятался за высоким забором секретарь, огораживающим огромную без излишеств территорию, под строгой молчаливой охраной в штатском. Их, в принципе, и видно-то не было… Внешне всё было совершенно спокойно и умиротворённо, если б не та, внутренняя, наполненная особо важными политическими проблемами жизнь его нынешнего обитателя. Прежнего высокого статуса он уже не имел… В новой политической и социальной жизни он был персона «нон грата», как бы сказали в дипломатических кругах. Но влияние имел большое, если не сказать огромное, на все главные, ключевые, фигуры им же и воспитанные, в той, прежней советской жизни. — Тёплое солнечное утро, я вижу! Воздух чистый! Простор!.. Разве нет?
— Издеваетесь, Валерий Иванович!..
Помощник Сергей, внёс разнос с чаем, вазочкой печенья, сахарницей. Поставив всё на стол, придвинул к каждому, начав с хозяина, молча вышел. Момотов с жаром продолжил.
— У нас, там, как на сковородке.
— Что так? — беря в руку чайную ложечку, с преувеличенным вниманием придвинулся к собеседнику секретарь. — Ну-ну!..
— Одни же сволочи, оказалось, вокруг, Валерий Иванович! Проститутки! Такими демократами все заделались… грязь сплошная… Давил бы всех!
