Современная субъективная экономическая теория начинает с решения очевидного парадокса ценности. Она не ограничивает свои теории поведением одних бизнесменов, не изучает вымышленного homo oeconomicus. Она исследует непоколебимые категории деятельности любого человека. Ее теоремы, касающиеся цен на товары, заработной платы и процентных ставок, относятся ко всем явлениям безотносительно к мотивам, побуждающим людей покупать, продавать или воздерживаться от купли-продажи. Пора полностью отказаться от любых ссылок на подобные безуспешные попытки оправдать недостатки ранних экономистов обращением к фантому homo oeconomicus.
10. Метод экономической науки
Предмет праксиологии суть экспликация категории человеческой деятельности. Все, что нужно для вывода всех теорем праксиологии, знание сущности человеческой деятельности. Это наше собственное знание, поскольку мы люди; ни одно существо человеческого происхождения, если патологические состояния не низвели его до простого растительного существования, не лишено его. Для понимания этих теорем не нужно никакого особого опыта, и никакой опыт, каким бы богатым он ни был, не способен раскрыть их существу, которому априори неизвестно, что такое человеческая деятельность. Единственный способ познания этих теорем это логический анализ присущего нам знания категории деятельности. Мы должны вспомнить себя и поразмышлять о структуре человеческой деятельности. Подобно логике и математике праксиологическое знание находится внутри нас; оно не приходит извне.
В категории человеческой деятельности заключены все понятия и теоремы праксиологии. Первая задача состоит в том, чтобы извлечь и дедуцировать их, истолковать их смысл и определить всеобщие условия деятельности как таковой. Показав, какие условия необходимы для любой деятельности, необходимо пойти дальше и определить разумеется, в категориальном и формальном смысле менее общие условия отдельных типов деятельности. Вторую задачу можно было бы решить путем описания всех мыслимых состояний и дедуцирования из них всех логически допустимых следствий. Такая всеобъемлющая система даст теорию, относящуюся не только к человеческой деятельности, как она существует в условиях и обстоятельствах реального мира, в котором живет и действует человек. Она также будет обсуждать гипотетическую деятельность, которая имела бы место в неосуществимых условиях идеальных миров.
Но целью науки является познание реальности. Наука не умственная гимнастика или логическое развлечение. Поэтому праксиология ограничивает свои исследования изучением деятельности при таких условиях и предположениях, которые даны в реальности. Она изучает деятельность в неосуществленных и неосуществимых условиях только с двух точек зрения. Во-первых, она занимается состояниями, которые, хотя и не реальны в настоящем или прошлом мире, могут стать реальными когда-нибудь в будущем. И во-вторых, она изучает нереальные и неосуществимые обстоятельства, если такое исследование необходимо для удовлетворительного понимания того, что происходит в обстоятельствах, существующих в реальности.
Однако эта ссылка на опыт не умаляет априорного характера праксиологии и экономической теории. Опыт просто направляет наше любопытство на определенные проблемы и отвлекает от других проблем. Он подсказывает, что нам следует выяснить, но не говорит, как мы должны действовать в поисках знания. Более того, вовсе не опыт, а именно одно лишь мышление указывает нам на то, что необходимо исследовать нереализуемые гипотетические обстоятельства, для того чтобы понять, что происходит в реальном мире.
Отрицательная полезность труда не носит категориального и априорного характера. Мы можем непротиворечиво представить мир, в котором труд не становится причиной беспокойства, и мы можем обрисовать положение дел в таком мире[См. с. 124126.]. Но реальный мир обусловлен отрицательной полезностью труда. Для понимания того, что происходит в реальном мире, подходят только теоремы, основывающиеся на допущении, что труд является источником беспокойства.
Опыт учит нас, что отрицательная полезность труда существует. Но он не учит нас непосредственно. Не существует явления, представляющего собой отрицательную полезность труда. Есть только данные опыта, свидетельствующие на основе априорного знания о том, что люди считают отдых, т.е. отсутствие труда, более желаемым состоянием, чем затраты труда. Мы видим, что люди отказываются от преимуществ, которые они могли бы приобрести, работая больше, т.е. они готовы приносить жертвы ради отдыха. Из этого факта мы делаем вывод о том, что досуг оценивается как благо, а труд рассматривается как бремя. Но с позиций прежнего понимания праксиологии мы никогда не смогли бы прийти к такому заключению.
Теория косвенного обмена и все последующие теории, основывающиеся на ней, теории фидуциарного кредита применимы только для интерпретации событий в пределах мира, в котором осуществляется косвенный обмен. В мире чистой бартерной торговли она была бы простой игрой ума. Вряд ли экономисты из подобного мира, если в нем вообще возможно возникновение экономической науки, задумывались бы над проблемами косвенного обмена, денег и всего остального. Однако в нашем мире подобные исследования составляют существенную часть экономической теории.
Тот факт, что праксиология в своих попытках понять реальную действительность сосредоточивается на проблемах, являющихся полезными для этой цели, не отменяет априорный характер рассуждений. Но он характеризует способ, которым экономическая наука до сего времени единственный разработанный раздел праксиологии представляет результаты своих исследований.
Экономическая теория не следует методу логики и математики. Она не представляет собой законченную систему чисто априорных логических силлогизмов, свободных от любой ссылки на реальную действительность. Формулируя предположения в ходе своих рассуждений, она убеждается, что исследование данного допущения может способствовать пониманию реальной действительности. В своих трактатах и монографиях экономическая наука не проводит строгой границы между чистой наукой и применением своих теорем к решению конкретных исторических и практических проблем. Результаты своей работы она представляет в такой форме, где априорная теория и объяснения исторических явлений тесно переплетены.
Очевидно, что эта методика навязана экономической науке самой природой и сущностью ее предмета. Ее целесообразность доказана. Однако нельзя упускать из виду, что обращение с таким необычным и логически несколько странным методом требует осторожности и искусности и что некритический и поверхностный ум может постоянно сбиваться с пути, беспорядочно применяя эти два различных познавательных метода.
Таких вещей, как исторический метод в экономической науке и институциональная экономическая теория, не существуют. Есть экономическая теория и экономическая история. И их ни в коем случае нельзя смешивать. Все теоремы экономической теории необходимо действительны во всех случаях, когда даны все сделанные допущения. Разумеется, они не имеют практического значения в тех ситуациях, когда эти условия отсутствуют. Теоремы, относящиеся к косвенному обмену, неприменимы в условиях, где косвенный обмен отсутствует. Но это не лишает их обоснованности[Cм.: Knight F.H. The Ethics of Competition and Other Essays. New York, 1935. P. 139.].
Этот вопрос запутывается попытками правительства и могущественных лоббистских группировок унизить экономическую науку и опорочить экономистов. Деспоты и демократическое большинство опьянены властью. Они с неохотой вынуждены признать, что подчиняются законам природы. Но они отвергают само понятие экономического закона. Разве не они сами являются верховными законодателями? Разве у них недостаточно сил, чтобы сокрушить любого оппонента? Ни один военный диктатор не склонен признавать никаких ограничений, кроме накладываемых превосходящей военной силой. Подобострастные писаки всегда готовы поощрять это самодовольство разработкой соответствующих доктрин. Они называют свои подтасованные допущения исторической экономической теорией. В сущности экономическая история представляет собой летопись провалившихся вследствие самонадеянного игнорирования законов экономической науки методов государственного регулирования.
Невозможно понять историю экономической мысли, если не обращать внимания на то, что экономическая наука как таковая это вызов самомнению властей предержащих. Экономист никогда не может быть любимцем деспотов и демагогов. Для них он всегда смутьян, и чем больше они внутренне убеждены в его правоте, тем сильнее ненавидят его.
