- Не мог, Таш! Что ты обо мне знаешь?
Тропу пересекал невысокий скальный выступ, похожий на развалины каменного забора. Таштемир оперся о его гребень и легко перемахнул препятствие.
Иволгин последовал за ним, но это получилось у него неуклюже, и он тяжело упал, едва перевалившись через преграду.
- Ты что, - спросил удивленно Таштемир. - Зацепился?
- Хуже, Таш. Это конец.
Таштемир присел на корточки, удивленно глядя на товарища. Тот устало прикрыл глаза. Из-под сомкнутых век на загорелую пыльную щеку скатилась слеза.
- Мне труба, Таш. Я на пороге смерти. Жаль, но факт. Мое ранение в Афгане обернулось остеомиелитом. Чуть что, ты видишь, ломаются кости. Сейчас, - он осторожно погладил ногу, - скорее всего лопнула шейка бедра. А я дурак, вместо того чтобы пожалобнее ныть и лечиться, всегда был патриотом. Когда рванул Чернобыль, оказался там в числе первых. В момент заработал лейкоз. Вот и догораю, дурак деланный...
- Так какого ж ты... - сорвался Таштемир. - Тебе лечиться надо, а ты подался в банду!..
- Кому я нужен, Таш? Я и работы себе найти не мог. Куда ни сунусь вопрос: "Афганец? Знаем вас.
Вы за справедливость права качать любите. Нам таких не надо".
Таштемир в очередной раз приподнялся для наблюдения. Взглянул и тут же присел, прижавшись к камню: "загонщики" приближались к перевалу. Повернулся к Иволгину:
- Вот что, Коля, ты уж дождись своих, а я пошел. Ты оставайся. Сам понимаешь, у меня дело...
Таштемир поднял автомат, упавший на камни, закинул за плечо.
- Нет уж, Таш, - сказал Иволгин твердо. - Я с тобой. Автомат оставь. Сам иди, я прикрою.
- Зачем тебе лезть в мое дело? Скажешь - я тебя оглоушил. Пусть сами ловят...
- Значит, не веришь? И все равно, иди. Я их здесь придержу.
Иволгин тяжело перекатился на бок, достал из кармана гранату. Положил рядом с собой. Потом вынул плотный пакет, завернутый в полиэтиленовую пленку, протянул Таштемиру.
- Здесь деньги и адрес матери. Отошли. А теперь иди. Мне догорать в богадельне противно. Я здесь на солнышке постою за то, что предал. Поднесу сволочи свой сюрприз.
Они обнялись на прощание.
- Я сделаю все, Таш. Держись...
Таштемир был на середине перевала, когда снизу из ущелья долетел клепальный стук автоматов. Он остановился и замер. Тугой комок подкатился к горлу, и тогда Таштемир упал на колени и заплакал по-детски безысходно, в голос. Потом резко встал, мазнул рукавом по лицу и, еще раз взглянув вниз, быстро зашагал по склону к Каптаркале.
Первую очередь Иволгин пустил поверху. Он постарался предупредить тех, с кем подрядился на черное дело, и: остановить их на рубеже огня. Он считал, что автомат на горной тропе достаточно сильный аргумент в такого рода делах и может охладить пыл Мамардадзе. Но тот аргумента не принял.
- Иргашев, сдавайся! - прокричал волк Гмерти, сложив руки рупором.
- "Эв-ай-сь!" - прогремело эхо, отразившись от скал, и тут же его оборвало многоточие автоматной очереди, которую пустил вверх Романадзе. Иволгин ответил короткой строчкой. Он все еще не целился, хотя уже и не стрелял вверх.
- Сволочь! - разозлился Мамардадзе. - Обходим его, Гиви. Пора это дело кончать.
Обойдя тропу по головоломной круче, Мамардадзе вышел к позиции Иволгина с тыла. Тот успел повернуться и ударил в упор по ногам.
- Зараза! Русский пес! - заорал Мераб и высадил весь магазин в Иволгина. - Собака. Сколько же тебе этот гад заплатил, чтобы перекупить?!
Раненая нога его подогнулась, и он рухнул на колени, завыв по-волчьи от боли. Автомат, выпущенный из рук, отлетел в сторону и, звеня, покатился по камням.
Подбежал Романадзе. Бросил взгляд на окровавленное тело Иволгина, присел возле шефа.
- Мераб, что с тобой?
Мамардадзе приоткрыл глаза, глубоко вздохнул и еле слышно проговорил:
- Пить... Дай попить, бичо...
- Ты меня узнаешь?
- Да, Гиви. Дай флягу...
- Что с тобой?
- Нога... Пес поганый! Я его с рук кормил, а он изменил.
- Э, генацвали, побереги силы. Не волнуйся.
Романадзе нагнулся и осмотрел ранение. Было хорошо видно, что три или даже четыре пули, кучно ударившись в бедро, раздробили кость, превратив ногу в кровавое месиво, из которого торчали белые острые осколки.
- Пей, - сказал Романдзе и протянул Мерабу флягу.
Тот жадно схватил губами горлышко и, захлебываясь, стал пить. Наглотавшись теплой воды, откинул голову и закрыл глаза. Попросил негромко:
- Перевяжи...
- Сейчас, - сказал Романадзе.
Спустившись к убитому Иволгину, Романадзе поднял его автомат. Осмотрел, отщелкнул рожок магазина. Тот был пуст. Вставив на его место новый, Романадзе сделал несколько шагов в сторону, прицелился в Мамардадзе и придавил спусковой крючок пальцем. Прогремела длинная, тягучая очередь. Тело Мераба несколько раз вздрогнуло, потрясаемое ударами пуль. Затем Романадзе снова поменял рожки и положил автомат Иволгина возле его откинутой руки. Подошел к Мерабу, перевернул тяжелое тело на живот и стащил с его плеч вещевой мешок. Все так же, неторопясь, развязал, сунул руку внутрь, пошарил там и вынул черный кожаный футлярчик с ключами от конторы и сейфа. Сунул добычу в карман, а вещмешок отшвырнул в сторону. Минуту-другую убийца стоял над телом Мамардадзе, словно прощаясь. Наконец, закинув автомат на плечо, спокойно двинулся в сторону долины, откуда они пришли втроем.
17
Таштемир пришел в Каптаркалу - маленький горный кишлак, в котором родился его отец, - во второй половине дня. Пройдя закоулками, известными с детства, очутился возле дома младшего дяди - Рахимжона.
Старый солдат, на чьем теле рубцов и шрамов было больше, чем медалей на пиджаке, жил одиноко. Увидев племянника, старик всплеснул руками и закачал головой. В голосе его смешались и радость и горечь.
- Бисмилля рахмани рахим! Во имя аллаха милостивого и милосердного, творца всего сущего, покровителя великих пророков! Слухи о твоих делах, сынок, опередили твое появление. Никто здесь уже и не знает, кто ты великий разбойник или герой, решивший щитом славы прикрыть народ, осыпаемый стрелами бедствий. Люди говорят и думают всякое.
- Мне трудно ответить вам, дядя, - сказал Таштемир, обнимая старика. Назвать себя щитом народа - значит, незаслуженно возвеличить себя. Каждый должен носить одежду, которая ему по плечу. Гору горя не одолеет самый могучий палван, хотя в силах народа разнести ее по камушку. Я лишь один из тех, кто взял в руки свой камень, и пытаюсь отнести его подальше. Мне не по душе, если чаша людской печали вдруг наполнится новыми слезами несправедливости.
- Ты хорошо сказал, сынок. Я всегда знал, что слухи бывают только грязными. Чиста одна истина. - И уже другим, ласковым голосом старик предложил: - Проходи в дом, сынок. Я тебя покормлю.
Таштемир ополоснул руки. Дядя тем временем принес тарелку с вареным рисом. Таштемир взглянул на нее и улыбнулся.
- Вы не обижайтесь, дядя, но, если вы думаете, будто мне хватит этой порции, я сочту, что жители Каптаркалы потеряли веру в богатырские силы родного народа.
Старик засмеялся, и лучики морщин из уголков глаз разбежались по щекам.
- Таштемир, я узнаю по аппетиту сына своего старшего брата. Для него в молодые годы опустошить казанчик с пловом было делом простым, словно речь шла о пиалушке чая. Только, сынок, времена были иными. Теперь у меня в хозяйстве самый большой баран - белый петух.
- Это прекрасно, дядя! Надеюсь, в твоей кладовой есть яйца? Десять! сказал Таштемир. - Нет, двенадцать. Сразу. И три лепешки.
- Сохрани аллах твой аппетит, - удивленно проговорил старик. - Мне доставляет немалое удовольствие видеть, когда ест настоящий мужчина.
- Большое дело требует много пищи, - сказал Таштемир и отломил от свежей, пышной лепешки большой кусок. - Я приступлю, не ожидая яиц.
Через десять минут Рахимжон торжественно внес в комнату огромную сковороду, на которой, шипя и потрескивая, дышала жаром яичница из дюжины ярко-желтых глазков. Мигом прикончив ее и очистив сковороду до сухости ломтем лепешки, Таштемир, тяжело отдуваясь, отвалился на подушки.
- Спасибо, дядя. Теперь мне бы поспать минут шестьсот.
- Спи, родной. У меня для тебя всегда есть место.
- Еще раз спасибо, дядя. Но шестьсот минут мне не отпущено. Три часа самое большое. И вы меня разбудите минута в минуту.
- Хоп! Разбужу. И ты опять исчезнешь?
- Конечно, дядя.
- И когда вернешься?
- Убийственный вопрос. Как только вы увидите меня снова, то, значит, я уже вернулся.
- Если кто-то будет о тебе спрашивать?..
- Меня у вас нет и не было, дядя.
- Все понял, сынок. Ложись и набирайся сил.
Вечером из Каптаркалы в Бешарык Таштемира отвез на собственном "Москвиче" двоюродный брат Юсуф. Высадил в тенистой аллее неподалеку от центра и без задержки умчался назад.
Дойдя до первой телефонной будки, Таштемир снял трубку и набрал номер. Ответила женщина.
- Амана Рахимбаевича по срочному делу, - попросил Таштемир, изменив голос.
