– Михаил Иванович, мы же с вами на те две договаривались, – возразила было Марина, но хозяин дома перебил ее:
– Да, договаривались, помню. Только на фотографиях они совсем не так выглядят. Там мне больше понравилось. А тут рассмотрел – не подходят.
Илья готов был провалиться сквозь землю. Какая нелепая ситуация! Ведь как чувствовал – не соглашался на этот визит! Хорошо, хоть Маринка сама с ним приехала. А то потом свалила бы все на него – типа, не умеет с людьми разговаривать. Он сразу же подумал и об Алле – а что он ей скажет? Ведь ехал за деньгами, а в итоге…
– Я возьму вот эту, – вдруг сказал Михаил Иванович, указывая на самое любимое произведение Ильи – то самое, с ладошкой маленького Максимки.
– Эту? Нет, нет, – возразил Илья. – Я ее просто так привез, посмотреть. Я ее не продаю!
Густые брови Михаила Ивановича удивленно поползли вверх.
– Как не продаете? А зачем брали?
– Ну так, чтобы… Чтобы вы лучше могли представить, как я работаю, – запинаясь, промямлил Илья и поежился в скрипучем кожаном кресле.
Тем временем Агафонов приставил картину к стене, повертел головой и, видимо, оставшись довольным, зачмокал губами. Он даже попросил Марину включить и выключить подсветку, маленькими софитами окаймлявшую потолок, и, оценив результат, расплылся в довольной улыбке.
– Даю десять тысяч долларов! – вдруг произнес он, окончательно приняв решение.
Маринка аж подпрыгнула на месте и пристально посмотрела на Илью. Да и было от чего прыгать – такой цены за одну картину им еще никто не предлагал. Даже владелец швейцарской арт-галереи и тот взял три его работы за сумму, приблизительно равную восьми тысячам долларов. И тогда это казалось огромными деньгами.
– Нет, – помотал головой Илья. – Извините, но эта картина не продается.
– Пятнадцать тысяч! – торговался Агафонов.
Маринка аж побледнела и продолжила так гипнотизировать Илью магнетическим взглядом, что он почувствовал, как по коже бегают мурашки.
– Хорошо, двадцать, но это мое последнее слово. Не хочешь продавать, значит, не надо. Других картин брать не буду! – сказал, как припечатал, Агафонов.
– Михаил Иванович, можно мы… поговорим немного, – вмешалась Марина и, схватив Илью за руку, вытащила его на ближайшую из чудесных веранд.
– Емельянов, ты что, заболел? Зачем тебе эта картина сдалась? Ты что, еще такую же не напишешь? Не тупи! Ты что, хочешь ни с чем домой вернуться? Такой шанс, потом жалеть будешь! – шептала она, приводя все новые и новые аргументы.
– Марин, но я не могу… – пытался объяснить он. – Это мой талисман, ты же знаешь. Самое дорогое мое воспоминание…
– Господи! Как ты меня достал! С этой твоей идиотской сентиментальностью, вечными розовыми соплями! – повысила голос Марина.
– Не кричи на меня, пожалуйста. Я все равно не могу продать эту картину. Просто не могу, понимаешь?
– Не может он! Скажите на милость! Зазря пролетать сюда за мой счет ты почему-то можешь! Ты забыл, что это я оплачивала билеты, заказывала отель, трансфер? Думаешь, мне это все даром досталось? За красивые глаза с новыми линзами?
– Я компенсирую тебе всю сумму…
– Из чего, Емельянов? Из каких доходов? Не смеши меня! Да у тебя нет ни одной копейки, не заработанной мной!
Илья помрачнел. Да что ж это такое, в самом деле! Уже вторая женщина за короткое время упрекает его в том, что он существует за ее счет. Прямо как сговорились бить по самому больному месту!..
– Ну ты подумай, Илья, – уже тихо продолжала Марина, увидев, что он замолчал. – Сколько проблем ты сможешь решить с такими деньгами!
«А может, она права? – подумалось вдруг Илье. – Что толку, что я храню это прошлое? Зачем так держусь за него? Что оно значит, если никто, кроме меня, его не ценит? Надо жить настоящим, а настоящее – это то, что я должен хорошо зарабатывать, чтобы поддерживать свою семью и вернуть этим уважение близких людей…»
Марина еще долго что-то шептала о выгодах и перспективах, но Илья и без того принял решение – на этот раз уступить. В конце концов, у него еще много картин того периода. Одной меньше, одной больше – какая разница. А талисманы – это просто сентиментальный предрассудок…
Они вернулись в комнату, и Марина торжественно объявила:
– Мы согласны. На двадцать пять тысяч.
Агафонов для виду поломался немного, но было ясно, что он рад согласию художника. Илья из вежливости улыбался, а у самого сердце стучало в бешеном ритме, будто перед какой-то бедой. Так всегда бывало, когда охватывало нехорошее предчувствие. Ох, зря, зря он уступил, зря…
Зато Маринка ни в чем не сомневалась, была беззаботна и довольна, как никогда. Сразу же после того, как они покинули дом Агафонова, она потащила Илью в ресторан, где действительно отменно кормили и подавали отличное вино.
– За тебя, Емельянов! – провозглашала она, поднимая бокал. – Ты – молодец! Я всегда знала, что ты гений, и верила в тебя! Поэтому за тебя… и за нас! Вместе мы горы свернем!
Бокалы мелодично звякнули, Илья глотнул вина и почувствовал, как по телу побежало сладостное тепло. Вот и хорошо, нужно расслабиться. Все он сделал правильно, все будет хорошо. А все предчувствия – это пустяки, ненужные сантименты и розовые сопли.
Подруга, как могла, поддерживала его – один ее вид говорил, что он прав. Улыбаясь и смеясь, она что-то рассказывала, а он, растворившись в музыке и собственных мыслях, слушал ее словно откуда-то издали…
В отель они вернулись если не пьяными, то, как бы это сказать… Тепленькими.
– Ты мне подставишь свое мужское плечо, а то я, кажется, выпила лишнего? – спрашивала его Марина. – Боюсь, не дойду до номера…
Добрались, впрочем, благополучно. Сбросив туфли, она свернулась клубочком на диване, где ему предстояло спать, и вдруг сказала, отбросив шутливость:
– И еще, Емельянов… Разговор у меня к тебе есть, серьезный.
Опустившись в кресло напротив, Илья весь напрягся – судя по тому, с каким рвением Маринка крутила кольцо на среднем пальце левой руки, она немало волновалась – значит, что-то действительно важное.
– Видишь ли… Мне неприятно тебе об этом говорить… Я долго думала, сказать или промолчать… И в конце концов решила, что все-таки должна сказать. Ведь я твой друг, и было бы просто нечестно утаивать от тебя правду…
– Марина, да говори же ты толком, – не выдержал он. – Хватит ходить вокруг да около. Что случилось?
– А случилось то, что твоя жена тебе изменяет. Да-да, Емельянов, у Аллы есть любовник. И это не сплетни, не чьи-то домыслы, а факты. Я сама, своими глазами видела, как она выходила с ним из отеля и целовалась на пороге.
Илья молчал. Решив, что он просто не верит в услышанное, Марина продолжала:
– Один из клиентов назначил мне встречу в отеле. Я приехала туда и вдруг увидела – выходит твоя Алла под ручку с…
– Я знаю, – вдруг глухо сказал Илья.
– Неужели?
– Ну… То есть не знаю, но давно догадался. Очень трудно не догадаться, когда жена приходит якобы со встречи с подружкой, а пахнет мужским одеколоном.
Марина искоса поглядела на него:
– А кто ее любовник, ты тоже знаешь?
– Нет, не знаю и знать не хочу, – твердо отвечал он. – Мне нет до этого никакого дела.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание. А потом, прервав его, Марина спросила:
– Скажи, Илья… А почему ты до сих пор с ней? Ты знаешь, что она тебе неверна, вы давно охладели друг к другу, практически стали чужими людьми. Что держит вас вместе?
– Я много думал об этом и потому могу ответить тебе сразу. – Он переменил позу, чуть облокотившись на спинку кресла. – Нас держит Максим. Вернее, меня держит. Я не расстаюсь с Аллой только из-за сына. В случае развода он, конечно же, останется с ней – и она окончательно его испортит. А пока у меня еще есть надежда.
– То есть ты хочешь сказать, что… – начала Марина, но договорить не успела. Резкий звонок телефона прервал ее на полуслове. Оба вздрогнули от неожиданности и в первый момент даже не поняли, что происходит, поскольку менее всего ожидали, что кто-то будет звонить сюда, в номер гостиницы.
– Может, это Агафонов? – предположила Марина. – Надумал еще что-то купить?
Илья торопливо снял трубку.
– Сеньор Емельянов, – сказали на том конце провода по-английски, – вам звонят из Москвы.
– Из Москвы? Да-да, я слушаю! – где-то внутри противным холодком шевельнулось дурное предчувствие.
В трубке раздался щелчок, невнятное бормотание и потом вдруг всхлипывание.
– Алла? Это ты? Ты плачешь? – удивленно и испуганно спросил он. Остатки хмеля мигом слетели с него.
– И… И… Илья, – захлебываясь рыданиями, выговорила супруга. – Прилетай, а? Скорее!
– Да что случилось? – сорвался он на крик, все сильнее чувствуя – вот она, та самая беда. Та беда, чьи тихие шаги он издалека почувствовал в доме Агафонова, когда продал картину с ладошкой сына. Вот она, эта беда, пришла.
