Отмахнувшись от пистолета одним ударом когтистой лапы, волк бросился на безволосого. Хотя тот был выше ростом и крепче в плечах, сопротивление оказалось почти символическим. Курт ударил кулаком под дых – костяшки врезались в титановые пластины бронежилета. Но это было не страшно. Сила удара отбросила безволосого на асфальт. Волк прыгнул следом и еще в полете нанес финальный удар. Указательный палец правой руки вонзился в глазницу, проник в мозг.
Второй глаз по-прежнему фиксировал отражение убийцы.
Курт выдернул палец и поднял голову. Ему пришлось приложить некоторое усилие, чтобы вспомнить главное. Род Майклсон – так звали ту трясущуюся гору жира, которая семенила, то и дело оглядываясь, в сторону распахнутой двери. Обнаружив, что четвертый телохранитель тоже вышел из строя, толстяк потрусил еще быстрее.
Волк пружинисто поднялся на ноги и облизнулся. В желтом проеме двери мелькали какие-то тени, кто-то что-то выкрикивал. Майклсону оставалось преодолеть всего несколько метров. Скройся он за дверью, Курту и впрямь пришлось бы, наверное, изучить внутреннее убранство борделя. В своем нынешнем состоянии он ничего не имел против. И все же жажда убийства оказалась сильнее.
Свою жертву он настиг двумя прыжками.
Второе приземление было уже на широкой спине Рода. Тот не устоял, споткнулся и рухнул, будто подрубленное дерево (как показывали по головизору).
Из его глотки вырвался испуганно-жалобный всхлип.
– Не делайте этого, прошу вас! – завизжал Майклсон. – Я заплачу, отдам сколько нужно!
Возможно, в другое время Курт подумал бы об этом предложении.
Но не сейчас.
Распахнув пасть, он нагнулся и вонзил зубы в толстую шею. Густая кровь стремительно наполнила рот. Она была соленая, горькая и совершенно не вкусная. Поэтому волк не стал глотать, а лишь вгрызался в мышцы и сухожилия. На глаза ему навернулась багровая тьма, сердце бешено колотилось под ребрами. В голове сверкали огненные вспышки.
Экстаз убийства не подвергается описанию. Это доступно лишь зверю.
Венозная и артериальная кровь смешивались, порождая единый коктейль. Его вкус был запретным и пряным, а запах – насыщенным и первозданным. Но, как ни странно, его заглушал другой – тот, что Курт ощущал, когда сидел в засаде. Дорогие духи забивали ноздри.
Наконец в голове немного прояснилось. Отстранившись, Курт понял, что терзает мертвое тело. Шея Майклсона превратилась в одну сплошную рану, из которой свисали лохмотья артерий и мышц. Белел позвоночник. Кровь, журча, стекала на асфальт. Вокруг головы успела образоваться немалая лужа – непроницаемая, матово-черная. Свет из окон отражался в ней разноцветными светлячками.
Правая нога Рода отбивала какой-то рваный ритм.
Волк вскочил на ноги. В дверном проеме показались какие-то фигуры, но, взглянув мельком на жуткую картину, поспешили захлопнуть дверь. В некоторых окнах раздвинулись шторы, выставляли напоказ роскошное убранство. На этом фоне маячили силуэты – тонкие и хрупкие. Привлеченные пальбой и криками, они старались что-нибудь разглядеть в ночной тьме.
Курт машинально оправил капюшон и посмотрел вокруг. Он мало-помалу сознавал, что все это натворил он. Мозг отказывался это принимать. Впервые за долгие годы кто-то из стаи преступил Завет, совершив это намеренно, да еще в ТАКОМ количестве. Старейшине, вне сомнения, подобное и в кошмарном сне присниться не могло.
Но об этом потом. А пока надо рвать когти, решил Курт. В борделе, вероятно, уже успели вызвать полицию. Бравые офицеры, как известно, неустанно охраняют покой платежеспособных клиентов.
Волк развернулся и пошел к воротам. В голове прояснялось, он с удивлением оглядывался. В голове огненно-кровавыми вспышками мелькали сцены нескольких последних минут. Вот телохранитель, булькая, зажимает изувеченное горло; вот мелькнула когтистая лапа…
Проходя мимо безволосого с пробитой глазницей, Курт помедлил. В голову ему пришла странная идея. Но – почему бы и нет? Нагнувшись над бездыханным телом, волк поднял пистолет и принялся разжимать мертвые пальцы. Те поддавались с трудом, будто дух телохранителя не желал и в загробном мире расставаться с оружием. Но наконец рукоять оказалась свободна. Курт поднялся на ноги и сунул пистолет за пояс.
Другой безволосый лежал в двух метрах. Пули разворотили череп, снесли часть скальпа и обнажили мозг. Курт хладнокровно взглянул на белое лицо, после чего снова нагнулся. К этому трупу он имел лишь косвенное отношение. Откинув полу пиджака, Курт достал из кобуры пистолет – увесистый, черный, с массивной рукоятью.
На поясе безволосого, рядом с портативной рацией, висел мобильный телефон. Заметив его, волк мгновение помедлил, потом покачал головой. Эта штука могла выдать его с потрохами.
Спрятав второй пистолет, Курт поднялся и пошел дальше. Парень с разодранным лицом лежал у капота “Крайслера”. Он продолжал тихо подвывать и зажимать руками кровоточащие раны. Глаза его были закрыты, веки подраны. Курт, если б даже захотел, не смог бы вспомнить, куда он метил и какую преследовал цель. (Впрочем, с целью все было ясно.) Даже если этого малого обработает очень умелый хирург, шрамы на лице останутся у него до конца жизни. Но он останется жив и станет с гордостью демонстрировать коллегам страшные следы, оставшиеся с той самой ночи, когда лишь ему одному удалось уцелеть во время резни на Тисовой…
Приближаясь к шлагбауму, волк исподлобья наблюдал за общительными охранниками. Судя по всему, на всем протяжении кровавого действа те не двинулись с места и напрочь растеряли всю жизнерадостность. Один застыл с широко раскрытым ртом, вытаращив глаза, второй неустанно крестился. Насколько Курт видел, из оружия у них были лишь дубинки и электрошокеры, какие носят степенные леди.
Фигура в капюшоне, вероятно, казалась ошалевшей парочке гостем из самой преисподней. По мере приближения Курта они пятились и пятились, пока не уперлись спинами в стену. Но и тогда, похоже, перебирали ногами.
Волк, не замедляя шага, подпрыгнул и взмыл в воздух. Шлагбаум пронесся под ногами полосатой змеей. Вот ноги вновь коснулись твердой поверхности, и Курт припустил еще быстрее. Какая-то часть его сознания панически металась в стенках черепа, требуя вернуться и добить свидетелей. Но другую уже тошнило от одного лишь вида крови. Кроме того, “шлагбаумной” охраной дело бы не ограничилось – пришлось бы лезть в бордель.
Несколько кварталов он мчался, будто ветер. На перекрестках сворачивал, чтобы запутать следы. Те прохожие, что еще не успели добраться до теплых постелей, испуганно вскрикивали и отпрыгивали в сторону, когда из ночной мглы перед ними возникала стремительная тень. Курт молча продолжал свой бег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
