- Полиция ищет повода, чтобы открыть огонь! Спокойствие, товарищи! Не поддавайтесь провокации!
Но в этот же миг прогремел выстрел. Раздался стон. Взметнулись в воздухе сжатые кулаки. Чахоточный рабочий рухнул на землю, обливаясь кровью. Ханлар нагнулся и поднял выпавший из руки убитого камень.
- Бейте их, гадов! - закричал он и первым метнул булыжник в казаков.
Камни посыпались градом.
Ротмистр отступал перед разъяренной толпой. Размахивая револьвером, он пятился назад и, уже не целясь, выстрелил два раза подряд. По его знаку казаки открыли стрельбу по безоружным рабочим.
Толпа сразу поредела. Многие разбежались по переулкам и укрылись за стенами домов, но те, кто остался на площади, дрались с еще большим ожесточением. Управляющий, закрыв голову руками, в страхе опустился на корточки.
Казаки, спасаясь от камней, укрылись за низенькими глиняными заборами и оттуда обстреливали рабочих. Внезапно Смирнов рухнул на колени. Ханлар поднял его своими сильными руками и побежал в кривой переулок.
Когда Смирнов открыл глаза, он увидел склонившегося над ним Ханлара. На рубахе друга были заметны пятна крови.
- Ты ранен? - с беспокойством спросил Смирнов.
Ханлар ответил ласково:
- Совсем пустяковая царапина. Но две пули просвистели у самого уха. Хорошо, что не оторвало усы...
- А товарищи? Много раненых, арестованных?
Ханлар отвернулся.
- Лежи спокойно, Григорий Савельевич. Зачем завел такой длинный разговор? Нельзя...
- Много?
Ханлар молчал. Но Смирнову все уже стало ясно.
- Нам тоже надо вооружаться, - сквозь зубы процедил он и горящими от гнева глазами оглядел хибарку, глиняный пол, жалкий скарб.
Затем, ухватившись за руку Ханлара, попытался встать. Но силы изменили ему, он еле сдержал готовый вырваться из груди стон и растянулся на полу, на рваной подстилке.
Только глубокой ночью удалось привести фельдшера. Это был старый друг Григория Савельевича. Он смотрел круглыми глазами на раненого и, сжав бескровные губы, все ниже опускал орлиный нос.
- Взрослый человек, умный человек... - ворчал он, - а лезешь под пули. Пуля что, пуля - глупая: не разбирает, где чья голова.
Ханлар Сафаралиев, не отходя ни на шаг от Смирнова, поил его водой, с тревогой держал его за руку.
- Я тебе обязан жизнью. Спасибо, - сказал Смирнов.
- Ты мне друг, - ответил Ханлар, - а настоящую дружбу и меч не разрубит...
С низенького потолка свисала тусклая_электрическая лампочка. Она едва освещала набившихся в каморку людей. Рабочие молча глядели на бледное лицо Григория Савельевича и часто вздыхали.
Вздохнул и Ханлар.
А Смирнов сказал ему дрожащим от волнения голосом:
- Это только начало больших событий. Ханлар, дорогой мой, мы еще поборемся! Ведь бастует весь город, все промысла! Рабочие с каждым днем становятся умнее, сплоченнее, крепче... Сила нашей партии растет с каждым днем.
В самом углу, подобрав под себя ноги, сидел тартальщик, хозяин хибарки. Он спросил, как будто подумал вслух:
- Почему они в нас стреляли? Что мы сотворили плохого? Ведь мы потушили пожар. А они хотели убить нас. Почему?
Ханлар произнес с досадой и горечью:
- Наши азербайджанские рабочие такие еще забитые и темные! Беки и муллы цепко держат их в своей власти... Трудно...
- Ничего, - возразил Смирнов. - И азербайджанцы, и русские, и армяне вместе участвуют в забастовке. В единстве рабочих наша сила...
- Нельзя, совсем нельзя разговаривать, - вмешался фельдшер.
Смирнов подчинился и замолчал.
Стало тихо. Слышен был только гул далекого нефтяного фонтана.
Отлеживаясь в хибарке тарталыцика, Смирнов не переставал заниматься делами стачечного комитета промысла. Связь с рабочими, с городским комитетом он поддерживал через Ханлара Сафаралиева.
И тридцать первого декабря, в канун грозового 1905 года, Ханлар принес радостную весть - промышленники уступили. Всеобщая забастовка кончилась полной победой рабочих - заключением первого в России коллективного договора с промышленниками.
Эта стачка явилась прологом революционных событий во всей России.
Вскоре Смирнова арестовали, но вести с воли долетали и в тюрьму. Он знал, что в октябре 1905 года бакинские рабочие поддержали всероссийскую всеобщую стачку. После декабрьского московского поражения стачечная борьба в Баку продолжалась. Бакинский пролетариат не сдавался.
Когда из тюрьмы отправляли этап, Смирнову удалось бежать. Через некоторое время его устроили на мебельную фабрику. Только несколько раз виделся он с Ханларом и не мог нарадоваться, глядя на его возмужавшее лицо. Теперь это был вдумчивый, сознательный большевик. От прежнего горячего Ханлара остались только искорки смеха в глазах, стремительная походка, задорное остроумие.
Они могли бы разговаривать часами, но не позволяли обстоятельства.
А сегодня, как будто в награду за утомительное прозябание, Смирнову предстояло увидеться с лучшими друзьями - Мешади Азизбековым, недавно приехавшим из Петербурга, Алешей Джапаридзе, Степаном Шаумяном. На собрании будет и Ханлар Сафаралиев.
Вот почему у Смирнова был такой праздничный вид. Не только из конспиративных соображений он надел галстук и почистил ботинки. У него действительно был праздник.
Глава двенадцатая
По молчаливому уговору между членами семьи Мешади Азизбекова, считалось, что его знакомые приходят в их одноэтажный домик отведать вкусных блюд, приготовленных тетушкой Селимназ. Кто это приходил, ни мать, ни жена не знали. Ясно было одно, все эти люди - друзья Мешади, которые, как и он, хотят счастья народу.
В скромном кабинете Мешади или в тесной столовой, увешанной коврами и украшенной стеклянным буфетом с тарелками, чайниками и расписными пиалами, появлялись разные люди. Но эти люди жили одними и теми же устремлениями и направлялись большевистским руководством. Здесь спорили, советовались, выносили решения, и отсюда расходились по всему Баку страстные агитаторы на промыслы, заводы, электростанции, депо и нефтеперерабатывающие предприятия. В маленькой квартире, где, казалось, шла обычная жизнь бакинских обывателей, поддерживались постоянные связи между подпольщиками.
В этот дом приходил теперь и Байрам, как единомышленник и свой человек. Он прекрасно справлялся с порученным ему делом и связывал чугунолитейный завод Рахимбека с целым рядом других городских предприятий.
Хотя Рахимбек вынужден был пойти на уступки, но это еще не означало конца битвы и начала длительного мира.
Рахимбек был достаточно хитер. Он выжидал удобной минуты. Сражение между ним и племянником не только не затихало, а, напротив, разгоралось с каждым днем все сильнее.
Байрам теперь понимал, что конфликт, разделявший дядю и племянника, неразрешим.
Непутевый Рашид все еще пытался примирить их, но был не в состоянии повлиять на упрямого отца. Он находился на стороне двоюродного брата. Его мало интересовало дело, за которое боролся Мешади, но он был готов служить двоюродному брату. По просьбе Мешади, он даже прятал у себя скрывавшихся от преследований царской охранки его неведомых друзей.
Чтобы не вызвать нареканий отца, сын Рахимбека не засиживался теперь в кабачках, а устраивал "пирушки" дома. Комнаты, занимаемые Рашидом в отцовском доме, стали местом конспиративных собраний большевиков. Дом богача Рахимбека был вне подозрений полиции. Политическая благонадежность Рашида не вызывала никаких сомнений у представителей власти. Все это учитывали подпольщики.
Но на случай внезапного налета полиции Рашид придумал специальный "запасной выход", о котором вряд ли могли догадаться сыщики. С четвертого этажа, где находились комнаты Рашида, можно было пробраться на крышу соседнего трехэтажного дома, а спуститься отсюда, по другим крышам в темный переулок и раствориться в темноте было пустячным делом.
Все участники тайных собраний знали о существовании этого хода, но пока им пользовался один Байрам.
Обычно, когда подпольщики собирались в комнате Рашида, Байрам пробирался на крышу соседнего дома и, лежа в укромном уголке, вел наблюдение за улицей.
В случае появления полиции Байрам должен был дать условный сигнал и предупредить товарищей. Все было точно рассчитано. Собравшимся хватило бы времени пробраться на соседнюю крышу к Байраму и замести следы, раньше чем подоспела бы полиция.
По просьбе Мешади, роль второго наблюдателя выполнял Рашид. Собрания проводились в гостиной. А рядом находилась спальня, окна которой выходили на улицу. Здесь и садился Рашид.
Это была единственная комната, которая сообщалась с половиной родителей. И вот однажды...
Любовь к сыну вынудила Рахимбека пойти на уступки. Под благовидным предлогом, что ему хочется в угоду сыну раз и навсегда покончить ссору с племянником; под вечер он снова пошел к Азизбекову.
Племянника не оказалось дома. Тетушка Селимназ встретила деверя очень холодно. Она только ответила:
