С тех дней и началось прозрение. Все, что нам говорили в техникуме, мы уже не очень-то принимали на веру и часто опровергали своих преподавателей, что было небезопасно. Не раз нас вызывали к директрисе, чтобы положить конец «смутной болтовне».
Нашей директрисой была разъевшаяся особа, которая ходила вразвалку и сидела раскорячившись. Она постоянно «толкала» длинные речи и хвасталась «родственными узами с большими начальниками».
Во время праздников, «чтобы усилить бдительность», у нас создавались посты дежурств. Праздники с каждым годом множились, и соответственно увеличивалось количество постов. От кого охраняли техникум, кто собирался брать его штурмом, непонятно. Ко всему, в техникуме были учкомы — комитеты, которые следили, кто ходил в церковь, кто опаздывал и прогуливал. Обо всех «нарушителях режима» докладывалось директрисе, и та вновь читала нудную мораль.
Время от времени нас «добровольно-принудительным методом» посылали на встречу какого-нибудь «высокого гостя» Татарии: выстраивали вдоль трассы следования машин, каждому совали в руки флажок и учили кричать «Ура!» раскатисто и перекатисто. Все это было дурью, идиотизмом. Мы только и думали, как бы увильнуть от этих мероприятий.
У нас в группе был один юморист — Ляпин. Ляпин все мероприятия в техникуме очень удачно называл «большим зевком скуки». Этот Ляпин вечно что-нибудь изобретал. Однажды придумал «советские шахматы», где играли «силы мира» и «силы войны». Как-то директриса сурово у него спросила:
— А что будет, если победят силы войны?
Тогда Ляпин придумал новую игру: «Чаша изобилия», и какая из республик к ней первая придет.
Именно Ляпин подбил нас строить планер, чтобы на нем с обрыва перелететь Волгу. Полгода мы ухлопали на строительство, а когда закончили, пришел милиционер и приказал «ликвидировать летательный аппарат». Оказалось, строить подобные вещи было запрещено. Наши власти боялись, что мы, чего доброго, перелетим границу.
Ляпин был отличником, но в конце концов стал показательной жертвой — его отчислили из техникума. Официальная версия — «неуважительное отношение к преподавателям», а неофициальная — «баламутил коллектив».
Когда я только поступил в техникум, с еще одним парнем (не из нашей группы) случилась более страшная история. Он был из очень бедной семьи и однажды в магазине стащил кусок колбасы. Его осудили на два года. Так бы все и закончилось, но когда парня выводили из зала суда, он крикнул:
— Скажите спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! (в известный лозунг вложил ошеломляющий смысл). Ему еще добавили два года.
В те годы в вестибюле техникума стоял бюст генералиссимуса. Как известно, они стояли повсюду во всех городах, но, по слухам, вокруг нашего города и окружная железная дорога была не чем иным, как профилем «вождя»; будто бы наши власти сделали это специально для пролетающих самолетов. Так что, в чем в чем, а уж в прославлении «вождя» наш город держал первенство. И вдруг — всенародный траур. Директриса в вестибюле, обняв бюст, рыдала:
— Как же мы будем теперь жить?!
А на третьем курсе, после известного съезда, по техникуму прошел слух, что «вождь» оказался мрачным тираном. А потом и официально сняли штору на прошлое, и люди увидели ужас. В одно мгновение памятники и портреты исчезли. Но не везде. До сих пор фотографии «вождя» украшают некоторые кабины грузовиков, а на барахолке за компрессорным заводом сидит «мастер», готовый сделать его татуировку.
— При нем был порядок и цены снижали каждый год, — говорит «мастер» со знанием дела.
Ну, а с окружной дорогой наши власти явно переусердствовали — она осталась как памятник лизоблюдам и подхалимам. Кстати, слух о ней оказался и не слухом вовсе; недавно встретил одного сокурсника по техникуму, и он сообщил, что Ляпин все-таки построил летательный аппарат — воздушный шар, и будто бы поднялся над городом и засвидетельствовал наличие «профиля».
В нашем городе было немало достопримечательностей. На первом месте стояла башня Сююмбеки в Кремле. Она возвышалась над всеми старыми и новыми постройками, но по общему мнению имела угрожающий наклон, вроде башни в Пизе, и должна была вот-вот завалиться. Местные власти уверяли, что наклон башни кажущийся, некий оптический обман, но на всякий случай держали башню в лесах.
Второе место прочно занимало озеро Кабан. Озеро было не только излюбленным местом отдыха, но и местом, где проводились соревнования по гребле и гонки скутеров. Кстати, наши казанские гонщики на скутерах входили в сборную России.
Когда-то было еще более излюбленное место отдыха — остров Маркиз. Он лежал посреди Волги и красовался километровыми пляжами, причем песочек был чистый, белый, глубокий — прыгнешь с обрыва, утонешь по пояс. Лежишь, бывало, жаришься на солнце, а захочешь в тенек — пожалуйста, рядом сосновая роща и мягкая трава. Середину острова заполняли кустарники; ягоды так и сыпались — ежевика, малина; варенье варили все, кому не лень. Но потом построили Куйбышевскую плотину и все исчезло под водой. Горожане перебрались на Кабан, а за вареньем стали ездить в деревни. Конечно, Кабан не Маркиз, но все же не каждый город может похвастаться таким озером.
На третье место я поставил бы нас, то есть молодежь. Мы по многим показателям переплюнули своих сверстников из других городов. Мы первыми стали записывать пластинки на «ребрах» — рентгеновских снимках, и по размаху этого производства опередили всех. Первыми, задолго до нынешних рокеров, образовали мотоклан и придумали форму «металлистов». Даже наши стиляги, в смысле экстерьера, давали сто очков московским стилягам. Здесь своя причина — многие наши ребята служили в группе войск в ГДР и Польше и, демобилизовавшись, привезли самые модные шмотки.
Еще у нас имелась знаменитая барахолка за компрессорным заводом. На той толкучке был большой выбор всевозможных вещей: от кухонной утвари до произведений искусства, от швейной машинки до мотоцикла. Чуть в стороне находилась отдельная площадка, где продавались автомашины. За ними приезжали даже из других областей.
Но чем наш город славился по-настоящему, так это ипподромом, футбольной командой «Искра» и джаз-оркестром Лундстрема.
Ипподром находился рядом с окружной дорогой. По воскресеньям на бега и скачки съезжались не только горожане, но и жители близлежащих поселков и отдаленных деревень. Еще бы! Наш ипподром располагал редким подбором лошадей. Такими, как постоянный фаворит «фонарь» жеребец «Сан-Франциско» или кобыла «Баттерфляй». Они гремели далеко за пределами республики. И наши жокеи и наездники были не менее известны. И это в порядке вещей — ребят в татарских деревнях с детства сажают в седло. Скачки — национальная гордость Татарии; не случайно во время сабантуя они — гвоздь программы.
Центральное место на ипподроме занимал стенд немеркнущей славы — портреты лошадей, великих наездников и жокеев. Ну а на трибунах, естественно, правительственная ложа — «козырек», как ее называли завсегдатаи ипподрома. Городские власти редко ходили на бега, но «козырек» не пустовал — там восседали директора заводов и фабрик. На соседних лавках — «престижных местах» — располагались начальники помельче. Чуть дальше, согласно четкой иерархии, следовали завмаги всех мастей. Еще дальше — на верхотуре и на отшибе — разношерстная публика. Вне трибун, прямо на газонах, околачивались местные забулдыги и, как ни странно, стояли «профессионалы», истинные знатоки «лошадного дела». Видимо, они сознательно избегали ажиотажа толпы и всяких дурацких дилетантских суждений, хотя большинство посетителей ипподрома составляли завсегдатаи со стажем, бывалые, знающие люди. Правда, попадались и «залетные» зрители, которых мало интересовали сами бега и скачки; им мерещились крупные выигрыши. На моей памяти таких выигрышей не было, но вокруг ипподрома упорно распространялся слух, будто кто-то когда-то выиграл целую тысячу.
Наш город редко посещали театральные гастролеры. Раз в год в драмтеатре давала представление Свердловская оперетта или шел спектакль Куйбышевского театра. Попасть туда было невозможно — билеты распределяли среди начальства и скупались спекулянтами. Мать, помню, безуспешно пыталась достать билет, а мне эти гастроли были до лампочки. Зато междугородную встречу по футболу я не пропускал. Попасть на эти встречи было тоже непросто, но я с дружками пролезал на стадион через кладбище, благо оно соседствовало с трибунами.
Стадион «Трудовые резервы» располагался недалеко от нашей окраины. Перед входом стояли гипсовые парни с мячами и девушки с веслами; у парней поражали рельефные бицепсы, а у девушек вообще все формы, но нам было не до их прекрасных форм — мы стояли у входа в ожидании своих кумиров — футболистов команды «Искра», которых всех знали поименно, каждому подражали по мере сил…
