Когда ворота открылись, первой мыслью Томаса была не добыча. Он мечтал смыть с ног речную грязь. Что и проделал под бочкой эля в первой же встретившейся таверне. Хозяин таверны, здоровенный лысый верзила, по тупости своей встретил английских стрелков дубиной, и Джейк остановил его выстрелом из лука, а потом перерезал горло.
— Глупый сукин сын, — сказал стрелок. — Я и не собирался обижать его.
Сапоги убитого пришлись Томасу впору, и это было приятной неожиданностью, поскольку такое случалось редко. Найдя деньги хозяина таверны, стрелки пошли искать других развлечений. Граф Нортгемптонский, пришпоривая коня, носился туда-сюда по главной улице с бешеными глазами и криком предупреждал солдат, чтобы они не подожгли город. Он хотел, чтобы Ла-Рош-Дерьен остался крепостью: в качестве груды пепла город принес бы меньше пользы.
Грабежами занимались не все. Кое-кто постарше и даже некоторые молодые испытывали отвращение к этому и пытались обуздать дикий разгул. Но гораздо больше было других, видевших в павшем городе лишь удобный случай обогатиться. Отец Хобб, английский священник, питавший слабость к стрелкам Уилла Скита, пытался убедить Томаса и его отряд взять под защиту церковь, но у них на уме были другие удовольствия.
— Не марай свою душу, Том, — сказал отец Хобб, напоминая, что тот, как и прочие, накануне отстоял мессу.
Но Томас счел, что душа все равно замарается, так лучше пусть это случится раньше, чем позже.
Он искал себе девушку, любую, так как большинство стрелков Уилла держали в лагере женщин. Раньше Томас жил с маленькой милой бретонкой, но перед самым началом зимней кампании она подхватила лихорадку, и отец Хобб отслужил по ней панихиду. Глядя, как тело девушки без савана швырнули в неглубокую яму, Томас вспомнил могилы Хуктона и свое обещание, данное умирающему отцу. Но теперь он постарался забыть об этом. Томас был молод и не страдал угрызениями совести.
Ла-Рош-Дерьен пал перед яростью англичан. В поисках денег солдаты разбирали крыши домов и ломали мебель. Всякого горожанина, пытавшегося защитить своих женщин, убивали. Всякую женщину, стремившуюся защитить себя, усмиряли кулаками. Некоторым удалось бежать, перебравшись через мост. Небольшой гарнизон на сторожевой башне отошел перед неминуемым нападением, и башенку заполнили графские латники. Это означало, что Ла-Рош-Дерьен закрыт и предоставлен своей судьбе. Некоторые женщины обрели убежище в церквях, и те, кому повезло, нашли там защитников. Но большинству не повезло.
Томас, Джейк и Сэм наконец отыскали еще не разграбленный дом, принадлежавший кожевнику, вонючему парню с безобразной женой и тремя малолетними детьми. Сэм, чье невинное лицо вызывало у незнакомых доверие, приставил к горлу младшего ребенка нож, и кожевник вдруг вспомнил, где спрятал свои деньги. Томас следил за Сэмом, боясь, что тот в самом деле перережет мальчику горло, поскольку этот парень, несмотря на розовые щеки и веселые глаза, был одним из самых страшных головорезов в отряде Уилла Скита. И Джейк, по мнению Томаса, был не лучше Сэма, хотя обоих он считал друзьями.
— Этот тип не богаче нас, — удивленно сказал Джейк, перебрав монеты кожевника и пододвинув треть кучки Томасу. — Хочешь его жену? — щедро предложил он.
— Боже, нет! Она косая, как ты.
— Правда?
Томас оставил Джейка и Сэма развлекаться, а сам пошел искать таверну, где можно поесть, выпить и обогреться. Он решил, что всех достойных внимания девиц уже переловили, и потому снял с лука тетиву, протолкался мимо людей, растаскивающих содержимое стоявшей у дороги повозки, и нашел постоялый двор. Там по-матерински заботливая и к тому же умная вдовушка сберегла свое добро и дочерей, радушно встретив первых же латников, выставив им угощение и эль, а потом отчитав их за то, что они заляпали пол своими грязными ногами. Она как раз кричала на них, хотя мало кто понимал ее слова, и один из солдат буркнул Томасу, чтобы тот оставил в покое вдову и ее дочерей.
Томас поднял руки, показывая, что никому не собирается причинить вреда, а потом взял тарелку с хлебом, яйцами и сыром.
— А теперь заплати ей, — потребовал латник, и Томас покорно выложил на стойку несколько монет кожевника.
— Симпатичный паренек, — сказала вдова дочерям, и те захихикали.
Томас обернулся и стал их рассматривать.
— Самые красивые девушки в Бретани, — сказал он по-французски их матери, — потому что похожи на вас.
Этот комплимент, пусть и откровенно лживый, вызвал визгливый смех. Снаружи таверны стояли вопли и плач, а внутри было тепло и спокойно. Томас набросился на еду, но тут заявился отец Хобб, и хотя лучник пытался скрыться у вдовы в чулане, священник все равно его нашел.
— Я все высматриваю людей, кто взялся бы охранять церкви, Томас.
— А я собираюсь напиться, святой отец, — радостно проговорил тот. — Так напиться, чтобы одна из этих девушек показалась милой.
Он мотнул головой в сторону дочерей вдовушки. Отец Хобб критически осмотрел их и вздохнул.
— Ты умрешь, если столько выпьешь, Томас. — Он уселся за стол и, махнув девушкам рукой, указал на кружку Томаса. — Я выпью с тобой.
— А как же церкви?
— Все равно скоро все напьются и этот ужас кончится. Так всегда бывает. Видит Бог, эль и вино — великие источники греха, но они же делают его кратковременным. Клянусь Богом, а на улице холодно. — Он улыбнулся. — Как твоя черная душа, Том?
Томас рассматривал священника. Ему нравился отец Хобб, маленький и жилистый, с копной непослушных черных волос и веселым лицом, покрытым крапинками от перенесенной в детстве оспы. Он был низкого рождения, сыном суссекского колесного мастера, и, как любой деревенский парень, здорово умел натягивать лук. Иногда он составлял компанию стрелкам Скита в их набегах на владения герцога Карла и охотно присоединялся к лучникам, когда они спешивались и вставали в боевой строй. Церковные законы запрещали священникам владеть острым оружием, но отец Хобб всегда заявлял, что пользуется тупыми стрелами, хотя они пробивали вражескую кольчугу не хуже других. Короче, отец Хобб был хорошим человеком, и единственным его недостатком был повышенный интерес к душе Томаса.
— Моя душа растворяется в эле, — сказал тот.
— Удобное слово, — отозвался священник. — Растворяется, а? — Он взял большой черный лук и грязным пальцем ткнул в серебряный значок. — Что-нибудь разузнал про это?
— Нет.
— А кто украл копье?
— Нет.
— Тебя это больше не заботит?
Томас откинулся на скамье и вытянул длинные ноги.
— У меня и без того куча дел, святой отец. Мы побеждаем в этой войне, а что будет через год? Кто знает? Может быть, мы расшибем нос королю Франции.
