— Вы настоящий ариец, господин штурмбаннфюрер, — восторженно произнес Петро. — Вы очень верно подметили: университетское образование далеко еще не признак ума. Я тоже считаю, что гнилая интеллигентщина вредит нашей нации, расслабляет ее.
Эти слова явно пришлись по душе Амрену. Он уже мягче смотрел на гостя фрау Лотты, как бы поощряя его к дальнейшим излияниям. Петро не заставил себя ждать.
— Интеллигенты должны работать на армию, п только на нее. Я верю, что мы доживем до того времени, когда в школах будут преподавать литературу и историю лишь для того, чтобы укреплять патриотические взгляды нашей молодежи.
Маслянистые глазки Амрена округлились.
— Ты, оказывается, настоящий парень, — хлопнул он Петра по плечу. — А я, прости меня, думал, что ты такая же размазня, как и этот мозглявый, хилый тип, — кивнул в сторону Мора. — К сожалению, они нам нужны, но ты правильно сказал, что со временем мы их… — И он многозначительно воздел кверху свой огромный кулак. — А ты настоящий парень! Давай выпьем!
Петро налил ему полный фужер. Амрен выпил, не моргнув. Поманив собутыльника пальцем, он спросил, искоса взглянув на Лотту:
— Ты с пей не теряешь времени? Штучка ничего себе, по не по мне. У тебя здесь нет знакомых?
— Знакомых нет, но есть все для знакомства. — Петро показал набитый деньгами бумажник — аванс от Кремера. — Можем что-нибудь организовать.
— Ты мне сразу понравился, — с уважением сказал Амрен, — а теперь нравишься еще больше. Послезавтра мы выезжаем, завтра у нас свободный вечерок. Придумай что-нибудь…
Петро пообещал, и они снова подняли бокалы.
“Но зачем они приехали и откуда? — гадал Петро. — Только на два дня и все время торчат здесь. Что им нужно от Кремеров?”
Петро стал прислушиваться к разговору Лотты с Мором. Роберт рассказывал, что несколько дней тому назад встретил в Трептов-парке подругу Лотты, которая просила передать, что ждет ее к себе в гости.
“Выходит, они приехали из Берлина, — понял Петро. — Но зачем?” Вот бы разузнать! Только вряд ли это удастся — они умеют хранить свои тайны. Впрочем, все может случиться: узнал же Петро, и притом без всяких усилий со своей стороны, что Мор работает над каким-то секретным оружием. Однако какое оружие, какой институт? В Берлине не один десяток сверхзасекреченных учреждений, попробуй подступись к ним! Наверно, не одна голова слетела на этом пути — и какие головы!
Но зачем все-таки они приехали?
Лотта позвонила по телефону и пригласила двух подруг. Они не замедлили явиться. Амрен оживился — одна из подруг, высокая и полная блондинка, видимо, особенно понравилась ему, и он принялся ухаживать за ней, перестав прислушиваться к тому, что говорит Мор.
Петро попробовал что-либо выпытать у Мора. Но разговор не клеился. Почему-то исчезла та непринужденность, которая так приятно ознаменовала их знакомство. Мор коротко отвечал на вопросы и держался настороженно. Постепенно Петру удалось преодолеть эту отчужденность, но былой искренности между ними уже не было. Все же Петро не прекращал разговора, хотя вести его приходилось, что называется, на лезвии ножа. Его фразы были внешне невинны (за них не мог бы уцепиться даже самый опытный агент), но за ними угадывались некие подводные рифы. В конце концов Мор это почувствовал и стал смотреть на нового знакомого с явным подозрением. “Может быть, он думает, что я провокатор?” — мелькнула мысль. Что ж, для этого были основания — скользкие вопросы, подозрительное любопытство. Петро представил себя на месте Мора и решил, что тоже заподозрил бы в таком назойливом собеседнике мелкого гестаповского шпика. Стало быть, где-то просчитался, и Мор воспринял все это как хорошо замаскированную провокацию.
Пора было дать задний ход. К счастью, “тыловые позиции” уже были подготовлены: Лотта недвусмысленно требовала внимания. Она капризно надувала пухлые губки, отчего лицо ее совсем изменилось. Она выглядела совершенным подростком, иллюзия была так сильна, что Петро, который немного опьянел, поймал себя на том, что называет ее “деточкой”.
Лотта отобрала у него трость и заставила танцевать с собой. Со стороны это, вероятно, выглядело комично: Петро, прихрамывая, неуклюже топтался на месте. Однако никто этого не замечал, каждый был занят своей партнершей. На минуту заглянул к ним старый Кремер. Охмелевший Амрен, называя старика “папочкой”, пытался его напоить, и ювелир быстро исчез.
Петро пригласил всю компанию на следующий вечер в ресторан. Амрен бурно поддержал это предложение. Мора же оно явно удивило, но он старался не показать этого. Женщины с восторгом приняли приглашение Петра, а Лотта похлопала “милого Германа” по щеке и даже пообещала расцеловать.
Расходились поздно — веселые и возбужденные. Амрен зажал Петра в углу холла, желая непременно дознаться, что тот думает по поводу последней речи фюрера.
— У тебя умная голова, и я хочу услышать, что скажешь ты, — не унимался штурмбаннфюрер. — Я тебе верю, и ты должен это ценить!
Это было очень некстати, так как Мор, отозвав Лотту в сторонку, стал о чем-то шептаться с пей, а их разговор очень интересовал Петра. Грубовато оттолкнув Амрена, Петро сделал вид, что хочет помочь подругам Лотты отыскать свои шляпки. Таким образом, ему удалось близко подойти к Лотте и Мору. Но они уже прощались. Петро услышал лишь слова Мора: “Буду очень благодарен тебе…” — слова, которые могли значить очень многое или быть пустой светской фразой.
Гости ушли. Лотта присела в холле па диване и с вызовом смотрела на Петра. Он погрозил ей пальцем. Лотта пожала плечами и указала гостю на место рядом. Но Петро продолжал стоять, всем своим видом демонстрируя обиду. Лотта подошла к нему, положила руки на плечи, заглянула в глаза.
— Что с вами, Герман?
Петро пошел напролом.
— Вы, фрау Геллерт, — кокетка и, видимо, привыкли играть мужскими сердцами. А я не хочу довольствоваться второстепенной ролью и оставаться в дураках.
Лотта заморгала глазами.
— Но какие у вас основания так говорить?
— Не делайте из меня идиота, деточка! Вы флиртовали со мной, чтобы замаскировать свои отношения с Робертом Мором…
— С Робертом Мором? — засмеялась Лотта. — Это исключено!
— Но ведь, прощаясь, вы шептали ему нежные слова. Не отпирайтесь, я сам слышал…
— Не надо ревновать, Герман, — прошептала Лотта. — А то я вас не поцелую…
— Потому что храните свои поцелуи для Роберта?..
— Роберт слишком серьезен для этого, — рассмеялась Лотта. — Он просил меня разыскать старые тетради моего покойного мужа. Они вместе работали, и ему нужны какие-то формулы. Теперь вам ясно, что вы действительно ничего не понимаете? За это будете наказаны. Не поцелую вас…
— Это жестоко! — сказал Петро, притворяясь обрадованным и счастливым.
Он попытался обнять Лотту, но она ловко высвободилась и легко взбежала по лестнице. Остановившись наверху, она послала Петру воздушный поцелуй и крикнула: “Вот вам!..” — показала язык и побежала к себе. Петро услышал, как наверху щелкнул замок.
Утром за кофе Ганс Кремер заявил, что весь день будет очень занят и поручает дочери развлекать гостя.
— Господин Шпехт такой серьезный и деловой человек, — поморщилась Лотта, хотя глаза ее смеялись, — что я не знаю, смогу ли угодить ему. Я, конечно, буду стараться, но за результаты не ручаюсь.
— Постарайся, доченька, постарайся, — ничего не понял старик. — Я бы хотел, чтобы господин Шпехт не чувствовал себя чужим в нашем городе.
— Люди быстро акклиматизируются, не так ли, господин Шпехт? — прикидываясь наивной, спросила Лотта.
— Все зависит от условий внешнего окружения, — в тон ей ответил Петро.
Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. Им понравилась эта игра. Между ними все время стояла какая-то преграда, и оба знали: стоит им захотеть — и преграда исчезнет…
Кремер поднялся.
— Лотта покажет вам город, господин Шпехт. Кажется, вы впервые в Бреслау?
— Но, надеюсь, не в последний раз. Мне так понравилось здесь, что буду считать дни до очередного приезда.
Старик с любопытством посмотрел на дочь; она опустила ресницы и покраснела.
Когда отец уехал, Лотта попросила гостя помочь ей разобрать бумаги мужа. Они поднялись в бывший кабинет Геллерта — огромную комнату, уставленную книжными шкафами. Лотта зябко повела плечами. Петро коснулся ее руки, но женщина отшатнулась от него. Видимо, воспоминания нахлынули на нее. Петро отошел в противоположный угол кабинета. Лотта провела рукой по лицу, словно отгоняя от себя прошлое. Потом попросила достать с верхних полок аккуратно связанные пачки бумаг.
— Отец после его гибели, — объяснила, — все это собственноручно привел в порядок. Не понимаю, чего хочет Роберт. Ведь у нас остались только конспекты лекций, которые муж читал в университете, да какие-то наброски. Главное хранилось у него на работе.
