заявкам».
Он было уже поставил «Sledge-hammer» Питера Гэйбриэла, но подумал, что сейчас самое время дать возможность послушать народу «Trampled under foot» несравненных «Led Zeppelin». Затем последовали, что называется залпом, «Keep on Rocking», «Get down with it» и «Born to be Wild»[15]. Три последние песни с самого шумного альбома «Slade» «Slade alive!» в исполнении незатейливых, но оч-чень громогласных «Slade». Впрочем, рева авиационных сирен в «Born to be Wild» прикончивший «Смирновскую» и мирно спавший Климов уже не слышал. К счастью для соседа, на этой композиции диск и заканчивался.
Разбудил Александра длинный, настойчивый звонок в дверь. С трудом поднявшись, Саша пошел открывать. Щелкнул замок. Распахнув дверь, Климов оторопел: перед ним стояли два человека в милицейской форме и один в штатском.
— Александр Сергеевич Климов? — поморщившись от исходившего от хозяина квартиры перегара, спросил одетый в гражданский костюм.
— Да, — с трудом ворочая распухшим языком, проговорил Саша. — Чем могу?..
— Собирайтесь, поедете с нами.
* * *
— Да я просто поверить не могу, — в очередной раз заявил Климов молчаливым милиционерам, деловито препровождавшим его из уазика в камеру. — Охренеть можно, я даже и не знаю этого ублюдка! Ну конечно, видел несколько раз… Представляете? Приходит ко мне утром… Туды-сюды, ведро воды… Ну я ему говорю, ты мужик не прав, и все такое… А он… Да кто он такой, мать его?! Брат Ельцина, что ли?
Уже после того, как за ним захлопнулась стальная дверь КПЗ и лязгнул запор замка, Александр, все еще не понимавший, что происходит, ущипнул себя за руку. Нет, без сомнений, «ментовка» ему не снилась. В голове шумело, да как! Тем не менее Саша понимал, что следует как-то заявить о своем прибытии сокамерникам. Это, конечно, всего лишь КПЗ, но все-таки… С верхних нар на него уставился чей-то любопытный черный и почему-то только один глаз. Куда девался второй, оставалось только догадываться.
— За что взлетел? — вспоминая подходящие слова из блатного жаргона, поинтересовался у одноглазого Климов, и, так как тот промолчал, Александр, все еще не протрезвевший, проявил настойчивость, задал тот же вопрос, но с прибавлением соответствовавших сложившейся ситуации и его настроению выражений.
У арестанта с верхних нар немедленно отыскался и второй глаз, в котором, как, впрочем, и в первом, мигом улетучились и сонливость, и любопытство, их место занял испуг. Лежавший молодой парнишка, лет восемнадцати-двадцати, поднял голову и промычал в ответ нечто невразумительное. Молодцу, очевидно, впервые случилось угодить за решетку, и он струхнул: черт его знает, кто этот новенький, развязное поведение которого обличало в нем завсегдатая подобных мест. Саша, как ни пьян был, соображал, что оттранспортировали его «архангелы» не в родной Центральный «околоток», а тот, в ведении сотрудников которого находились непосредственно прилегавшие к городу сельские районы; к ним относился и дачный поселок Алексеевское, где располагалась «фазенда» Лапотникова. Тогда этому факту Саша особого значения не придал. Поинтересовался, почему так получилось, но, оставшись без ответа, больше вопросов не задавал. Столкнуться в здешнем КПЗ с кем-нибудь и на самом деле «крутым», представлялось Климову маловероятным. Мест свободных не было, а значит, стоило рискнуть — нагнать страху на выловленную ментами местную вшивоту: мелких воришек, пьяных буянов да незадачливых драчунов.
— Чево а-арешь-та? — прогнусавил кто-то с нижних нар слева от Климова. — Спать мешаешь.
— Кта-а сказал?! — рявкнул Саша и истерически взвизгнул. — Кта-а?!
Впрочем, вопрос этот прозвучал для самого Александра чисто риторически. Личность смельчака выяснять, как говорится, было не надо. Обладатель гнусавого голосишки приподнялся на своей лежанке и уставился на новичка с некоторым, так во всяком случае показалось самому Климову, презрением. В камере находились, не считая самого Александра, восемь человек, как раз по числу спальных мест. Саша не стал гадать, есть ли у Гнусавого какие-нибудь друзья среди сокамерников или нет, и взял, что называется, быка за рога, иначе говоря — этого ханыжного вида мужичонку за грудки.
— Ты ка-му это сказал, падла? Ка-му сказал? — зарычал Климов, обдавая онемевшего от неожиданности арестанта струями крутого перегара (понюхал — можешь закусывать).
Дальше все пошло как по-писаному. Дважды побывав в нокдауне, мужичонка запросил пощады, и особая российская коррида, в которой вместо быка используется осел или, на худой конец, баран, была завершена. Зрители постарались приложить все усилия, чтобы достоверно изобразить, будто ничего не видели, а охрана, видимо, просто поленилась вмешиваться, тем более что шум очень быстро утих. Приободренный «матадор» как ни в чем не бывало улегся на койку своей жертвы, предварительно приняв от нее извинения и объяснив, что стоять — полезно, потому что можно подрасти. Закончил свой урок Саша рифмованной «инструкцией по обращению с лихом». Впрочем, долго наслаждаться плодами своей победы Александру не пришлось. Загрохотал засов, щелкнул в замке ключ, и появившийся в дверях камеры милиционер вызвал Климова.
— Итак, Климов, — огорошил оперативник в капитанских погонах, — по вашему делу возбужено уголовное дело.
«А ты виртуозно владеешь русским языком, парень, — подумал Саша, оценивая по достоинству лингвистические изыски капитана, который произнес слово "возбуждено", без буквы "д", сделав ударение на втором слоге. — Он тебе совсем не мешает».
Маленькие глазки на одутловатом лице как два буравчика сверлили похмельную физиономию Климова. На вид оперу было лет сорок пять. Староват, чтобы капитанские погоны носить. Ну что делать, академиев не оканчивали.
— Простите? Что вы сказали? — затряс головой Климов.
— Против вас возбужено уголовное дело по статье… — капитан назвал номер статьи, который, немедленно улетучившись из похмельной Сашиной головы, заронил в его душу недоброе предчувствие. Так и есть! Капитан закончил: — Предумышленное убийство.
— Ни себе хрена! — только и воскликнул Александр. — У него что, барабанные перепонки лопнули?
Подобная реакция подозреваемого почему-то разозлила работника правоохранительных органов.
— Ты что, сукин сын? Издеваешься? — завопил он. — Какие еще перепонки! Ты человека убил, мерзавец! Я тебя в камере сгною!
— Ну-ну, полегче… не надо так напрягаться, — ничуть не испугавшись угроз опера, ответил все еще остававшийся «под парами» Климов, а, как известно, в таком состоянии и море кажется по колено. — Когда надо, так вас нет, а тут какой-то мудак, который шляется спозаранок по квартирам, потому что не может трахнуть свою жену, звонит вам — и на тебе…
— Где ты был вчера вечером, между девятнадцатью и двадцатью тремя часами? — не обращая внимания на словоизвержение Климова, спросил капитан.
— Загорал, — расплылся в улыбке Саша.
— Послушай-ка ты, умник, — произнес опер доверительным тоном. — Знаешь, что с такими, как ты, на зоне делают? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Петушком будешь. Это я тебе обещаю.
— А ты ее видел, зону-то? — нахально поинтересовался
