бы тщательно ни подкрадывался.
Спускаю таблетки в унитаз и ложусь на диван, больше не чувствуя желания спать рядом с ней. Наверное, я всё больше превращаюсь в себя самого, раз начинаю испытывать подобную брезгливость.
Встречаемся мы только следующим днём в офисе. Она в той же одежде, что и вчера, хотя я знаю, что Аля терпеть такого не может. Заметив меня, она опускает глаза, я тоже отворачиваюсь. Больше в течение дня мы не общаемся.
Ужинаем дома молча. Я не спрашиваю, потому что не хочу знать подробности, она не рассказывает, щадя мои чувства. Написав свои изложения, я беру подушку и иду спать на диван. Свет в спальне горит ещё некоторое время, потом она его гасит. И приходит ко мне.
Пару минут сидит рядом, наблюдая за тем, как я имитирую глубокий сон с помощью медленного размеренного дыхания, расслабленного лица и прикрытых век, потом говорит:
– У меня с ним ничего не было. Мы попали в небольшую аварию и полночи сидели в ГИБДД. Я не стала тебе писать, чтобы ты не переживал.
Хорошо, что я шизофреник, иначе бы испытал к себе отвращение, так как, услышав, что она попала в аварию, а не занималась сексом, чувствую облегчение. Правда, только на мгновение, потом резко сажусь. В коридоре горит свет, поэтому я чётко вижу её лицо, даже выражение глаз.
– Ты ударилась? Ездила в больницу? – выпаливаю, хватая её за скулы и вглядываясь в глаза.
– Да-да, ездила. Всё в порядке, нас просто «догнали» и слегка подтолкнули.
– Голова не болит? Не кружится, не тошнит? Точно? – Мне хочется прощупать всё её тело, чтобы убедиться, что с ней действительно всё в порядке.
– Тебе стоило спросить, где я была, раз это так сильно тебя волнует, – говорит она, убирая за спину рассыпанные по плечам пышные волосы.
– Мы же договорились, что никаких требований и обид.
– Но ты обиделся.
– Это лично моё дело, не забивай голову.
– Мне приятно, что ты обиделся. – Она проводит рукой по моей щеке, очень нежно улыбаясь, смотрит будто с благодарностью.
Кажется, я опять забываю моргать.
– Олег, мне иногда кажется, что ты большой ребенок. В эти моменты становится не по себе, понимаешь? Ты мне нравишься, но…
– Аля, я не ребёнок, – терпеливо объясняю. – Просто из-за нейролептиков моя реакция несколько заторможена. Я трачу на обдумывание мысли в несколько раз больше времени, чем нужно здоровому человеку. Иногда я понимаю, о чём был разговор только спустя несколько часов.
– Я знаю. Твоя прямота, твои рассуждения и непосредственность – всё это обезоруживает, понимаешь?
– Твой друг сказал, что быть с душевнобольным – то же самое, что с ребёнком? – спрашиваю я прямо, продолжая читать в её глазах ответы на свои вопросы раньше, чем она успевает что-то сказать.
– И он, и Катя, и Нина, и Света. Они все относятся к тебе хорошо, но никто не одобряет моего влечения. Ты меня младше.
– На четыре года. И только. Аля, у меня могут случиться зрительные или слуховые галлюцинации, я могу не успевать следить за темой разговоров, но я взрослый мужчина, дееспособный, который вправе поступать так, как считает правильным. Когда ты со мной, ты не делаешь ничего плохого или незаконного, если тебя саму не смущает моя справка, конечно. И если ты меня не боишься.
Она приближается и целует меня сладко и нежно. Потом ещё раз, но теперь я отвечаю. Я думал, что растеряюсь, если когда-нибудь попаду в подобную ситуацию, но нет, не растерялся. Инстинкты взяли своё – мне совершенно не требуются мозги, когда я её целую. Всё происходит совершенно естественно, натурально, по-настоящему.
– Ты колешься, – шепчет она, и я решаю, что буду бриться чаще.
Она гладит мои волосы, убирая с лица, а я – её плечи и спину, потом руки, грудь. Но уже не с целью подготовить к массажу, с целью расслабить для секса.
Аля раздевается сама, я только помогаю, стягивая пижаму и оголяя восхитительные формы, которые столько раз трогал через ткань, пока мы спали. Смотреть на её грудь оказывается волнующе, ощущения сильнее, чем я помнил. Затем, уже лаская пальцами и языком её соски, чувствуя, как она ёрзает по моим вздыбленным штанам, я ощущаю себя полноценным, настоящим мужчиной, и это понимание пугает, правда, секундой позже безумно нравится.
Она сидит сверху, голенькая и прекрасная, я целую её шею так, как она любит, одной рукой лаская грудь, снова спину, бёдра… куда могу дотянуться, а пальцами второй играя с клитором. Она стонет сладко, искренне, эротично.
– Наверное, нам нужно продолжить, – часто дыша, шепчет она.
– Тебе сейчас хорошо? – спрашиваю я, вводя в неё средний палец.
Аля делает пару вращений бёдрами, откинув голову.
– Мы как подростки, которые боятся перейти к главному.
– Но тебе же это нравится.
– Безумно.
– Тогда делаем так, как тебе нравится.
– Тогда, – задыхается она, ёрзая на моём среднем пальце, в то время как большим я ни на секунду не прекращаю гладить клитор, – я хочу засос на шее, как тогда.
Я жадно обхватываю губами её кожу, не отдавая себе отчёта в том, что в такт её движениям толкаюсь бёдрами. Наверное, со стороны это выглядит не особо красиво, скорее неприятно, но мы летаем. И она улетает первая, кончая то ли от очередного движения моих пальцев, то ли от лёгкой боли, когда я прикусываю её кожу. Внутри неё так горячо, бесы… я даже думать не могу о том, чтобы почувствовать собой, как внутри неё горячо. Не могу позволить себе мечтать о подобном!
– Хочу ещё, – шепчет она, облокотившись на меня, когда приходит в себя. – Ты поцелуешь меня там?
В момент я укладываю её на спину, чтобы разместиться у ног.
Она стонет, даже всхлипывает, иногда подаваясь вперёд, а когда кончает, руками прижимает моё лицо к себе.
– А ты? Снимай штаны, я хочу тебя.
– У меня нет презервативов, и мне не рекомендуется иметь детей, – отвечаю в обычной манере. Впервые жалею, что отказался от стерилизации, которую мне предложили сразу, как поставили диагноз.
– У меня тоже нет. Тогда давай поменяем позу, ложись на спину. – Она поднимается с дивана. – Я хочу тоже ласкать тебя.
На следующий день я с трудом вспоминаю детали минувшего вечера и понимаю, что они плохо поддаются анализу. Кажется, я кончил несколько раз. Не было меня, Олега Баля, не было шизофреника с бесами в голове, думаю, Али-директора, Али – умной рассудительной женщины там тоже не было. Были инстинкты и потребности, которые кричали нам что делать и как нужно двигаться. Наверное, мы были похожи на
