В моем номере в Сочи у меня были приготовлены все вещи и для концертных, и для картежных гастролей. Правда, пришлось забрать их оттуда в гостиницу, облюбованную моим похитителем: условия сейчас диктовал он.
Лоутон снял два смежных номера и на тот период, когда мы приползали отсыпаться, блокировал меня в моем. У меня создавалось ощущение, что Дик будто бы подгадал свой план под мой «график работы». Так, при его деловых встречах с некой дамой, перетянутой, как сосиска, шикдерманом и украшениями, я спокойно распевала на сцене того же ресторанчика, будучи и на глазах у Дика, и избавленная в то же время от знакомства с этой мегерой. То, что она — именно мегера — было написано на ее лице. При моих многочисленных «профессиях» вкупе с перевоплощениями поневоле станешь психологом. Пусть и бешеным.
Но прежде, до появления «сосиски», он вынужден был наблюдать за нашим общением с тем музыкантом, у которого я брала «уроки» по уродованию своего голоса.
— Не гроули пузом, ядрена матрешка! — вопил на меня Кобальт. — Ты собираешься выть, как волк, или рычать, как испорченный транспортер?! Ори на связках, задействуй мягкое нёбо — тогда будет, как волк! Напрягай горло, вот так! — и он демонстрировал, как выполнять этот полузапрещенный прием. — Только все же старайся, чтобы это за тебя воздух делал, а не ты сама.
— Коб, слушай, так воздух или на связках?! Надскладочный… подскладочный… черт ногу сломит! Ты на кванторлингве объясни!
От таких переживаний «учитель» все чаще прикладывался к пиву, так что к моменту выступлений был синим, что глаза моего конвоира. А я пила простую водичку и потешалась! Причем над ними обоими!
Лоутон опасался, что я исхитрюсь незаметно подговорить приятеля и сбежать. Коб обалдевал от моей музыкальной тупости и считал, что я придуриваюсь (отчасти так и было, ведь я действительно тянула время, изыскивая способ намекнуть дружку о своей проблеме).
— Вообще гроулинг и скрим — не для женщин, — заключил Кобальт, наслушавшись меня до тошноты. — Это, мля, фальцетом нужно… мужским! Файка, а оно тебе надо — такой голосище сажать?
— Надо, Коб! Папой клянусь!
Истязания продолжались. Причем истязания для Кобальта. Вот я так думаю: а ему надо было со мной возиться? Но возился, черт возьми! Не без моего козыря в рукаве, разумеется. Неосознанно, не помня управленческой техники, на рефлексе, я использовала один прием, который отлично срабатывал на мужчинах. С Лоутоном не получилось, не поддался, а вот Кобальт с каждым днем смотрел на меня все вожделеннее.
Как же выкрутиться-то, ангелы вы мои, хранители сонные?!
Днем мы с Диком синогда выбирались на пляж. Но никогда не садились рядом. Поблизости друг от друга, так, чтобы я была постоянно у него под присмотром, но только не рядом. Хотя бы за одно это я могла бы сказать ему «спасибо»: меня и на расстоянии нервировало его соглядатайство.
Мне нравилось, растянувшись в шезлонге, смотреть в небо. Над пляжем были частично включены фильтры. Отец рассказывал, что в его детстве города прятались под куполами мощных Фильтросфер. Увидеть этого в старых фильмах было невозможно: Сферу улавливал лишь человеческий взгляд. И я немного завидовала отцу, что он еще застал то время. Пляжные же установки, встроенные в титановые волнорезы, работали в четверть силы и, защищая от избытка солнечной радиации, не искажали обзор.
Рано утром и поздно вечером пляжная обслуга включала «дельфинчиков» — то есть, те же самые фильтры, но для очистки воды. Черное море пострадало в прошлую эпоху не только от радиации, и соблюдаемые ныне меры предосторожности отнюдь не были излишними. Будучи служащей ВПРУ, я как-то бродила по локальной сети и обнаружила данные за 971 год о химическом состоянии воды в Черном море примерно в его центре. Сказать, что волосы зашевелились у меня на голове — это не сказать ничего. Причем зашкаливающий за все допустимые величины уровень изотопов урана и плутония — это просто кристальная чистота родниковой воды или утренней росы по сравнению с остальной частью таблицы. И очень сомневаюсь, что за прошедшие четверть века ситуация намного улучшилась. Так что, если бы не «дельфинчики», не бывать бы моим «гастролям» по Черноморскому побережью…
Однажды Лоутон уговорил меня проснуться на рассвете и, пока пляж пуст, посмотреть на работу «дельфинчиков». Я ворчала и огрызалась всю дорогу. Свежий, упоительный морской воздух не смягчил моего раздражения, я чертовски не выспалась: мы играли до глубокой ночи.
Но когда включили фильтрацию, даже мне расхотелось бухтеть и перечить.
С каждого волнореза прыгнуло в воду по три серебристых дельфина — величиною с настоящих. Собравшись стайками, они стремительно понеслись в море, они резвились, как живые, переливаясь в лучах восходящего солнца. И этим зрелищем любовалось всего несколько счастливцев, в том числе и мы с неугомонным Диком Лоутоном. Спины и бока эфирных зверюг блестели от воды, словно «дельфинчики» и впрямь состояли из плоти и крови. Мне было жаль, что их живых прототипов уже не водится в этом море, да и в океане этих водных млекопитающих осталось всего ничего…
— Давно хотел на это взглянуть… — Лоутон улыбался.
Мы стояли на середине волнореза, суетливый бриз трепал нашу одежду и волосы. Я покосилась на своего похитителя. Куда подевалась злость на него? Не то, чтобы у меня появилась к нему особая симпатия, но и заставить себя по-прежнему раздражаться одним только видом Дика я уже не могла.
А глаза у него не синие. И вовсе не холодные. Они у него — как море, как это утреннее, просыпающееся море…
— Интересно, насколько точно я угадал принцип? — спросил он, и я догадалась, что не меня. Скорее — риторически…
Откликаться не хотелось, но это был хороший случай поддеть его.
— Это у вас настоящий цвет глаз или контактные линзы? — невинно поинтересовалась я.
Дик даже не отвел взгляда от ныряющих «дельфинчиков»:
— Это «визиопротезы». Я слеп от рождения.
Я подавилась ветром и закашлялась от неожиданности. Лоутон с иронией покосился в мою сторону, и я поняла, что он меня разыграл. Чтобы не дать ему насладиться победой в розыгрыше, я бросила, что он может продолжать таращиться на это шоу и дальше («ведь в вашей родной стране это любят, не так ли?»), а мне хочется посидеть на берегу и послушать Моцарта. Да-да, у меня были странные вкусы, мне все об этом говорили: я слушала только музыку Наследия, причем перемежала классические композиции с тяжелым роком. Это позволяло мне быстро настроиться на активный лад.
Однако Лоутон сообщил, что уже увидел все желаемое, и мы можем возвращаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
