равно? Заняли, и все.
— Но может, не надолго?
— Не знаю. Это мой старый постоялец, я незнакомым не сдаю.
— А можно его повидать?
— Ушел, нет его.
— Вот что… — Лейтенант вынул удостоверение. — Проверка документов! — Отстранил старушку, ступил в полутемный коридор. — Где его комната?
От калитки к дому уже бежали Ярошук и двое вооруженных милиционеров. Протопали по деревянным ступенькам на мансарду. Ярощук бросился в полуприкрытые двери гостиной, обставленной старинной мебелью. Никого, только кот спит на подоконнике. На кухне тоже никого.
Сверху позвал лейтенант:
— Идите-ка сюда, товарищ капитан!
В небольшой светлой комнате две кровати. Одна расстелена. На столе — прибор для бритья, зеркало. Дверцы шкафа открыты, на дне — грязное белье. Корзина с картошкой сиротливо стоит возле дверей.
Ярощук прошелся по комнате, заглянул под кровать, вытащил стоптанные домашние туфли. Осмотрел, бросил на пол. Спросил лейтенанта:
— Считаете, убежал?
— Не сомневаюсь.
Капитан кивнул. Спустился на первый этаж, позвал старуху, которая стояла в передней.
— Кому вы сдали комнату, гражданка Ленартович? — спросил строго.
— Грише, — спокойно посмотрела ему в глаза. — Он у меня всегда останавливался.
— Какому Грише?
— Григорию Жмудю из Острожан.
— Почему не прописан?
— Так только ведь позавчера приехал.
— Один?
Старуха отвела глаза:
— Один, конечно. Сказал, что снова будет учиться в нашей школе.
— Странно, — усмехнулся Ярощук. — Григорий Жмудь — подросток, а уже бреется и туфли сорок третьего размера носит.
Пани Ленартович не растерялась.
— Родственник какой-то с ним приехал. Сегодня должен возвращаться, вот и поехали…
— А прибор для бритья забыл?
— Неужели? — удивилась.
— Григорий с ним поехал?
— Не знаю.
— Какой он из себя, родственник Жмудя?
— Человек он в годах уже, лет за шестьдесят, сухой такой и кашляет.
— Климук, — обратился капитан к лейтенанту, который стоял на нижней ступеньке лестницы, — принеси, пожалуйста, сверху рубашки. В шкафу там, грязные, видел?
Когда лейтенант возвратился, взял рубашку за плечи, растянул перед старухой.
— Сухой, говорите, а рубашки почему-то пятьдесят шестого размера носит!
— Не знаю, не знаю… — смутилась. — Может, это не его.
— Все может быть, — ответил капитан. — Жаль, гражданка Ленартович. Да, — повторил, — жаль, возраст у вас такой…
— А я еще не жалуюсь! — блеснула глазами сердито.
— Позовите понятых, — распорядился капитан, — сделаем обыск.
Бутурлак сидел на скамейке в небольшом скверике за райотделом милиции. Рядом пристроилась Вера. Андрей и Филипп лежали животами на густом спорыше.
Филипп дрыгал голыми ногами, рассказывал оживленно:
— Школа у нас теперь — семилетка, и мы с Андреем за год прошли пятый и шестой класс. Петр Андреевич сам вам скажет — знания у нас и за седьмой есть, но не твердые…
— Кто это — Петр Андреевич?
— Директор школы. Он историю преподает. Еще и географию, и немецкий. Учителей не хватает, всего четыре, да из роно обещают еще прислать.
Бутурлак положил на колени чемодан, расстегнул.
— А я вам подарки привез, — сказал подчеркнуто равнодушно. — Это тебе, — протянул Андрею часы с черным циферблатом. — Трофейные, это от наших разведчиков. Васюта и Иванов персональный привет передавали. Тебе тоже привет и это… — протянул Филиппу почти такие же часы. — Еще и Сергейке подарок есть. — Переложил что-то в чемодане. — А тебе, Вера, вот…
— Шоколад! — радостно воскликнула девочка. Действительно, Бутурлак держал большую плитку шоколада, аккуратно завернутую в серебряную фольгу.
Андрей прижал часы к уху, слушал, как мягко и бесшумно тикают. Глянул на часы Филиппа: тоже хорошие, но, наверно, не такие, как у него. Вот это подарок! У них на все село только и есть одни ручные часы у Петра Андреевича, а так несколько ходиков по хатам, вот и все.
Филипп держал свои часы на ладони, смотрел, как двигается секундная стрелка, не отводил взгляда и даже побледнел от волнения. Поднял глаза на Бутурлака, сказал робко:
— Но ведь это такая ценность… Я не смею…
Лейтенант взъерошил ему волосы.
— Смеешь, смеешь! — засмеялся весело. — Ты, Филипп, все сейчас смеешь!
Послышался гул мотора, и во двор въехал милицейский газик. Ярощук соскочил с переднего сиденья и остановился перед скамейкой. Спросил Андрея:
— Какой из себя Коршун?
— Поймали Гришку? — вскочил на ноги Андрей. — И Коршуна?
Ярощук покачал головой.
— Опоздали. Наверно, вы спугнули их. Так какой из себя Коршун?
— А такой… Ну, как вы, огромный…
— Как я, говоришь? — задумчиво сказал капитан. — Что ж, это подходит.
— Что подходит?
— А-а… — махнул рукой Ярощук. — Предположение.
Капитан подозвал Бутурлака, рассказал про результаты обыска.
— Мне кажется, — сказал под конец, — проворонили мы сегодня самого Коршуна. И появился он здесь не случайно. Подумайте, лейтенант, может быть, и в самом деле не стоит ехать в Острожаны?
— Если уже и вы начинаете уговаривать меня не ехать, то я обязательно поеду, — ответил Бутурлак. — Иначе что скажут обо мне эти ребята?
— Ну, счастливого пути, — протянул ему руку Ярощук.
…Андрей проснулся, когда еще не начало светать. Бутурлак спал, сладко посапывая. Мальчик зажег свечку в сенях, написал лейтенанту несколько слов на оберточной бумаге. Достал из погреба кувшин молока, поставил на стол рядом с запиской и, не скрипнув дверью, вышел во двор. Подхватив плетеную из лозы корзину, побежал по тропинке между огородами к лесу.
Вчера вечером лейтенант спросил, есть ли в окрестных лесах грибы, и Андрей решил с утра пораньше набрать хоть половину корзины. Знал недалеко от села грибные места, там попадались и рыжики, и белые.
Небо на востоке посветлело, но в лесу еще было темно. От росы сразу намокли штанины стареньких брюк. Андрей шел быстро, скоро согрелся, даже захотелось пить.
Напился из лесного родника. Разгреб еще прошлогодние, полусгнившие листья, вода сразу набежала в ямку. Наклонился и пил прямо из нее, чувствуя приятный запад мха и какого-то горьковатого корня. Подумал, что вкуснее воды не пил еще никогда.
Начало светлеть и в лесу.
Андрей поколебался немного: куда идти? Налево, где начинался густой еловый лес, могли быть рыжики, а прямо под дубами — боровики. Решил: лучше принести боровики, все же считаются королевскими грибами, хотя сам считал: нет ничего вкуснее поджаренного елового рыжика —
