пошлет и как пан Коршун прикажет…
— Святые хлебом не накормят.
— А ты для чего?
— У меня тоже уже нет. Здесь, в корзине, две хлебины.
— Пока хватит. Мясо есть, и картошка еще осталась.
— А когда же на село пойдете?
Хриплый ответил не сразу. Наконец сказал не очень уверенно:
— Сегодня Коршун пришел. Сказал — завтра ночью.
— Погуляем! У меня руки давно чешутся! — сказала женщина.
“Кто это? — подумал Сергейка. — Какая может сказать такое у нас в селе? Может, не женщина? И неужели вообще такое возможно?”
А женщина смеялась и говорила сквозь смех:
— Разговор очень полезный состоится. — Вдруг оборвала смех, и жуткая злость почувствовалась в ее голосе: — Я эту красную сволочь, Демчука, собственными руками задушу! Вместе с его выродками!
— Никому ничего даром не проходит, — подхватил мужчина. — Наш список, знаешь, большой, но мы не торопимся, тихонько, осторожненько…
— Слышать вас не хочу… Все тихонько, осторожненько! Жечь и стрелять нужно, а вы в укрытиях отсиживаетесь!
— Заткнись! — жестко сказал хриплый. — Ты в хате живешь, а мы всю зиму в укрытии гнили. Коршуну школа нужна, документы там какие-то остались. Слышал я, в доме Северина тайник есть, вот за школу ты и отвечаешь. Коршун тебе какой приказ давал? И смотри сиди тихо, учителя тебе разрешаем — и все. Завтра вместе развлечемся, черт бы их всех побрал. Ясно?
— Что же тут неясного?
— Иди уже!
Это было сказано грубо, и женщина, наверно, ушла, потому. что разговор прекратился. Но мужчина еще стоял возле стожка. Сергейка ощущал его присутствие и не ошибся, потому что человек крякнул и сказал женщине вдогонку:
— Руки чешутся? Может, у меня они и не так еще чешутся, но, извините, выдержку надо иметь.
Он постоял еще немного, что-то бормоча себе под нос, и затем пошел к лесу.
Сергейка, переждав еще с четверть часа, осторожно выглянул из стога и, не увидев никого, побежал, разбрызгивая лужи, домой.
Антон Иванович, выслушав торопливый рассказ сына, сразу распорядился:
— Филипп, беги позови Петра Андреевича и Вербицкого. — Немного поколебался, добавил: — Подними и лейтенанта, пусть тоже придет.
Первым Филипп разбудил Бутурлака — высшего авторитета в военных вопросах, чем лейтенант, у него не было. С Бутурлаком он поднял и Андрея, послал его к Вербицкому, а сам побежал будить директора школы. Филипп понимал, что дорога каждая минута, что боевые действия уже начались.
Вскоре все четверо были в хлеву во дворе Демчука. Антон Иванович не хотел будить жену и волновать ее.
Горько пахло навозом, жевала жвачку, громко дыша, корова, а Белка встревоженно переступала с ноги на ногу и била копытом.
Не сговариваясь, все закурили.
— А теперь, сынок (светлячок цигарки разгорелся, вырвав на секунду из темноты хмурое лицо председателя и возбужденное личико Сергейки), расскажи все по порядку, что слышал…
Сергейка успел прийти в себя, рассказывал уже не так торопливо и путано, как отцу, да никто и не подгонял его, слушали терпеливо, иногда только уточняли отдельные детали.
— Что это за женщина может быть? — растерянно спросил Вербицкий. — Неужто у нас в селе есть такая?
— Я уже думал, — отозвался Антон Иванович. — Может, Груздева?.. Во-первых, муж у нее — бандеровский вояка и исчез куда-то. Во-вторых, самогонщица. Я к ней меры применял, и зуб на меня имеет. В-третьих, в город на базар ездит, спекулирует и живет безбедно. Слышали: две буханки хлеба бандерам принесла и раньше продуктами обеспечивала. Кто, кроме нее?
— Может быть, — согласился Богдан, — но неужели сама будет стрелять?
— Языкастая она… — сказал Демчук. — Но никогда бы не подумал, что может стрелять. И все же Сергейка слышал…
Вербицкий не выдержал:
— Под арест ее сейчас же, и все!
— Как под арест? — удивился Петр Андреевич. — А если не она? Сергей, подумай, — обратился к мальчику, — ты помнишь голос Груздевой? Она это была?
— Кажется, нет… А может быть, и она… Дождь шумел, — пожаловался Сергейка.
— Вот видите, — уверенно сказал директор школы, — нет у нас оснований для ее задержания.
— Вчера самогон гнала, вот и основание, — выпалил Богдан.
— Откуда знаешь? — спросил Антон Иванович. — Причащался?
— Прошу не оскорблять! — обиделся Вербицкий. — Степан Кушнир в отпуск пришел, а я что, монах, по-вашему?
— Хватит, — прекратил неприятный разговор Антон Иванович. — Итак, решаем: гражданку Груздеву задерживаем до выяснения обстоятельств.
Никто не возражал, только лейтенант Бутурлак сказал директору школы:
— И все же, Петр Андреевич, вы не должны ночевать у себя. Приходите к нам. Места много, и всем вместе веселее.
Директор кивнул.
— Итак, давайте по порядку, — сказал Бутурлак. — Первое и самое важное, о чем мы узнали: бандеровцы завтра ночью пойдут на село. Мы должны организовать оборону.
— Нас здесь четверо. Как считаете, Богдан, тот парень, что приехал в отпуск…
— Не просыхает…
— Больше, кроме стариков, насколько мне известно, в селе мужчин нет.
— Еще Игнат, заведующий сельпо, — сказал Демчук, — Игнат Суярко.
— Слабый он какой-то…
Бутурлак вспомнил заведующего магазином: длинный, тонкошеий, а голова большая, тяжелая, всегда раздражен. Вчера лейтенант спросил, можно ли будет через две недели поехать вместе с ним в райцентр. Суярко посмотрел с неприязнью, ответил, что конь у него слабосильный, а придется везти товар; может быть, правда, товара и не будет, тогда…
— Больной он: не то почки, не то печень — бог его знает… По болезни и демобилизован из армии, — ответил Демчук. — Но ведь солдат и воевал!
— Для чего он нам? — вмешался Вербицкий. — На все село два карабина, а нас уже и так четверо.
— Мы с санкции Антона Ивановича, — возразил Бутурлак, и веселые нотки прозвучали в его голосе, — провели небольшую ревизию. Точнее, не мы, а Андрейка с Филиппом. Они знали, что год назад сельские мальчишки нашли в лесу оружие. Спрятали, да потом не могли найти. Так вот, наши ребята разыскали ту захоронку. Теперь у нас три “шмайсера”, ручной пулемет, не считая гранат.
— Вот это да! — с неподдельным удивлением воскликнул “ястребок”.
Лейтенант не выдержал и весело рассмеялся, и этот его смех немного разрядил сгустившуюся обстановку.
— А я уже думал, — сказал Вербицкий, —
