одних потёртых джинсах.
Спиной к нему стояла Катя, потягивающаяся после сна и вытянувшаяся во весь рост.
Она была прекрасна. Лучше, чем прекрасна. Лучи утреннего солнца мягко ложились на её кожу и переливались волнами света на распущенны русых волосах. Они стелились по белой ткани футболки, и хоть Женя видел только спину, он знал, что если развернёт Катю лицом к себе, то увидит на груди надпись ROCK, выведенную большими чёрными буквами. Солнце подчёркивало красоту её фигуры и очерчивало контуры лучами, ведь они не должны укрываться от мира. Низ футболки задрался вверх и приоткрыл вид на упругие ягодицы, от взгляда на которые Женя похолодел.
И вспыхнул одновременно.
Окружающие деревья шелестели листвой, и шелест этот разбавляло пение птиц, восхваляющих полуобнажённую женщину. Голые, такие прекрасные ноги так и манили к себе. Только ради них стоило писать песни, сочинять стихи и петь. Петь, пока не пересушит горло. Петь, пока не порвутся связки. Петь, пока не остановится сердце, потому что Катя… потому что Катя заслуживала всех песен на Земле. Она ведь даже не подозревала, насколько красива, как грациозна она в простых потягиваниях среди природы, среди пустого парка.
И как же хотелось подойти к ней и обнять! Прижать к себе и стоять так вечность, забыв обо всём на свете! Этого хотел Женя, этого хотели утренние лучи, этого хотели поющие птицы. Поэтому он вышел из палатки и начал подходить к Кате, пытаясь успокоить своё сошедшее с ума сердце.
Но она повернулась, как только услышала его шаги. Инстинктивно сделала шаг назад и чуть не споткнулась, но сумела удержаться на ногах. Её серые глаза широко раскрылись, а руки тут же вцепились в низ футболки, оттянув его.
– Отвернись! Быстро отвернись, а не то я тебя ударю!
Женя остановился, больше удивлённый её тоном, чем просьбой. Ветер нежно прошёлся по его плечам, как бы подсказывая, что нужно развернуться. Он так и поступил, но перед этим позволил глазам прогуляться по обнажённым ногам и вновь почувствовал пламя в груди, только на этот раз оно продолжило распространяться ниже, поджигая всё вокруг.
– Сними джинсы.
На миг Женя похолодел и перестал дышать, но его сердце тут же забилось ровно (или попыталось забиться ровно), когда он понял зачем. Руки тут же расстегнули ремень, ширинку и стянули с ног джинсы, после чего протянули в сторону. Чужие ладони забрали их, и вскоре Катя разрешила повернуться, хоть в её голосе и скользнуло нежелание.
Она полностью обличилась в одежду Жени – не хватало только носков и кроссовок. Его пропитанная потом футболка висела на ней, но даже так проглядывали линии Катиной фигуры. Джинсы оказались великоваты, но не настолько, чтобы в них невозможно было ходить. Видеть свою одежду на той, к которой неравнодушен – безумное чувство. Оно порождает внутри теплоту и вызывает нежность, хотя, казалось бы, ещё пару секунд назад ей неоткуда было взяться. Разве что из воздуха, гонимого прохладным утренним ветерком.
Женя улыбнулся, представив, как они с Катей, оба обнажённые, купаются в озере и плескают друг в друга водой. В воображении ярко блеснули их улыбки, и он буквально ощутил, как проводит рукой по влажной, такой желанной коже.
Опять это чувство… Рёбра начали нагреваться, грозясь расплавиться.
– Хватит на меня пялиться. У тебя такой же взгляд как и у большинства мужиков, когда я начинала с ними говорить. Прекрати.
– Ты очень красива, Кать. Поэтому я так и смотрю. И такой взгляд только у тех, кто часами стоит перед полотном великого художника и разглядывает шедевр. – Он немного помолчал, проходя взглядом по её телу. – Если природа – художница, тогда ты – её шедевр.
Катя хотела что-то ответить – это бы заметил даже слепой. Но губы её замерли, не выпустив ни одного слова. Женя увидел, как скулы начала заливать краска, и на фоне пунцовых оттенков ещё выразительнее казались широко раскрытые серые глаза. От их радужек отразилось солнце и утонуло в зрачках – таких глубоких, что из них можно было и не вынырнуть.
– Не неси чушь, – она говорила одно, но глаза…не умели врать. Краска на щеках стала ещё гуще, воздух вокруг Кати нагрелся, будто от неё исходил жар. – Хватит говорить мне такие вещи. Мне это ни хрена не нравится!
Нравится. Ещё как нравится. Я бы говорил тебе это всю ночь, если б мы продолжили танец.
– Вот об этом не надо! – Она резко повысила голос, и вместе с тем Женя понял, что говорил всё это вслух. Теперь уже его лицо начало воспламеняться, заполняться кровью. – Мы были пьяны, вот и всё! Тот поцелуй… он… ДА ТВОЮ Ж МАТЬ, ДАЙ МНЕ НОРМАЛЬНО СКАЗАТЬ! – Катя отвернулась и втянула в себя воздух полной грудью. Ветер баловался с русыми волосами, пытался проникнуть под футболку и один раз даже смог, заставив мурашки пробежать по коже.
Женя подошёл ближе и положил руки на спрятанные под его джинсами бёдра, но они тут же вырвались из-под пальцев. Катя развернулась, и теперь солнечные блики отражались не только от её радужек, но и от блестящих глаз в целом.
– Послушай, Жень. Давай… давай сразу всё разъясним. То, что было вчера – неправильно. Это…
– Ты пыталась меня убить. Это тоже неправильно, Кать. Мы делали друг другу больно, и это тоже неправильно. Сейчас нет ничего правильного. Ни-че-го.
– Мы были пьяны.
– А значит были откровенны.
Они стояли друг напротив друга, обдуваемые ветерком, но каждый из них чувствовал только жар – свой и чужой. Дыхание Кати сбилось, сердце Жени рвалось наружу. Птицы замолкли, наблюдая за происходящим. Шёпот листьев притих, боясь нарушить ту робкую тишину, что повисла между двумя безумно разными людьми.
Она слишком прекрасна.
– Мы не можем так поступать. Мы совсем не знаем друг друга, не знаем даже дни рождения.
– Пятнадцатое марта. – Он взял её ладони и легонько сжал. – Рыбка. Теперь ты.
– Двадцать седьмое июля. Лев.
– А львы едят рыб? – Улыбка мгновенно расплылась на лицах обоих – одинаковая, слегка стеснительная.
– Ну, только если очень хочется. Но… Господи, Жень, нет. Я не могу. Ты… – Губы перестали подчиняться, зажили своей жизнью. – Скажи честно: ты влюблён в меня?
Вот оно. То самое слово, которое могло попытаться описать те чувства, что бушевали глубоко внутри. Как только Катя произнесла его, Женя почувствовал, как расплавились рёбра. Растаяли и начали растекаться по груди, заливая её обжигающим кипятком.
Влюблён…
– Да, – он легонько притянул её к себе, всё ещё держа за ладони, – я влюблён в тебя. Я хочу быть твоим мужчиной.
Рэндж, давно наблюдающий за всем этим, высунул язык наружу и улыбнулся – искренне, по-настоящему радуясь.
– Вот этого я и боялась. Жень, мне тридцать два года, тебе – шестнадцать. Так нельзя.
– Давно ты стала следовать
