В воскресенье отец и Уит повезли меня на новое место, а мама осталась в нашем доме в Висконсине руководить ремонтом сырого подвала. Думаю, она не поехала еще и потому, что не хотела участвовать в этом деле. Решили, что для начала я проведу в институте шесть недель, а там будет видно. Этого времени могло хватить ученым на то, чтобы разобраться с моей памятью и синестезией и дать рекомендации, как лучше развивать и применять мои способности. Поездка оказалась долгой и тяжелой. Я теперь боялся ездить в машине: звук заводящегося мотора тут же вызывал у меня ассоциацию с разбитым стеклом. Но в конце концов мы добрались до старой фермы, оставили «олдсмобиль» на парковке и по усыпанной гравием дорожке подошли к дому. Я огляделся. Небо было затянуто тучами. Только узкая полоска голых деревьев отделяла лужайку перед входом в здание от поля созревшей кукурузы.
Отец тащил мой чемодан, держа его перед собой обеими руками. Уит позвонил, и на крыльцо вышла женщина средних лет.
— Мы привезли к вам моего сына, — сказал отец.
— Натана Нельсона, — уточнил Уит.
— Заходите, пожалуйста, — пригласила нас женщина. — Меня зовут Верна Биллингс, и я занимаюсь устройством новых гостей.
Мне сразу понравилось слово «гость» — оно было белым, как мука, и звучало гораздо лучше, чем синевато-серое «пациент». Верна взяла у меня пальто и сказала:
— Значит, тебя зовут Натан? Как поживаешь?
Верна была бледная, худощавая, с ярко накрашенными губами.
— Вы приехали как раз к ужину, — сказала она нам и повела в дом.
Полы устилали мягкие ковры, на стенах висели старинные картины с изображением сельской жизни и поездов. Паровозы извергали клубы дыма, выскакивая из прорубленных в горах туннелей. Мужчины с обветренными лицами стояли возле тракторов «Джон Дир».[37] Все говорило о давно прошедшем времени. Я подумал, что маме бы здесь понравилось. В этом доме салон никак нельзя было назвать гостиной: тяжелые, цвета темного винограда портьеры, застекленные шкафчики, книжные полки от пола до потолка. От темных углов у меня возникало какое-то растрепанное и влажное ощущение. Это был дом со множеством укромных уголков.
Мы прошли через большой холл и оказались в столовой. За столом, на стульях с высокими спинками, сидело пять человек. Перед ними лежали белые салфетки, серебряные столовые приборы, посредине возвышалась ваза с гвоздиками. Когда мы вошли, «гости» сразу прекратили разговаривать и молча смотрели на нас.
— Позвольте вам представить, — сказала Верна, — Натана Нельсона, его отца и мистера…
— Мистер Уит Шупак, бывший астронавт, — помог ей Уит, снимая бейсболку.
— Спасибо. Познакомьтесь, пожалуйста, с нашими гостями. Это Роджер, он родом из Вермонта, занимается воспроизведением зданий.
Роджер, пожилой человек с пятидневной щетиной, кивнул мне.
— Дик и Кэл Сондерсы живут тут, в Айова-Сити, чуть дальше по этой дороге. Они изучают математические модели горения спирта.
Совершенно одинаковые блондины-двойняшки лет пятнадцати были одеты в рубашки из шотландки.
— Рады познакомиться, — сказал один из них.
— А это Тоби. Он у нас музыкальный гений.
Мальчик с черными, наполовину закрытыми глазами обернулся к нам всем телом и сказал:
— Добро пожаловать! Кстати, чтобы вы знали, я слепой. Но отсутствие возможности смотреть людям в глаза не влияет на мою самооценку.
Он улыбнулся собственной шутке и взял в руки вилку и нож.
— А это Тереза, наш медицинский интуит, — сказала Верна. — Она умеет распознавать болезни на ранних стадиях.
— И не на ранних, — сказала Тереза.
Это была симпатичная девушка моего возраста, с темными волосами и загадочной улыбкой.
— Еще у нас есть Оуэн, но он сегодня с нами не ужинает. Он занимается календарными вычислениями, — продолжила Верна.
Я понятия не имел, что значила ее последняя фраза, но не стал спрашивать, а только улыбнулся и кивнул.
— Есть и другие гости, — сказала Верна, — но они появляются здесь только для обследований, когда к нам приезжают ученые.
Она посадила нас за дальним концом стола и сама села рядом. Один из Сондерсов смотрел на меня, не отрываясь, — видимо, пытался понять, какой у меня талант. Конечно, повышенное внимание ко всяким мелочам и способность к механическому запоминанию — это было мелковато по сравнению с переосмыслением процесса горения спирта. Отец отпил глоток воды и обвел комнату равнодушным взглядом.
— Доктор Гиллман сейчас придет. Он только что приехал из Айова-Сити и теперь в ближайшие дни будет здесь, — сказала Верна.
— Отлично, — ответил отец.
За столом повисла неловкая пауза. Роджер — тот старик, который делал модели соборов и небоскребов, — косился на меня прищуренным глазом, словно прицеливался. Я попытался улыбнуться Терезе, но увидел, что она уже смотрит не на меня, а в окно за моей спиной, — оно выходило прямо в поле.
Наконец пришел доктор Гиллман — человек лет шестидесяти, с редкими волосами и седыми бакенбардами, одетый в шерстяной свитер. Лицо у него было бледное, бумажного оттенка, глаза — как бы вылинявшие, и выглядел он устало и очень академично.
— Рад вас приветствовать, джентльмены, — сказал он и тут же спросил у отца: — Вы занимаетесь кварками, не так ли?
Отец и Уит встали из-за стола, чтобы пожать ему руку.
— А, помню-помню! Вы астронавт, — сказал он, глядя на сияющего Уита.
Доктор сел за стол и одним стремительным движением постелил себе на колени салфетку.
— А ты, стало быть, Натан, — сказал он мне. — Рад познакомиться.
Я пробормотал «здрасте». Доктор передал соседу корзинку с хлебом, взял бутылку и налил красного вина — сначала самому себе, а потом, не спрашивая разрешения, отцу и Уиту.
— Я надеюсь, Верна вам всех здесь представила? — спросил он.
— Да, спасибо, — ответил отец.
Гиллман отломил кусок хлеба и отправил его в рот. Женщина в белом фартуке принесла из кухни поднос с едой. Между нами и другими «гостями» осталось несколько пустых мест.
Уит наклонился к Гиллману и спросил:
— А что, они все гении?
Отец осторожно попробовал вино. При слове «гении» он внимательно посмотрел на Гиллмана.
— Это зависит от того, что вы называете гениальностью, — ответил доктор. — Гении — это те, кто способен обучаться интуитивно. Или те, кто верит в свои идеи, какими бы странными они ни казались. Эйнштейн, бывало, доказывал теоремы…
Он откусил кусок хлеба и замолчал, пережевывая. Впоследствии я убедился, что у него была дурная привычка делать паузы посредине фразы.
— …во сне или во время прогулки с собакой. И эти теоремы изменили нашу картину мира. Вот это и есть гениальность.
Он принялся аккуратно намазывать масло на кусочек хлеба. Один из Сондерсов поглядывал на наш конец стола, видимо пытаясь ухватить нить разговора.
— У Эйнштейна были все дома, — сказал Уит, рассматривая на свет стакан с вином. — Он психом не был.
— Вы что, хотите сказать, что Эйнштейн придумал теорию относительности во сне? — спросил отец.
— Течение времени зависит от скорости движения объекта. По мне, так это очень похоже на сновидение, — ответил доктор и положил хлеб себе на тарелку.
— А вы вообще учились физике? — осторожно спросил отец.
— Вначале Ньютон создал небо и землю, — ответил Гиллман, отхлебывая из бокала, — а также падающие объекты. Затем пришел Эйнштейн и научил нас тому, что значит свет. Свет и движение. В современной физике есть что-то от шаманства, вы не находите?
Гиллману явно нравился этот разговор. Он хихикнул — иначе этот звук назвать было нельзя — и потянул бокал ко рту. Отец, который совершенно не чувствовал иронии, искоса смотрел на него, пытаясь понять, что тот имеет в виду.
Уит засмеялся.
— Точно, шаманство! Ёперный театр! — сказал он и добавил, повернувшись к отцу: — Я думаю, этот парень разбирается в физике.
Только Уит мог назвать человека, который с виду был больше всего похож на Артура Рубинштейна,[38] парнем. Отец в замешательстве отвел глаза и стал переводить их с орнамента на скатерти на высокие окна столовой и обратно, как бы выбирая между материей и рефлексией. Гиллман почувствовал, что что-то не ладится, и решил обратиться ко мне:
— Меня очень заинтересовала твоя синестезия. Как у тебя с памятью?
— Неплохо, мне кажется, — ответил я.
— У нас тут недавно гостил молодой человек, который помнит наизусть всю Британскую энциклопедию.
— И что с ним стало потом? — тут же спросил отец. В его тоне все еще слышалось раздражение.
— Сейчас он сотрудничает с телевикториной. Помогает готовить вопросы.
Этот ответ явно разочаровал отца. Неужели я воскрес только для того, чтобы работать на телевидении в каком-нибудь шоу? Гиллман плеснул вина себе в бокал и посмотрел его на свет. Женщина в фартуке поставила перед ним бефстроганов, и он издал радостное восклицание.
