О да, он знал об этом.
– Так вот, имеются соображения, что теперь возникла опасность и для мисс Телли. Надеюсь, вы не скажете ей об этом.
Его глаза заблестели, он несколько раз кивнул головой. Мне было интересно знать, как много ему известно. Я продолжал:
– Нам обоим чрезвычайно важно знать все об этом убийстве. Мне самому, – я говорил совершенно искренне, и мне не очень-то нравилось, как звучали эти слова, – мне самому угрожает опасность быть повешенным за это... или быть гильотинированным, как это у вас делается, а мисс Телли...
– Мисс Телли тоже угрожает опасность, – поспешно закончил Марсель. – Я знаю это.
– Мисс Телли говорила, что вы были очень добры к ней, – сказал я. – Поэтому я прошу вас не спеша обдумать все, что вам довелось видеть или слышать. Возможно, вам удастся что-либо вспомнить, и это поможет нам быстрее обнаружить убийцу.
Он серьезно кивнул головой.
– Все это очень скверно, – сказал он, и блеск потух в его глазах. – Очень плохо чувствовать, что убийца находится где-то здесь.
Он задумался и с мрачным видом добавил:
– У Марианны появился страх, будто каждая тень, каждый угол, каждая запертая комната может скрывать убийцу. А здесь много закрытых комнат.
– Значит, вам известно, что я не убийца. Я зашел слишком далеко.
– Мсье не преступник, – сказал Марсель. – Больше я ничего не могу сказать. Но я обязательно подумаю. Может быть, мне удастся вспомнить что-либо...
Он взглянул на стену и не отводил от нее взора, а я не решался пошевелиться в страхе поколебать его решимость. Теперь я уже был уверен, что он знает кое-что, хотя, может быть, не столь важное. Я же был готов ухватиться хоть за соломинку. Наконец, он вздохнул, глядя угрюмо своими затуманенными глазами, и сказал:
– Все возможно. Мсье желает сейчас принять ванну?
Наполнив ванну теплой водой, Марсель тотчас удалился. Его уход был похож на побег, и у меня осталась лишь надежда, что его симпатия к Сю Телли одержит верх. Мне, конечно, очень хотелось помочь ей и самому себе.
Это утро, длинное, хмурое и монотонное, было неприятным повторением вчерашнего. Во время моей одинокой прогулки по очень холодным ветреным улицам опять за мной следовала на почтительном расстоянии фигура в голубой форме. Еще одного или двух полицейских я заметил притаившимися от ветра по углам, но тем не менее не спускавшими с отеля бдительного ока.
Когда я утром спускался вниз, там было пусто, лишь Пусси бросил на меня подозрительный взгляд. Но, вернувшись, я увидел за конторкой мадам Грету. Ее глаза казались очень зелеными и всеведущими, она загадочно улыбалась, разговаривая со мной. Миссис Бинг и священник также сидели в холле. Миссис Бинг с ожесточением вязала на спицах какую-то огромную часть одежды, прислонившись спиной к радиатору и поставив ноги на подушку. Священник сидел около лифта. Он был длинный, черный и угрюмый, его рыжая борода была закрыта газетой. Стояла тишина, лишь по временам слышался шелест газеты и щелканье спиц. Я огляделся кругом. Это место, скромно выражаясь, не вселяло бодрость духа, и было отвратительно сознавать, что нам придется оставаться здесь до тех пор, пока полиция не разрешит выехать.
Сю Телли нигде не было видно, также не было Лорна. Я подумал, что, вероятно, он ушел охотиться за уликами или беседует по душам с полицейскими. В конечном счете человек не может нести ответственность за форму и размер своего подбородка, а Лорн в трудную минуту несомненно показал себя другом, пусть несколько сухим и отчужденным.
Я сел недалеко от священника. Попугай соскользнул на пол, приблизился ко мне и оказал мне сомнительную честь: потянул клювом за пальто и, забравшись, уселся на моей руке. Склонив голову набок, он глядел на меня своими блестящими глазами, похожими на пуговицы от лакированных туфель. Я достал сигареты, и Пусси перенес свое внимание на часы на моем запястье.
– Простите, – обратился я в сторону барьера из газеты, – нет ли у вас спичек?
Газета священника зашелестела, засияла его огненная борода. Он взял с маленького столика лежавшую перед ним коробку спичек и передал мне.
– Спасибо, – сказал я, закуривая. В то время как он снова уткнулся в газету, я настойчиво продолжал:
– Значит, вы говорите по-английски?
Он бросил на меня хмурый взгляд поверх газеты.
– Да, – решительно сказал он и снова исчез. Спицы миссис Бинг яростно защелкали. Я не был расположен считаться с правилами вежливости и продолжал:
– Вы путешествуете? – спросил я, попробовав туристический прием.
– Нет.
На этот раз он даже не взглянул на меня из-за газеты.
– Вы англичанин, не так ли?
Теперь он окинул меня долгим взглядом. Его лицо не было старым, глаза были желтовато-серого цвета, а рыжая редкая борода невольно вызывала отвращение.
– Нет, – резко ответил он, – я француз.
Он с минуту пристально смотрел на меня, затем добавил:
– Если вас интересует, я провел два года в Америке и нахожусь здесь для поправки своего здоровья. Я говорю также по-французски и по-итальянски. Кроме того, умею читать по-латыни.
Затем он снова скрылся, а миссис Бинг громко фыркнула.
Я снова кротко полюбопытствовал:
– Странное место для поправки здоровья. И давно вы находитесь здесь?
Газета задрожала, вновь появилась его огненная борода и светлые глаза.
– Если вам нужна моя биография, – холодно сказал он, – обратитесь в полицию. Ее только что затребовали в связи с очень странным делом, сопровождавшим ваше появление здесь. До вашего приезда убийств не было, – прибавил он, заходя еще дальше в своих намеках. Он продолжал холодно и враждебно глядеть на меня.
Вышло чрезвычайно некстати, что Пусси, исследовавший подступы к моему карману, в этот момент вытащил из него коробку спичек, положил ее осторожно ко мне на колени и издал торжествующий крик. Священник и миссис Бинг посмотрели на спички, а попугай стал чистить клювом свои перья и снова удовлетворенно закричал.
Этот крик вывел из себя отца Роберта, он гневным движением отбросил газету и, передразнив попугая, встал и вошел в лифт. Металлическая дверь захлопнулась, узкие дверцы сомкнулись, и маленький лифт, похожий на небольшой гроб, лениво заскрипел и пополз вверх.
– Пусси, – тихо сказал я, – однажды кто-нибудь свернет тебе шею.
Миссис Бинг снова фыркнула.
– Точно, – заметила она с грубоватой любезностью, – я сама не раз об этом думала.
Она сделала резкое движение своими длинными спицами, что придало уверенность ее словам.
– Если когда-нибудь существовала птица, находившаяся в союзе с сатаной, так вот она.
Дама сурово посмотрела на птицу, а Пусси, весело глядя на нее, издал громкий булькающий звук, напоминавший хриплый сатанинский хохот.
Широкие брови миссис Бинг испуганно поднялись, а спицы на мгновение остановились. Затем, придя в себя, она выразительно кивнула мне, как бы говоря этим:
– Я же сказала вам!
Пусси вернулся к спичкам, точно они имели для него естественную привлекательность, а я сказал:
– Я рад видеть, что вы оправились от потрясения прошлой ночи.
– Возможно, я выгляжу лучше, – сказала она, продолжая быстро вязать, – но еще не оправилась от шока. Я всегда долго и глубоко все переживаю, мистер Сандин. У меня есть темперамент. И я могу вам сказать, – она поспешно оглянулась кругом и, хотя поблизости никого не было, наклонилась и закончила хриплым шепотом, – здесь происходят вещи, которые не сразу бросаются в глаза, но они мне не нравятся.
Она сурово кивнула мне и прибавила своим обычным голосом, напоминавшим голос генерала, обследующего поле сражения:
– А у меня зоркие глаза, мистер Сандин. И имеется темперамент.
– Это не подлежит сомнению, – горячо сказал я под воздействием ее властного испытующего взгляда. В этот момент раздался резкий звук гонга, призывающий к ленчу. Он всегда вызывал у меня трудно сдерживаемое побуждение броситься за ведрами воды или за пожарным шлангом. Миссис Бинг вновь сурово кивнула мне головой. Этот кивок, казалось, намекал на то, что я тоже обладаю темпераментом и поэтому мы понимаем друг друга. Затем она собрала свое вязание и отправилась в столовую.
Я заманил Пусси на стол, держа перед ним зажженную спичку и не давая ему возможности клюнуть ее, и тоже пошел в столовую.
Позже пришел священник, напоминавший всем своим видом восклицательный знак. Наконец появилась Сю, спокойная, но довольно бледная, и Лорн, не более живой и общительный, чем стена за его спиной. Наша трапеза была молчаливой и напряженной. Отдельные слова, обращенные к Марселю, странно и неприятно звучали, словно отдаваясь эхом в этом общем безмолвии. Сю ушла первой, проходя мимо меня, она только улыбнулась и сказала: "Добрый день!"
Когда ленч был закончен, я вернулся в холл и сел в дальнем углу с кофе и сигаретой, взяв в руки старый номер "Панча". Я надеялся, что Сю или Лорн найдут меня там. Но все куда-то исчезли, лишь Пусси, сидевший против меня, составил мне компанию. Казалось, даже Пусси был в депрессии, он озабоченно почесывал свои перья и брезгливо ворчал.
