— Жрать хотят, — ровно произнес Герман.
Как мне в скором времени пришлось убедиться, жрать они хотели отнюдь не мясо. То лишь служило для них приманкой, в то время как истинной целью являлись духи. А поскольку никаких духов, кроме них самих, поблизости не наблюдалось, они предпочли людей. А поскольку люди здесь присутствовали только в нашем лице, то и поглотить вознамерились непосредственно нас. Точнее Германа, который сам вышел к ним навстречу. Я же продолжала восседать в окружении мяты, тихонько клацать зубами, да дышать через раз — так, на всякий пожарный.
Мысленно я настроилась на очередной фильм ужасов, сопровождаемый неминуемым пролитием крови, но к моему несказанному облегчению ничего подобного не было и в помине. Конечно, комедией разворачивающуюся передо мной картину тоже вряд ли можно было назвать, а вот драмой — вполне.
Герман разобрался с безликими в считанные минуты. Тихо к ним подкрался, а затем уложил одного за другим до того ловко, что я и оглянуться не успела! По земле растеклись невнятные желейные лужицы, от которых вскоре не осталось и следа.
— Что, и все? — не поверила я. — Так просто?
Теперь обратившийся ко мне взгляд был мрачным, как бы говорящим: нет, не просто. По-видимому, чтобы разделаться с безликими требовалось приложить немало сил, о чем свидетельствовала и мгновенная бледность, коснувшаяся лица Германа.
Я уже открыла рот, намереваясь спросить, можно ли теперь возвращаться в Большой Дом, как вдруг увидела позади него еще две полупрозрачные фигуры. Они двигались молниеносно, с нечеловеческой быстротой, и я только и успела, что судорожно выкрикнуть:
— Сзади!
К счастью, этого оказалось достаточно, чтобы Герман круто развернулся и, встретившись с безликими лицом к лицу, отправил их к почившим собратьям.
После того как еще две лужицы впитались в и без того влажную землю, повисла гулкая тишина. Только костер слегка потрескивал, да гудели под ухом назойливые комары. Под тем тяжелым, буквально придавливающим взглядом, каким смотрел Герман, мне и самой захотелось, уподобившись безликим, раствориться в земле. Но длилось это ощущение недолго — мне ко всяким тяжелым взглядам вообще не привыкать. У меня папочка — человек суровой армейской закалки, и не так смотреть умеет!
Я невозмутимо смахнула с джинсов несуществующий мусор и поинтересовалась:
— Мне благодарности сейчас ждать, или до утра отложим?
— Ты не должна их видеть, — судя по всему, благодарностей в планах и не стояло. — В тебе нет ни капли сил безликоборца, я бы почувствовал.
— Так может, ты объяснишь, как такое возможно? — я спокойно встретила его взгляд. — Знаешь, по натуре я человек жутко любопытный, а если дело касается лично меня — любопытный вдвойне. Так вот сейчас мне жутко любопытно узнать, что же со мной не так. Предположения есть?
Кажется, такой реакции Герман от меня не ожидал. Наверное, думал, что, столкнувшись с безликими, начну если не психовать, то, по крайней мере, помалкивать и трястись от страха. Но здесь была вынуждена его разочаровать — страх у меня обычно проходил так же быстро, как плохое настроение. А еще от меня за версту разило мятой, так что даже столкнись я с желешками нос к носу — шиш бы они меня учуяли!
Герман двинулся с места, остановился от меня на расстоянии пары шагов и, продолжая смотреть в упор, спросил:
— Как ты попала в Большой Дом?
Его манера вести диалог очень напоминала принцип «вопросы здесь задаю я». То есть, мои он принципиально игнорировал, зато свои не уставал повторять.
И все же я со вздохом ответила:
— Ты уже спрашивал. Но если нужны подробности…
И я поведала душещипательную историю о том, как дорогая и любимая подружка вместе с мужем уехала смотреть египетские пирамиды, как я за две недели отчаялась отыскать работу, как попросила звезды об исполнении желания, и как это самое желание мгновенно исполнили. Предоставили мне транспорт и доставили прямо до места назначения — то есть, гостиницы духов, где как раз уволилась горничная, и по такому случаю Кирилл встретил меня с распростертыми объятиями.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вот, — подытожила я.
А сама подумала, что, доведись мне услышать такую историю пару недель назад, покрутила бы пальцем у виска.
На лице Германа отразилась озадаченность, которая, впрочем, совсем скоро сменилась привычным угрюмым безразличием. Тянуть из него слова клещами я устала, поэтому сделала то, чего, по-видимому, он хотел больше всего — замолчала.
Мы продолжали сидеть у костра, который понемногу угасал, небо к этому времени окончательно прояснилось, и отмытые дождем звезды сияли как никогда ярко. Домой безликоборец пока явно не собирался, а мне возвращаться одной было… нет, не страшно, скорее немного боязно. Так что я предпочла задержаться и, достав из прихваченного с собой рюкзачка блокнот, принялась дорисовывать то, что не успела ранее.
Судя по исходящему от Германа напряжению, я своими действиями снова поставила его в тупик. От осознания чего даже тихо фыркнула — было что-то приятное в том, чтобы пробуждать в нем хоть какие-то, отличные от раздражения эмоции.
Пока я возилась с дорисовкой персонажей, которые намеревалась сделать частью портфолио для завтрашнего собеседования, Герман успел разделаться еще с одним безликим. Причем на сей раз я в его сторону почти не смотрела — подумаешь, желешка напала… тоже мне, невидаль!
Но, не удержавшись, один взгляд исподлобья все же бросила. И вместо того чтобы обратить внимание на выверенные движения и ловкость, с которой Герман заставил злобного духа развалиться на кусочки, я снова думала о том, что он кажется мне смутно знакомым. «Взгляд исподлобья» неуловимо трансформировался в «пристальное рассматривание», и я упустила тот момент, когда Герман его поймал. Уже сбилась со счета, в который раз за этот вечер мы играли в гляделки, но в этом раунде потерпела безоговорочное поражение. Отведя глаза, я вернулась к рисованию и принялась штриховать пузо слонообразного духа с особым рвением. А затем, когда прошло немного времени, мой карандаш замер. Пальцы словно сами собой перелистнули несколько страниц блокнота и начали новый набросок.
Хорошо, что на этот раз закон подлости не сработал, и мои возобновившиеся быстрые взгляды остались незамеченными. Черты лица Германа были очень яркими, выразительными — казалось, всего пара резких штрихов способна точно их передать. Но быстрый портрет мне не давался. А нарисовать его хотелось буквально до дрожи, до маниакальной необходимости. Со мной иногда такое случалось… хотя, кого я обманываю? Происходило чуть ли не каждый день! Вдохновение приходило, откуда не ждали, и требовало немедленного выхода наружу. Вот я ему выход и пыталась обеспечить, правда, безуспешно. Портретист-реалист из меня такой же, как пейзажист. А стилизовать безликоборца точно не стоило.
Хотя…
Нет, все-таки не стоило. Во всяком случае, не сейчас.
Как это обычно бывало, я так увлеклась, что даже не заметила, как пара иллюстраций перекочевала в руки Германа. Обнаружила это, только когда он склонился над ними, чтобы лучше рассмотреть, тем самым испортив мне весь хороший ракурс.
— Эй! — возмутилась я таким бесцеремонным вмешательством в мой маленький мир.
Вот чего не люблю, так это когда мои рисунки пытаются посмотреть без спросу! Это все равно что… что в душу влезть!
— Серьезно? — Герман перевернул лист иллюстрацией ко мне. — Ты видишь их такими?
На меня смотрела смешная и насупленная, топающая ножкой желешка.
— Ага, — беззаботно отозвалась я. — Именно такими.
Последовавшая за моими словами смесь неверия, изумления и недоумения определенно стоила этой маленькой лжи. Насладившись ей в полной мере, я отобрала у Германа иллюстрации, сложила их обратно в блокнот, который после засунула в рюкзак, и осведомилась:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Домой скоро?
Дома — как-то незаметно для себя я стала считать Большой Дом таковым — мы оказались около двух часов ночи. Несмотря на то, что завтра мне предстоял ранний подъем, сейчас глаза слипались, а ничего путного от безликоборца мне узнать так и не удалось, о проведенном с ним вечере я не жалела. Даже благодарна была за насыщенную «программу» и полученные впечатления.
