– Ты полоумный! – Это визжит, не выдержав, женщина из-за решетки. Жена? Сестра? – Да чего ж тебе не хватает-то в жизни, чудовище?
– Любви, – отвечает барон. – Меня никто не любит, кроме вас. Представляете, как мне грустно? Как мне больно?
Непривычный грохот заставил Сиеру открыть глаза и насторожиться. Кто-то колотил в подвальную дверь – настойчиво и уверенно.
– Эт-то еще что? – враз изменившимся голосом сказал барон. – Иди, узнай. Если там не моя жена и не посланный от графа – убей, кто бы это ни был. Все знают, что меня нельзя здесь беспокоить. Правда, малыш? Извини, я отвлекся. О чем мы говорили?
Адъютант пробежал мимо убежища Сиеры, и она сжалась в крохотный комочек. Никому и в голову не придет рыться в груде старого мусора, куда она проникала ночами незримым туманом и лежала почти без движения, слушая крики жертв и бред барона.
Стукнул засов. Полоска дневного света пробежала по каменным ступеням, прорезала тьму, дополнив тусклую керосиновую лампу, которой Модор освещал свои безумства.
Сверху донеслись голоса. Слов не разобрать, но адъютант явно давал кому-то разнос.
– Сказал ведь – сжечь, – вздохнул барон. – Никакого послушания. Вот кто меня окружает, малыш. Удивительно ли, что я ищу твоего общества?
Даже изо всех сил притворяясь человеком, Сиера ощутила идущий сверху невероятный выплеск силы.
– Ну вот, наконец-то, – воскликнул Модор. – Сейчас, мой помощник вернется, и мы поговорим о моей матери… Да обо всем, о чем пожелаешь.
– Господин барон? – Незнакомый мужской голос сверху.
Сиера, вновь прильнувшая к амбразуре, увидела, как вздрогнул Модор. Тонкое длинное лезвие в его руке опустилось.
– Что? – взвизгнул он. – Кто там? Я занят, убирайтесь!
– Господин барон! – Голос стал укоризненным. – У нас тут маленькая проблемка…
– Дворецкий укажет гостиную, извольте обождать.
– Дворецкий, к сожалению, умер…
– Что? Мой помощник только что…
– С прискорбием сообщаю, что и ваш помощник тоже мертв. По правде говоря, тут все внезапно отчего-то скончались, и нам очень скучно, да и жутковато немного в одиночестве. Вы бы не соблаговолили подняться на пару слов? Мы бы спустились сами, но из ваших покоев так смердит, что лошади пугаются. Ожидаю в гостиной.
Дверь хлопнула. Барон бросил лезвие на стол рядом с плеткой, потушил керосинку. Он всегда оставлял за собой темноту.
– Какие еще лошади? Что за… – бормотал Модор, поднимаясь, незримый во тьме, по ступенькам.
Еще один проблеск света, стук двери, грохот наружного засова. Сиера, пытаясь унять дрожь, сделала десяток глубоких вдохов и выдохов, как всегда.
– Смерть! – раздался шепот во тьме.
– Смерть! Смерть! Смерть! – подхватили другие.
Бессильный шелест, в котором сплетались страх и надежда, зародился здесь, возле пыточного зала, и раскатился дальше по тюрьме, заполнил каждую смердящую клетку. Как всегда, у кого-то отыскалось огниво, кто-то пожертвовал лоскут от одежонки.
– Люби меня, смерть моя, – раздавалось древнее заклинание, давно позабытое, но воскресшее в этом проклятом подземелье.
Люби меня, смерть мояБудь со мной, не брось меня,Полагаюсь на тебя,Если я один – забери меняЕсли много нас – начинай с меня,Я навеки твой, ты – всегда моя!
Вразнобой и хором, с неподдельной страстью, с рыданием или ненавистью, но только шепотом, лишь бы никто наверху не услышал.
Пора. Ее звали, как когда-то давно – на площадку у костра, танцевать под веселую свирель брата. Когда небо было бескрайним и высоким, когда жизнь полнилась весельем и счастьем, а никакого барона не было и в помине.
– Си-е-ра, Си-е-ра! – выкрикивали, хлопая в ладоши мужчины и женщины, дети и взрослые, даже суровые старейшины.
– Смерть, Смерть! – звали ее теперь.
Остановив сердце, Сиера покинула убежище. Ни звука, ни шелеста. Тень от тени себя, надвинув капюшон на лицо, она вышла на середину комнаты. Трепещущий свет горящей тряпки едва очертил ее силуэт, но этого хватило.
– Смерть! – Уже не призыв, но благоговение, страх и восторг. – Она здесь, здесь!
Не меньше сотни людей радовались и приветствовали ее. Сиера повернулась к ним спиной, шагнула к подвешенному мужчине.
– Давай, пожалуйста, – шепнул тот.
– Ты точно решил? – шепотом спросила Сиера.
– Прошу тебя, поскорей!
Клыки безошибочно нашли нужное место на шее – место укуса барона. Нельзя оставлять следов, нельзя вызывать подозрений. Он и так насторожился после первого раза, обнаружив жертву обескровленной. И Сиера стала действовать умнее. Обнаружила, что можно управлять ядом. Он не только исцелял. Ему можно отдать команду: «Убить!»
Крошечный глоток крови – только чтобы потом запустить сердце! – и тело мужчины расслабилось. В последний миг Сиера могла подарить им умиротворение и покой.
– Как… прекрасно, – колыхнул воздух шепот мужчины.
Больше он не сказал ничего. Душа покинула истерзанное жилище, перелетела на Ту Сторону, где, быть может, не так много боли.
Догорела тряпка. Из уст в уста переходили последние слова мужчины: «Как прекрасно!» И, несмотря на кровавые слезы, Сиера чувствовала удовлетворение. Пусть и черный, но огонь зажигала она в душах людей.
***
Барон Модор перестал быть человеком почти пять сотен лет тому назад и ни разу не оглянулся. Считал смертное существование чем-то вроде периода окукливания. Разве не вампир – венец всего? Сильный, могущественный, облеченный властью. Тот, кто может позволить себе все, что угодно!
Модор позволял себе все, стараясь только не перебегать дорогу графу. За исключением одного лишь случая, он всегда получал то, что хотел. Во многом – потому что ни граф, ни приближенные к нему бароны и представить не могли, что Модор добивается привилегий.
Когда по издревле заведенному распорядку кто-нибудь поднимал в деревне бунт – Модор возглавлял команду карателей. Ему нравилось смотреть в перепуганные лица беспомощных людей. «Ну что, малыш? Тебе так плохо жилось, да? Жизнь – плохая? Иди сюда, сейчас мы все исправим…»
Когда деревня признавалась не подлежащей восстановлению, Модор шел туда истреблять пьянчужек и бездельников добровольно. Когда возросла потребность в тюрьмах, Модор предложил свой подвал.
«Выслуживается!» – говорили злые языки. Бароны теснее прижимались к графу, боясь потерять насиженные места, поделиться чем-то с этим услужливым выскочкой. Модор смеялся над ними. Пусть молодой, не самый сильный, и уж подавно не отличающийся великим умом, Модор изжил из себя, по крайней мере, самый страшный недостаток: отучился думать, как человек. И тот страх, что видел он на лицах баронов, заставлял его скалить клыки. Люди. Просто люди, которые получили бессмертие и, перепугавшись, залезли слишком высоко. Сидят теперь там, как кошка на дереве: выше – страшно, а назад – еще страшнее. Остается лишь вцепиться когтями в кору и орать.
Модор твердо знал, что бытие вампира определяется его страстью. Знал и свою страсть: боль. Человеческие мучения сводили его с ума, заставляли душу петь, а сердце – отчаянно биться. Сдержать его ход у Модора не всегда получалось в мрачном подвале.
Нет, Модор не хотел забираться выше, не стремился выслужиться. Он сознавал очень четко еще одну вещь: оказавшись на вершине, он уничтожит мир. Такова его страсть. Поэтому Модора вполне устраивало господство над собственным маленьким мирком, заключенным в стенах темницы. Он считал себя счастливым до тех пор, пока не увидел на рынке девушку, которая пыталась продать искусно сделанные глиняные фигурки.
Ей не повезло дважды. Угораздило прийти на рынок именно тогда, когда людей начали сгонять на строительство бараков, а вдобавок к тому – обнаружить полнейшее непонимание происходящего. Видно, она не впервые приходила в город и всегда умудрялась избегать вампиров. Когда к ней подступили два баронета, требуя назвать имя хозяина, девушка потеряла дар речи. Стояла посреди гомонящей рыночной площади, смотрела в глаза баронетам и не знала – действительно не представляла! – какое имя назвать в подобном случае.
– Барон… – шепнула она, наконец.
– Ну? – начал злиться баронет. – Барон – кто?
В трясущихся руках стукались друг о друга фигурки. Лошадка, человечек, птичка…
– Модор.
Все трое обернулись к нему. Модор спокойно подошел к девушке и схватил ее за руку.
– Проклятье, если бы я хотел, чтобы моя фаворитка побиралась на рынке, я бы так и сказал. Что ты там опять налепила?
Он ударил ее по рукам, и фигурки полетели в грязь. Несколько разбились. Барон холодно посмотрел на застывших рядом вампиров.
– Свободны. Больше она вас не побеспокоит.
Сиера думала, что он – невероятно могущественный вампир. Ведь как он вел себя, как отважно ее спас… Глупая девчонка – все как на духу выложила в тот же день, сидя у него в гостиной с чашкой горячего шоколада. Про свою деревеньку, затаившуюся в горах, укрытую от вампиров и никогда не платившую дань. Про то, что иногда ходит в город сбывать поделки брата и покупает лекарство для матери, да кое-какие лакомства. У них это называлось «выйти в мир» или «оскверниться».
