– Я не пойду в церковь! – ответила искренне пораженная Дэнди. – В жизни не была!
Роберт взглянул на меня.
– Ты тоже, Меридон?
Я покачала головой.
– Вы не крещеные? – спросил он с таким ужасом, словно сам не был безбожником, пока мы кочевали.
– Еще как крещеные, – сказала Дэнди с законной гордостью. – И сколько раз. Каждый раз, как приходил проповедник, мы крестились. За пенни, что нам давали. Но в церковь мы не ходим.
Роберт сказал:
– Теперь будете. Все мои домашние ходят.
Он взглянул на меня из-под кустистых светлых бровей.
– У миссис Гривз и для тебя платье есть, Меридон. Придется тебе его надеть, чтобы пойти в деревню.
Я уставилась на него, прикидывая, могу ли воспротивиться.
– И не думай, девочка, – предостерег он.
Голос у него был мягкий, но в нем слышалась сталь.
– Даже не мечтай. Я здесь такой же хозяин, как на арене. У нас там у каждого своя роль, и здесь тоже. В этой деревне вы – приличные девушки. Будешь носить юбку.
Я молча кивнула.
– Ты ведь всегда носила платье, так? – спросил он. – В первый раз, когда я тебя увидел, ты водила лошадь в какой-то драной юбке? И ездила по-мужски в юбке, так ведь?
– Да, – согласилась я. – Но мне больше нравятся бриджи, как у парней. В них легче работать.
– Можешь надевать их, когда работаешь, – сказал он. – Но не за пределами конюшни.
Дэнди дождалась, когда он повернулся спиной, подобрала скучную серую юбку и присела в книксене.
– Сквайр-жулик, – сказала она.
Но не настолько громко, чтобы он услышал.
Я ничего не стала говорить про платье, которое меня ожидало. Но в тот вечер, за ужином в кухне, миссис Гривз подтолкнула ко мне по широкому выскобленному столу нижнюю юбку, рубашку, серое платье и передник. На стопке одежды лежал даже простой белый чепец, туго накрахмаленный.
– Это на завтра, для церкви, – сказала она.
Я встретилась своими зелеными глазами – с ее светло-голубыми.
– А если я не хочу идти? – спросила я.
Лицо у нее было словно кусок масла, оплывшее от страха и страдания.
– Лучше уж пойди, – сказала она.
Я молча взяла одежду.
На следующее утро надевать ее было странно. Дэнди мне помогла, а сама битый час заплетала и расплетала косы, пока ей не понравилась блестящая корона, с которой белый чепец был сдвинут так далеко, как только Дэнди осмелилась. Я, напротив, натянула свой чепец низко и постаралась убрать под него все свои медные кудри. Теперь я пожалела о том, что, потеряв терпение, обкорнала себя большими ножницами, которыми мы подстригали лошадям хвосты. Будь у меня волосы подлиннее, можно было бы их зачесать и завязать. А обрезанные, они сделались непослушными кудрями, которые то и дело вылезали из-под чепца.
Я поправила чепец перед зеркалом. Дэнди перевязывала бант на своем переднике и не смотрела на меня. Я поглядела на себя в зеркало. Отражение было куда четче, чем в корыте под водокачкой, я раньше никогда себя так ясно не видела. Свои глаза, их переливчатый зелено-ореховый цвет, их раскосый разрез. Бледную чистую кожу и выцветающие летние веснушки. Непослушные, густые, кудрявые темно-рыжие волосы, губы, которые улыбались, словно зная какую-то тайну, хотя глаза мои были холодны. Да и улыбаться мне было особо нечему.
– А ты могла бы быть хорошенькой, – сказала Дэнди.
Ее круглое розовое лицо появилось рядом с моим.
– По-настоящему хорошенькой, – ободряюще сказала она. – Если б не была такой странной. Улыбалась бы парням почаще.
Я шагнула прочь от зеркала.
– Мне от них ничего не надо, – сказала я. – Незачем улыбаться.
Дэнди облизнула пальцы и подкрутила челку и кудряшки возле щек.
– А чего ж ты хочешь? – сказала она лениво. – Чего такого ты хочешь, чего нет у парней?
– Хочу в Дол, – тут же сказала я.
Она повернулась и посмотрела на меня.
– У тебя будет шелковая рубашка и бриджи, и амазонка будет, а ты все еще мечтаешь об этом? – изумленно спросила она. – Мы удрали от па, можем зарабатывать пенни в день, едим досыта, носим одежду, как у господ, и все на нас смотрят. Все! Да любая девушка хотела бы в бархате ходить, как я! А ты все еще думаешь про ту старую чушь?
– Это не старая чушь! – горячо сказала я. – Это не старая чушь. Это тайна. Тебе нравилось про это слушать, когда мы с тобой были вдвоем против па и Займы. Я не меняю веру просто потому, что получила место прислуги.
– Прислуги! – выплюнула Дэнди. – Не называй меня прислугой. Я в своем костюме как госпожа!
– Это всего лишь костюм, – сердито ответила я. – Только глупая потаскуха-роми вроде тебя скажет, что ты в нем похожа на госпожу, Дэнди! Погляди на настоящих леди, они не носят позолоченные и крашеные перья, как ты. Настоящие носят дорогие шелка, такую роскошную ткань, что она сама по себе прекрасна. Они не надевают десять позолоченных побрякушек, у них по одному браслету из настоящего золота. Одежда у них не грязная. Говорят они тихо. Они совсем другие, совсем не такие, как мы.
Дэнди прыгнула на меня, и я не успела отбиться. Пальцы у нее были согнуты, как когти, она метила мне в глаза и поцарапала щеку. Я была сильнее, но на ее стороне было то, что она тяжелее – и зла, как ошпаренная кошка.
– Я ничем не хуже господ, – зашипела она, потянув меня за чепец.
Он был приколот, когда клок волос вырвался, я завизжала от боли и вслепую ударила. Непроизвольно я сжала руку в кулак и попала Дэнди в челюсть с приятным стуком. Она качнулась назад.
– Меридон, корова ты! – заорала она на меня и, ринувшись ко мне почти бегом, опрокинула меня на тюфяк и села сверху, тяжелая, а я билась и ерзала под ней.
Потом перестала.
– Да что толку? – устало сказала я.
Дэнди отпустила меня, встала и тут же подошла к зеркалу, посмотреть, не оставила ли я синяк на ее нежной, как лепесток белого цветка, коже. Я села и приложила руку к щеке. Дэнди поцарапала меня до крови.
– Мы всегда по-разному думали, – грустно сказала я, глядя на нее через всю комнату. – Ты считала, что можешь выйти замуж за господина, прямо из грязного фургончика, от па и Займы. Теперь ты считаешь, что не хуже господ, потому что зазываешь на представления бродячего балагана. Может, ты и права, Дэнди. Просто я никогда в эти чудеса не верила.
Она посмотрела на меня через плечо, сложив розовые губы в безупречный бутон неудовольствия.
– У меня большие возможности, – упрямо сказала она, вспомнив одно из словечек Роберта. – Я сама выберу, когда буду готова. Когда я стану Мамзель Дэнди на Летающей Трапеции, предложений у меня будет более чем достаточно. Поманю – и сам Джек побежит.
Я прижала руку к голове, а когда отняла ее, она была мокрой от крови. Отстегивая чепец, я надеялась, что он еще чистый, но на нем было пятно. Я бы пожаловалась, но то, что сказала Дэнди, заставило меня замолчать.
