В тот же день, после перерыва, ко мне подошел отец невесты и сказал, что хочет, если, конечно, мы не возражаем, рассчитаться с нами следующим образом: за каждый день работы он заплатит нам, как договаривались, по 200 рублей, но мы, в свою очередь, должны исполнять все песни, какие он закажет. Если окажется, что мы не знаем какую-нибудь из заказанных им песен, он вычтет из обещанной суммы 100 рублей, а если знаем песню и исполняем ее — он доплатит нам 100 рублей сверх оговоренной суммы. Будучи уверен в себе, а также в силах и знаниях моих товарищей, я без колебаний согласился на эти условия. Ребята мое решение поддержали.
И тогда председатель потребовал исполнить песню «Кирпичики»... В это трудно поверить, но ни я, ни мои ребята не смогли тогда вспомнить эту песню! Однако мы должны были «держать фасон», да и деньги тоже терять не хотелось... Я объяснил ребятам, что сейчас мы исполним старую песню «На окраине Одессы, в доме у портного...», но, вместо слов «сливочное масло», будем петь слово «кирпичики»...
Должен сказать, что подобная импровизация, вообще-то, под силу любому опытному музыканту... Ансамбль вступил, и я, чтобы задать настрой, начал с припева: «Эх, кирпичики — жизнь моя, не было б кирпичиков, не родился б я...», и далее по тексту...
Председатель — в полной растерянности. Он начинает объяснять, что это не та песня, а я ему говорю, что та, но, если он знает другую, пусть ее напоет. Напеть он ничего не может и предлагает компромисс: не забирать у нас 100 рублей, но и нам ничего не доплачивать... Единственное, что нам удалось тогда получить за находчивость — это бутылку коньяка. Впоследствии я нашел в библиотеке слова и ноты старинной русской песни «Кирпичики». Разумеется, она не имела ничего общего с нашей импровизацией. На всякий случай, мы с ребятами эту песню разучили...
В конце второго дня председатель вдруг вспомнил, что он заказывал баяниста, и потребовал, чтобы тот немедленно выступил. Пользуясь тем, что председатель хорошо «выпимши», я делаю вид, что не понимаю, о чем речь, и выпускаю Роберто, который начинает петь под гитару кубинские песни...
Мы с Фимой и Фелей в музыке не первый год, неплохо в ней разбираемся и слышали немало прекрасных голосов. Могу даже сказать, что некоторые из ныне именитых эстрадных певцов начинали, как говорится, на наших глазах и с нашего благословения, но даже мы были поражены глубиной и тембром голоса Роберто. Не знаю, как у ребят, а у меня перед глазами во время его пения, как на экране, проплывали прекрасные испанки, Сьерра-Маэстра и пробирающиеся сквозь тропический лес повстанцы-«баргудос» во главе со своим «команданте»... Феля, которого, вообще, трудно чем-либо удивить, слушал это необычное пение открыв от удивления рот, а Фима, в такт музыке, цокал языком, что лично я воспринял, как искреннее восхищение талантом певца. Экзотическая музыка и прекрасный голос покорили и гостей... Когда Роберто закончил петь и стихли бурные аплодисменты, поднялся тракторист Ваня, тот самый, что встречал нас на станции, и заявил, что Куба — остров Свободы, и он лично никому ее обижать не позволит, а Роберто предлагает выпить за дружбу народов стакан самогона. Ване отказать трудно. Непьющий Роберто стоя вливает в себя самогон и, не подберу другого слова, окаменевает. Ваня берет кусок сала и, под аплодисменты и одобрительные крики гостей «Закуси, твою мать...» заталкивает его в рот Роберто и куда-то его уводит...
Третий день нашего пребывания в селе начался с того, что часу в пятом утра, в комнату, где мы спали, Ваня внес на плече завернутого в простыню Роберто, поставил его на пол и, не говоря ни слова, удалился. Роберто постоял как мумия, а затем пошел во двор... Что там произошло, трудно сказать, но могу предположить, что он, вероятно, принял собачью будку за туалет... Во всяком случае, со двора донеслись дикий вой, а затем лай собаки, заглушаемые воплями Роберто, который в изорванной простыне влетел в комнату, споткнулся о порог и врезался головой в «горку», большая часть хрусталя в которой тут же превратилась в осколки...
Хозяева довольно спокойно отреагировали утром на битье посуды, только никак не могли взять в толк, куда это «пэсык» (приблизительно так по-украински звучит слово «песик»} запропастился... Как оказалось, собака разорвала металлическую цепь и сбежала... Я думаю — от позора...
До электрички оставалось немногим больше часа, когда, чтобы отвезти нас на станцию, приехал тот же полевой вагончик, который встречал нас по приезде. Правда, тракторист был уже другой, не Ваня. Мы погрузили наш багаж, несколько увеличившийся за счет съестных подарков благодарных хозяев, и стали прощаться с невестой, женихом, председателем, парторгом и всеми, кто пришли нас проводить. Прощание получилось довольно теплым, из чего я сделал вывод, что работу свою мы выполнили хорошо. Председатель даже записал наши номера телефонов и сказал, что будет рекомендовать нашу группу своим друзьям-председателям, которые будут выдавать замуж или женить своих детей. Он настолько расчувствовался, что даже предложил мне, как руководителю группы, остаться еще на день-другой, чтобы поохотиться вместе с ним и районным руководством, но я от предложения отказался, объяснив, что, во-первых, тороплюсь домой, ибо жена должна вот-вот родить, а во-вторых — убийство для меня неприемлемо, даже на охоте...
Реакция председателя на это известие оказалась несколько неожиданной. Он что-то сказал своему сыну, и тот через минуту вынес трехлитровую банку с медом - подарок моей жене...
Вскоре мы благополучно добрались до станции. Правда, на этот раз Роберто ехал не на мягком сидении трактора, а трясся вместе с нами на жестких скамейках вагончика. А еще через несколько часов мы уже были в Одессе...
Так закончилось наше участие в колхозной свадьбе.
Остается добавить, что за время, пока меня не было в городе, Таня благополучно родила девочку. А через два дня после возвращения я смог полюбоваться нашей дочуркой, которую Таня показала мне через окно своей палаты.
И, конечно же, я торжественно встречал своих девочек у дверей родильного дома...
А в общем, кроме замечательных воспоминаний, ничего плохого в «периоде застолья» и не было...
Спекулянты, или йоника "с Америки"
Это было в 1987 году. Когда-то в районе Соборки, там еще сейчас стоит Собор, была музыкальная биржа. На ней собирались различного рода музыканты, певцы, спекулянты, фарцовщики, продавцы, т.е. все люди, которые не были настроены на тяжелый быт в общей толпе. Это было собрание где-то человек 300. Большую часть этой толпы составляли музыканты духовых оркестров, эстрадные музыканты, джазовые музыканты и люди, обладавшие всем необходимым, чтобы обеспечить эту толпу «орудиями производства», и не только...
Жизнь на бирже протекала интересно и бурно. Это была своя, локальная тусовка, где почти все друг друга и друг о друге знали. Люди встречались, обменивались информацией, новыми песнями, рассказами, поэзией. Это были люди, которые отличались своеобразным мышлением, иного мировоззрения, с другими взглядами, одним словом, инакомыслящие. Естественно, левым глазом они смотрели в сторону запада, Америки, слушали радио «Свободная Европа» и т.д.....По сути своего инакомыслия они были, можно сказать, мирными революционерами — они желали изменить строй, но не знали, как это сделать. Собственно, они ничего к этому не прилагали, кроме как думали иначе. Стадного чувства у них не было, поэтому одевались они разнообразно, у каждого были свои эмоции, свой взгляд на мир. Это была, можно так сказать, передовая интеллигенция. Как сейчас говорят, модные люди, этакий бомонд. Ну, а оставшаяся часть тусовки как бы прилипала к этому сборищу. Для них, очевидно, это считалось доказательством собственной исключительности и избранности.
На бирже обменивались и покупались музыкальные инструменты, так как в магазинах тогда невозможно было приобрести никаких, даже захудалых отечественных, а уж об импортных и говорить было нечего — они в принципе не продавались в магазинах. Были, конечно, комиссионки, но, как правило, там были старые инструменты, которые преимущественно сдавались туда уже в пенсионном возрасте и в практически неликвидном состоянии. На биржу музыкальные инструменты попадали каким-то образом то ли от моряков, то ли их привозили люди, которые выезжали за границу (дипломаты, музыканты и литераторы различные). Сюда поставляли гитары, усилители, клавишные, попутно всякую одежду модную — словом, все, чего не было тогда еще в наших советских магазинах.
Работала биржа интересно: где-то с 13 дня и обычно до 15, бывало, иногда люди задерживались до 17. А, бывало, даже до 18 — тогда можно было договориться о работе на свадьбе, или другом каком-то мероприятии, быстро сколотить оркестр какой-то, продать какую-то халтуру. В то время халтурой назывались свадьба или похороны, ремонт инструментов и все остальное.
