Новый общественный порядок, к которому стремится Гольбах, представляется ему как общество атеистов. Но он понимает, что весь народ нельзя сразу освободить от религиозных верований. Освобождение народа от духовных цепей — религиозных суеверий он рассматривает как длительный процесс, как неустанную борьбу против религиозных предрассудков в течение продолжительного времени. Господство разума среди народа наступит нескоро, но его можно достичь, если терпеливо и упорно распространять среди народа просвещение, разоблачать в его глазах догмы церкви и поведение церковников. Далее, для освобождения человека от предрассудков мыслитель предлагает воспитывать людей с детства в духе атеизма. Если, говорит он, с детства станут придавать человеческому уму правильное направление мысли, то отпадет страх перед богами, все виды религии будут искоренены и люди освободятся от религиозного дурмана.
Таким образом, дело освобождения народа от религиозного дурмана Гольбах в конечном счете опять сводит к его просвещению. Но при этом считает, что просвещение может охватить лишь довольно узкий круг людей. Он сомневается в возможности, по крайней мере в обозримый период времени, просветить весь простой народ, устранить власть религии над ним и поэтому пишет: «Вряд ли можно извлечь целый народ из бездны суеверия, из недр невежества и безумия и склонить его к абсолютному атеизму» (там же, 658), так как «все религии легко сразить, но очень трудно искоренить» (16, 94). Освобождение всего народа от власти религии может быть достигнуто только в неопределенно далеком будущем. Поэтому-то он ратует за неутомимое просвещение, которое сначала захватит немногих, а затем постепенно распространится на народные массы. Принципы просвещения, «вначале кажущиеся странными или возмутительными, если им начинают доверять, мало-помалу внедряются в умы, становятся привычными и, распространяясь, оказываются благотворными для всего общества...
Итак, не следует бояться распространения идей среди людей; будучи полезными, они лишь постепенно начинают оказывать свое действие» (14, 660). В «Здравом смысле» же Гольбах определенно утверждает, что в конечном счете просвещение должно охватить весь простой народ: «Разумные люди просвещают свой ум; просвещение, постепенно увеличивая ширину своего охвата, под конец распространяется и на простонародье» (16, 184).
* * *
Материалисты XVIII в., и в частности Гольбах, проделали гигантскую работу по разоблачению религии и духовенства. Их атеистическая пропаганда в 60—70-х годах XVIII в. имела огромное революционизирующее значение, так как она, опровергая по существу все положения богословия, подрывала учение религии и ее авторитет, рождала сомнение в достоверности религиозных догм. Антирелигиозные идеи Гольбаха сыграли большую роль в политической и идеологической борьбе периода французской буржуазной революции.
Однако, как уже отмечалось, атеизм Гольбаха был ограничен и имел ряд существенных недостатков, которые в его время были неизбежны. Он ошибался, считая религию лишь заблуждением человеческого ума, результатом деятельности обманщиков. Отвергая такое примитивное отношение к вопросу о причинах возникновения и существования религии, в частности христианства, Энгельс писал: «С религией, которая подчинила себе римскую мировую империю и в течение 1800 лет господствовала над значительнейшей частью цивилизованного человечества, нельзя разделаться, просто объявив ее состряпанной обманщиками бессмыслицей. Чтобы разделаться с ней, необходимо прежде суметь объяснить ее происхождение и ее развитие, исходя из тех исторических условий, при которых она возникла и достигла господства. В особенности это относится к христианству» (7, 307).
Ленин подчеркивал, что, для того чтобы бороться с религией, «надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс» (11, 418).
Материалисты XVIII в. нередко возлагали свои надежды на «просвещенных монархов», «философов на троне». «Подходя здраво к вещам, — писал Гольбах, — нельзя принудить народы отказаться от их безумств; но можно попробовать бороться с безумствами тех, кто управляет народом; эти последние помешают тогда безумствам народа стать опасными» (16, 124). А кто управляет народом, кто устанавливает, формирует «мнения»? Это те, по мнению Гольбаха, кто стоит у власти, — короли, министры и т. п. На них и надо воздействовать, распространяя идеи просвещения и гуманизма. Надежда на «просвещенного» монарха, «короля-философа» вообще была широко распространенной иллюзией среди французских просветителей. В их сочинениях постоянно встречаются патетические обращения к королям, призывы внять голосу разума, прогнать священников и монахов, стать покровителями просвещения. Но переоценка роли просвещенного монарха не заслоняла Гольбаху возможности иной перспективы уничтожения несправедливостей и несчастий в общественной жизни, отравленной религиозным дурманом. «Когда народы доведены до отчаяния и совершенно несчастны, они решаются на последнее средство — берутся за оружие, чтобы, рискуя жизнью, положить конец своим страданиям» (14, 341). «Если же правители угнетают нации,— говорил он, — то последние должны питать к ним лишь ненависть. В этом случае единственное средство, которое остается нациям в борьбе против тирании, — это сила» (15, 326).
Глава IV. Этические взгляды
Критика религиозной морали
Счастье человека зависит от его поведения по отношению к другим людям...
Гольбах
ритике феодально-религиозной нравственности Гольбах посвятил значительную часть своих произведений. «Всеобщая мораль», «Этократия, или Управление, основанное на морали», «Основы всеобщей морали, или Катехизис природы» должны были, по мысли их автора, освободить человека от моральных пут старого общества, обосновать принципы равенства и братства между людьми.
В этих трудах он показывает, как религия способствует порче нравов, искажает естественные, разумные начала в человеческих отношениях. Непримиримый воинственный тон его понятен: тот, кто поднимал руку на феодальные отношения и институты, должен был разбить и религиозно-нравственную аргументацию, выдвигаемую в их защиту.
Разоблачение истинной подоплеки религиозной морали Гольбах рассматривает как необходимую предпосылку создания новой «естественной морали». «...Придется признать, — пишет он, — что, прежде чем воздвигнуть мораль на надежных основаниях, надо ниспровергнуть призрачные теории, до сих пор служившие фундаментом шаткому зданию сверхъестественной морали, которую в течение стольких веков без всякой пользы проповедуют людям» (14, 566). Решительно выступает он против богословских утверждений, будто нормы нравственности, принципы морали имеют божественное, сверхъестественное происхождение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
