что убийство возбуждает.
Теперь у нее есть доказательство этого.
- Спокойной ночи, - сказала она, задвинула панель в ящик, захлопнула крышку и задвинула замок. Когда она снова встала, то почувствовала запах собственного пота.
Если они собирались трахаться, то ей определенно нужно было принять душ.
* * *
Сара сразу же спустилась в конец ящика.
Кот лежал, свернувшись калачиком, у ее ног.
Она задалась вопросом, как он пробрался внутрь и как ему удалось избежать травм от раздвижной панели, но вспомнила, что кошки очень проворны. Она знала это с детства.
Она научилась этому на собственном опыте.
* * *
Ее кот Тигги тогда был еще котенком. Ей и самой было всего пять или шесть лет, и она любила его до безумия. Она, наверное, сводила его с ума, постоянно хотела взять его на руки, гонялась за ним по дому, пытаясь погладить. Но он был по-кошачьи терпелив с ней и терпел ее объятия и поцелуи, пока она не становилась слишком назойливой, и тогда он подавал сигнал, что хватит, слегка мяукая, и чаще всего она отпускала его и шла своей дорогой.
Но иногда Сара не отпускала его, не сразу, и причиной тому было его дыхание. Его дыхание было одним из ее главных удовольствий. Его мех пах чудесно. Но в каком-то смысле его дыхание пахло еще лучше. Оно пахло морским берегом. Так было всегда, независимо от того, рыбу, курицу или мясо он ел, и это казалось ей удивительным. Оно был теплым и насыщенным, а его соленый привкус напоминал ей о лете на берегу. Поэтому иногда она не отпускала его по первому требованию. Вместо этого прижималась к нему, приближая нос к его рту, чтобы почувствовать его дыхание во время очередного мяуканья, не позволяя ему вырваться.
И он укусил ее. Только один раз.
Они были на задней лужайке, сидели в траве, и она держала его, держала слишком долго и, вероятно, слишком крепко, и вместо того, чтобы мяукнуть во второй раз, как он обычно делал, он укусил ее за нос. Не настолько сильно, чтобы прорвать кожу, но достаточно сильно, чтобы причинить боль и заставить ее рассердиться, сильно рассердиться на него. Когда она думала об этом позже, будучи взрослой, то поняла, что, должно быть, расценила укус как своего рода отказ. Отказ от ее любви, такой же, как отгороженность ее отца, потому что она была девочкой, а не мальчиком, которого он хотел. Как принятие ее матери, которая лишь выполняла свои родительские обязанности, но ни разу не приласкала ее. Как отвержение других детей, потому что она была толстой и еще не красивой.
Кот мгновенно почувствовал ее ярость и начал рычать и плеваться, оскалив зубы и выпустив когти, и хотя она никогда раньше не видела его злым, и это пугало ее, она прижала его к себе, пока он извивался и вырывался, и она сжимала его до тех пор, пока кот не завыл с нечестивым ужасом, и тут она поняла, что делает, терроризируя маленькое животное, вымещая свою злость на невинном котенке. И с болью в сердце, с внезапно хлынувшими слезами, она бросила его на траву.
Он убежал. Но она не могла оставить все как есть.
Она должна была вернуть его. Обнять его, погладить. Заверить его, что это никогда, никогда не повторится, и дать ему понять, что ей очень жаль и что она его любит.
И она побежала за ним.
За ее домом был лес и ручей, узкий и быстротечный после дождя, как тот, что был накануне, и кот убегал от нее по траве через кустарники. Кот был маленький, но невероятно быстрый и проворный для своего размера, и она не могла его поймать. Он избегал ее. Она бежала так быстро, как могла, и пугала его еще больше. И сама это понимала, но чувствовала такую сильную вину, что не могла остановиться. Пока она не вернет его домой, пока не убедится, что он не убежит навсегда из-за ее чудовищного, ужасного поступка, остановиться не могла. И вдруг - ручей.
Кот побежал по камням вдоль берега, но его охватила паника. Он поскользнулся и упал прямо на ее глазах, слишком далеко, чтобы дотянуться. Она закричала и увидела, как он пытается вскарабкаться на камень, с которого упал, но его когти не смогли зацепиться за скользкую поверхность, и животное начало уносить вниз по течению, его жалобное мяуканье теперь разрывало ее сердце. Он был словно младенец, зовущий свою мать; глаза кота были испуганными, изумленными, когда он начал быстро удаляться от нее в глубине потока.
Она продиралась сквозь кустарник, пытаясь опередить его. Пытаясь бежать быстрее потока, не отрывая от котенка глаз ни на секунду, не обращая внимания на ветки, царапающие ее лицо, и колючки, впивающиеся в ее ноги, лишь наблюдая за своим питомцем, словно только ее взгляд мог остановить его от утопления. Она видела, как он уходит под воду и снова всплывает, как цепляется когтями за камни и кружится по течению, скребя лапами, пытаясь удержаться на плаву. И все это время в ее ушах звучал его вой и шум стремительного потока. И наконец, спустя вечность, кота выбросило на берег. Тигги был таким холодным, мокрым и хрупким, она чувствовала, как его сердце колотится о ее грудь, пока он цеплялся за нее изо всех сил, и вдруг замолчал, глядя в разные стороны на лес, как будто никогда не видел его раньше. Как будто весь мир был новым и пугающим, и она не могла даже сказать слова, чтобы утешить его, так сильно плакала, что могла только гладить и гладить его. И тут произошло чудо, абсолютное чудо.
На ступеньках крыльца он начал мурлыкать.
Как мурлыкала и эта кошка, сидящая с ней в ящике.
Она не знала, из-за этого ли кота или из-за воспоминаний о прощении Тигги она заплакала, но это были первые слезы, которые она пролила не от страха или боли за очень долгое время. Она не могла пошевелиться внутри ящика, но согнула колени, пока те не уперлись в крышку, сдвинулась вбок, пока ее плечо не уперлось в правую стенку, протянула руку в темноту и пошевелила пальцами.
- Давай, - прошептала она. - Давай. Иди сюда.
Кошка замолчала. Она чувствовала только пульсирующий ожог, ощущала неподатливые доски и темноту, пока через некоторое время не почувствовала мягкий короткий шелковистый мех под своими пальцами и не ощутила, как оно прижалась к
