Вот и сегодня. Несколько минут самоотключения, и Гончаренко встал с кресла, совершенно обновленный. Голова не болела, мысль работала четко и ясно.
Лидия, услышав шаги Григория, быстро появилась в дверях смежной комнаты.
— Вот! — молодая женщина протянула связку ключей. Они тихонько звякнули, и горничная зябко поежилась, передернула плечами, словно ее обожгло морозом. — Должны подойти. Слепки получились удачными, а у Марио золотые руки.
— Спасибо! И не волнуйтесь. Ни одной бумажки я не возьму. Только сфотографирую.
Лидия была права, расхваливая какого-то Марио. Ключ, вставленный в прорезь первого же замка, повернулся легко, и Григорий осторожно выдвинул средний ящик письменного стола. Внимательный взгляд зафиксировал порядок, в котором все лежало. Толстая тетрадь в сафьяновом переплете… Какие-то перечеркнутые странички, очевидно, черновики Рамони. Несколько счетов. Записная книжка. Две зажигалки — одна в виде пистолета, другая — совсем непристойного рисунка. На длинном листочке какие-то заметки. Сломанный нож, тот, из-за которого несколько дней назад рыдала Марианна. Пачка конвертов с марками.
Методично, один за другим Григорий рассматривает все листочки, тщательно укладывает их в том же порядке, в каком они лежали. Ничего интересного. Даже намека нет на то, что он ищет. Может быть, в записной книжке… Нет, и тут ничего. Телефоны, записи расходов. Несколько цитат из д’Аннунцио, Юлиуса Эволы. Ого! Не зря этого последнего считают идеологом неофашизма: бредовые мечты о создании единой сильной фашистской партии, глубокомысленные рассуждения о роли спартано-романской расы, которая совместно с арийской должна стать господствующей в сотворении истории. На отдельной страничке пометки, относящиеся к каждому из тридцати шести томов полного собрания Муссолини: том такой-то, страница такая-то… Цитатами из произведений Муссолини, Гитлера, Эволы нашпигованы мемуары самого Рамони. Как же он, бедняга, пыжится, старается пышными словами прикрыть убожество мыслей!
Осмотр остальных ящиков стола тоже ничего не дал. Они были забиты любовными письмами, сувенирами от дам сердца, и счетами, счетами, горой неоплаченных счетов. Да, очевидно, Джузеппе сказал правду: только приданое богатой невесты может спасти Рамони от неминуемого краха. Вот почему он и выбрал Марианну.
Раздраженный неудачей, Григорий швырнул ключи на стол.
— Заберите, чтобы я больше их не видел. Только зря потратил время. Но где-то же он должен прятать документы? Сейфа нет, итак…
Гончаренко прошелся несколько раз по комнате, задумчивым взглядом ощупывая стены.
— И все-таки тайник где-то здесь. Может, в спальне, нет, скорее здесь… Только где? За одним из портретов? — рассуждал он вслух, то останавливаясь, то снова шагая по комнате.
— Недавно я занималась генеральной уборкой, снимала и протирала все портреты и картины. Будь за ними тайник, я бы заметила, потому что и по стенам прошлась тряпкой, — сказала Лидия.
— А панели, стеллажи?
— Панели я протирала скипидаром, книжки на полках…
— Погодите, погодите…
Григорий вдруг замер напротив простенка, у которого стоял письменный стол, потом немного отошел, не отрывая взгляда от заставленного книгами стеллажа. Что-то в нем показалось ему подозрительным. Стеллаж не очень широк, зачем же он разделен на три части: среднюю, широкую и два боковых узких крыла? Середину отделяют от крыльев чересчур массивные бронзовые стержни, украшенные причудливо витиеватым орнаментом. Украшение? Слишком массивное и совсем не подходит к прямым линиям обычных полок. На других стеллажах подобных стержней нет. Таким образом… таким образом…
Быстро шагнув вперед, Гончаренко провел рукой по стержню, ближайшему к окну. Как он и думал, секрет таился не здесь: полка не могла отойти в сторону, так как вплотную примыкала к стене. Зато с другой стороны, если закрыть дверь… Теперь пальцы Григория, вытянутые немного выше уровня человеческого роста, двигались по орнаменту медленно, ощупывая каждый завиток, каждую выпуклость, то нажимая на рельеф рисунка, то стараясь сдвинуть какую-либо отдельную деталь вверх, вниз или в сторону. Вот пальцы коснулись бронзового бутончика. В орнаменте он повторялся не раз, но пальцы Григория словно прикипели именно к этому.
— Лидия, закройте дверь! — попросил он глухим от волнения голосом.
«Это должно быть здесь… Это должно быть здесь, — уверял он себя, — именно на уровне вытянутой руки удобно все брать и класть… Ну!»
Медленно, очень медленно Григорий нажал на бронзовую выпуклость. Палец скользнул по металлу, словно смоченный водой. Гончаренко вынул платок, вытер руку. Снова осторожно обхватил пальцами бронзовый бутон. Попробовал повернуть по ходу часовой стрелки. Безрезультатно. Тихонько подвинул бутон вниз. Неужели он сошел с места? В орнаменте возник маленький, чуть заметный зазор. И все. Только и всего… Можно снова повернуть, теперь уже кверху? Ага, наконец-то! Бутончик поворачивается легко, словно скользит по маслу. Еще… еще… механизм звонко щелкнул. Полка отошла в сторону, открыв прямоугольное зияющее отверстие.
Лидия, пораженная, вскрикнула. Григорий вытер вспотевший лоб.
— Ну, вот и все! Надеюсь, теперь нам повезет больше. На всякий случай прикройте вторую створку двери и станьте так, чтобы было видно, если кто-нибудь войдет в дом. А я тем временем…
У Рамони были все основания прятать эти бумаги. Тайник Витторио, даже при беглом знакомстве с документами, хранившимися здесь, напоминал дьявольскую кухню. Записав на листочке порядок, в котором все было уложено, Григорий отобрал все, что считал самым важным, засек время. Половина одиннадцатого. За час он успеет все сфотографировать, навести порядок в тайнике, закрыть его невинной на первый взгляд полкой. Рамони даже в голову не придет, что тайник раскрыт и кто-то в нем похозяйничал.
Фотоаппарат щелкает безостановочно. Страничка сменяет страничку, и вот весь длиннющий список уже заснят. В нем фамилии всех, кто бежал через Италию на ее самолетах и осел в Испании, Португалии, Бразилии, Аргентине, Уругвае или в других уголках земного шара, под своими или вымышленными именами. Штандартенфюреры, бригаденфюреры[2], группенфюреры, обергруппенфюреры, убийцы, запятнанные кровью тысяч жертв, перевоплотились в коммерсантов, ученых советников, юрисконсультов, журналистов, проповедников слова божьего, владельцев ранчо, плантаций, в пайщиков различных концернов и монополий. Рядом с некоторыми фамилиями стояли восклицательные знаки, а в скобках какие-то зашифрованные пометки.
Спрятав кассету со списком, Григорий стал просматривать документы, относящиеся уже непосредственно к деятельности МСИ. Директивные указания «центру». Инструкции о методах работы. Ого! Дислокация подпольных групп и схема тайных складов оружия… Сводки с отчетами руководителей «пятерок» и «десяток», расположенных по территориальному признаку… Список прогрессивных деятелей: возле одних фамилий крестики, возле других восклицательные знаки. А это, наверно, фамилии провокаторов, пробравшихся в рабочие организации. Копия письма на имя князя Боргезе, подписанная «смиренным братом Хуста Перес Да Урбель». Любопытно! Смиренный настоятель аббатства под Мадридом разговаривает с руководителем итальянского неофашизма чуть ли не в приказном тоне. Из текста видно, что речь идет о слиянии всех неофашистских сил Европы, и «смиренный брат» не прочь руководить ими у себя в аббатстве «Валье дос Кондос».
Увлекшись чтением письма, Григорий не заметил, как испуганно вытянулась Лидия, и обернулся, лишь услышав ее взволнованный голос:
— Прячьте, ради бога, прячьте! Хлопнула калитка, кто-то идет к крыльцу… Джузеппе!
— Скорее, через черный ход! Я послал вас за сигаретами. Вернетесь через полчаса! — скороговоркой приказал Григорий, торопливо вытаскивая вторую кассету и пряча ее в карман.
— Я помогу вам собрать бумаги.
— Говорю вам, быстрее! — крикнул Григорий, да так зло, что Лидию словно ветром сдуло.
Одним взмахом руки Гончаренко сгреб все документы, разложенные на столике.
«Придется засовывать как попало, а уж потом… Эх, черт, не успею, поздно».
Швырнув бумаги на стол, Григорий бросился к двери.
«Как быть? Спрятаться в спальне? Запереться? Глупо! Выдам себя с головой. Только принять бой. Сыграть ва-банк! Дверь открывается вовнутрь. Если встать за портьерой…»
Миг колебаний. Намек на какой-то неясный план. Душная темень, запах пыли, от которой щекочет в носу, першит в горле…
Джузеппе приближается к кабинету, насвистывая «Кукарачу». Вот его шаги как будто отдаляются, затихают. Наверно, он остановился, раздумывая — идти дальше по коридору или подняться наверх, в свою комнату.
«Неужто пронесет?.. — Григорий затаил дыхание. — Нет, все-таки идет сюда».
