Джузеппе вышел. Григорий прошелся по кабинету, прислушиваясь к звукам, глухо долетавшим из спальни. В памяти всплыл вечер, когда он впервые увидел девушку. Уже тогда ее взаимоотношения с Рамони показались Григорию противоестественными. Раздражительность и возбудимость Марианны, нарочито вызывающая манера держаться, чрезмерный страх перед перспективой остаться наедине со своим женихом, ее слезы, когда девушка увидела свой подарок — нож — сломанным… После того вечера он еще несколько раз видел девушку в обществе Рамони, и между Григорием и ею установилась та полудружба, которая иногда возникает между людьми разного возраста, ни к чему не обязывая ни младшего, ни старшего. Он не решался спросить Марианну, что ее угнетает, а она, должно быть, тоже побаивалась довериться ему. И, попав в беду, неопытная и беспомощная, не нашла иного выхода, как тот шаг, на который отважилась и который чуть не закончился для нее фатально. А какова во всем этом роль Рамони? Почему он так внезапно исчез?
Григорий вытащил из кармана записку Витторио, которую тот оставил ему в пансионате, и еще раз прочитал ее:
«Дорогой Фред! Вернулись родители Марианны, и над моей головой может разразиться буря с громом и молниями. Мечтаю укрыться подальше от ее эпицентра. Вечером позвоню вам, может быть, Марианне удастся подать о себе весточку. Передайте ей, чтобы придерживалась нашей версии. Непременно, нначе ее папаша-самодур не даст согласия на нашу свадьбу. Я вернусь через пару дней — считайте мой дом своим, а в случае каких-либо личных затруднений обращайтесь к Джузеппе. Искренне преданный вам Витторио».
Кратко, зато красноречиво! Вместо того, чтобы самому договориться с родителями девушки…
— Фред, можете войти!
Григорий вздрагивает и вопросительно глядит на Матини. Тот делает успокаивающий жест. Все, мол, хорошо. Но тут же добавляет:
— Я настаиваю на госпитализации. Больную нельзя оставлять без медицинского наблюдения. Нужно сделать анализы… Пойдемте, уговорите ее!
— Подождите, Матини! У нее очень сложная обстановка дома.
— Тем более. Дополнительная психическая нагрузка лишь ухудшит ее состояние. Кто ее родители?
— Не знаю. Сейчас спросим у Джузеппе. Кстати, вот и он. Да еще с кофе. Выпьете?
— С удовольствием. Но не больше двух глотков. У меня пошаливает сердце. Так кто же родители вашей невесты, синьор, кажется, Джузеппе? И как это вы не уберегли девушку от…
Джузеппе с удивлением глядит на Матини, слегка краснеет:
— Я в этом доме лишь скромный секретарь. Марианна Висконти — невеста синьора Рамони.
— Простите, — Матини тоже смутился. Он взял из рук Григория чашечку с кофе и, медленно помешивая в ней ложечкой, задумчиво повторял: — Марианна Висконти… Висконти… Скажите, а как зовут ее отца?
— Умберто. Умберто Висконти. Это имя и фамилию знают не только в Риме…
— Да, да… Один из популярнейших лидеров левого крыла Христианско-демократической партии. Я знаю синьора Умберто и всегда восхищался его деятельностью, которую он проводил с упрямой последовательностью, невзирая на немилость Ватикана. Боюсь, что бедная девочка очень осложнит положение отца. Гм-м, как же быть?
— Отвезти ее домой и тем самым избежать скандальных слухов. Это будет лучший выход для всех: Рамони, отца и самой Марианны. Матини, она транспортабельна? — спросил Григорий.
— Да. Но не в этом дело. Меня угнетает мысль, как это отразится на душевном состоянии бедняжки.
— Синьор Умберто — культурный человек, — вмешался Джузеппе. — Если вы, синьор Матини, как врач, или вы, синьор Шульц, как непосредственный свидетель того, что произошло, предупредите семью Марианны о том, как важен для ее здоровья покой…
— Вы правы, — Матини утвердительно кивнул. — Только подготовив дома соответствующую атмосферу, мы можем отвезти девочку к родителям. Сейчас я еще раз взгляну, как она себя чувствует. Пусть еще часик полежит, выплачется, — такая разрядка пойдет ей на пользу. А тем временем вы, Фред, поскольку за больной надо последить…
— Хорошо. Миссия не из приятных, но что поделаешь! Вы пока побудьте здесь, чтобы я мог поговорить с Марианной наедине. Пойду, попробую уговорить ее вернуться домой. Не заручившись ее согласием, не имеет смысла ехать к родителям.
В спальне до сих пор царил беспорядок. Словно разбросанные шквальным вихрем, валялись на сдвинутых с места стульях салфетки, полотенца, плоские бутылки с остывшей водой, кое-как брошенное платье, комбинация, чулки и прочие принадлежности девичьего туалета. И как отголосок пролетевшей бури, с кровати доносился прерывистый плач.
Лидия, стоя на коленях у изголовья, гладила плечи и голову девушки, что-то тихо приговаривая.
— Марианна, — осторожно позвал Григорий, кивком показывая Лидии, чтобы та вышла.
Услыхав голос Григория, девушка уткнулась лицом в подушку, плечи ее содрогнулись от нового приступа рыданий.
— Ну, хватит, девочка, хватит! Давайте вместе подумаем, что нам теперь делать. Вы же не захотите здесь остаться, верно?
— Мне все равно, все равно, все равно… мне все теперь все равно…
— Если бы вам действительно было все равно, вы бы не плакали так отчаянно. Равнодушное сердце мертво, а ваше живет. Для горя и, поверьте мне, для радости. Горе, сразившее вас, пронесется как гроза и только очистит душу от всего наносного, что закралось в нее от вашей неопытности, излишней доверчивости и легкомыслия. Вы сами увидите, какая тяжесть спадет с вашей души, как по-новому вы будете глядеть на все, какую цену приобретут в ваших глазах самые обыденные вещи: возможность двигаться, свободно дышать, подставлять лицо солнцу, ветру, дождю, встречаться с друзьями, входить в родной дом, где тебя ждут самые дорогие в мире люди. Я ваш друг, Марианна, старший и более опытный, и мне бы очень хотелось, чтобы вы вдумались в мои слова…
Девушка притихла, потом робко повернула к Григорию заплаканное лицо.
— Фред, не смотрите на меня, только дайте руку! Я расскажу вам все, все. Обещайте, что не будете на меня смотреть.
— Не надо, Марианна, не надо. Я приблизительно догадываюсь…
— Нет, нет! Вы даже не можете догадаться… Он уговорил меня сказать дома, что я с ним… что я с другими… О, Фред, вы даже не можете представить… когда отец мне сказал… Когда он назвал меня… когда я поняла…
— Не надо, не надо об этом. Я запрещаю вам, слышите? Слишком много чести, чтобы так о нем горевать… Никто не должен знать и никто никогда не узнает, что тут произошло. Мы все здесь ваши друзья и заботимся о том, чтобы вам было лучше. Если вы не будете плакать, а послушаетесь врача — а это мой друг и очень хороший человек! — то через час я сам отвезу вас домой… Обещайте мне больше ни о чем не вспоминать и не плакать.
Обливаясь слезами, Марианна уверяла, что она не плачет, что у нее совершенно сухие глаза и утвердительно кивала, соглашаясь на все, только бы ее поскорее забрали отсюда.
Минут через пять Григорий и Джузеппе уже ехали по вечерним улицам города.
Опустившись на сиденье, Григорий сразу же закрыл глаза. Он хотел немного отдохнуть перед разговором с Умберто. Григорий понимал, что разговор будет нелегким. Мягкое покачивание и шорох шин убаюкивали. В какой-то миг его, наверно, одолела дремота, поэтому Григорий не сразу понял, почему стоит машина, а он сам, подавшись всем телом вперед, уперся головой в ветровое стекло. И только взглянув на руки Джузеппе, вцепившиеся в руль и побелевшие в суставах, он задним числом понял, что неприятный звук, долетевший до него, словно сквозь вату, был скрежетом тормозов. Впереди, сцепившись крыльями, стояли две машины, а их автомобиль остановился буквально в нескольких сантиметрах от багажника машины, которая шла на обгон.
— Ху-у! — Джузеппе вытер вспотевший лоб ладонью. — Сегодня мы второй раз заглядываем в потусторонний мир, не слишком ли часто?
— Для одного дня частенько, — улыбнулся Григорий. — Но оцените, оба раза нам повезло. Хотелось бы мне, чтобы столь же счастливо закончились мои дипломатические переговоры с отцом Марианны. Кстати, почему именно на Марианну обратил свой взор Рамони? Из слов Матини я понял, что идеалы Умберто Висконти и взгляды вашего патрона диаметрально противоположны. Почему же тогда граф мечтает обручиться именно с его дочерью?
Джузеппе некоторое время вел машину молча.
— Приданое, — бросил он вдруг. — Синьор Умберто — человек богатый, а Марианна у него единственная…
— Но ведь покойный граф Рамони тоже был богатым человеком, и все это унаследовал его племянник, то есть Витторио?
— Не так много, как все думают. Старик предпочитал держать свои акции и наличные при себе, в замке.
Разговор оборвался. Джузеппе явно не хотел его продолжать, а Григорию и так все стало ясно. Теперь он знал, как и о чем разговаривать с Умберто Висконти.
