Стоит добавить: «заблагорассудится» в строго определенных рамках. Так, без лишних эмоций, говорит настоящий ученый и гуманист. Мы и раньше смутно догадывались о чем-то подобном. Теория хаоса приучила нас к мысли, что незапланированное трепыхание бабочки, поднимающее легчайший зефир, может кончиться свирепым тайфуном. Как метко подметил Оги Марч у Сола Беллоу, «стоит затронуть что-то одно, как затрагивается и то, что с этим связано». Книга Гул-да о сланцах Бёрджесс — шок и откровение под одной обложкой — называется «Чудесная жизнь». В ее названии слышно эхо самого любимого в Америке сентиментального кино. В ключевых эпизодах этого занимательного, но все же кошмарного фильма Джимми Стюарт проклинает день своего появления на свет, пока подоспевший ангел не показывает ему, каким был бы мир без него. Так нетребовательной публике преподносится наглядная демонстрация принципа неопределенности Гейзенберга: любая попытка что-либо измерить неуловимо меняет объект измерения. Лишь совсем недавно мы установили, что кит — более близкий родственник коровы, чем лошадь. Без сомнения, нас ждут и другие удивительные открытия. Если наше существование, в нашем нынешнем виде, действительно плод случайных обстоятельств, то мы, по крайней мере, вправе рассчитывать на продолжение эволюции наших слабеньких мозгов, а также на головокружительный прогресс в медицине и продление жизни в результате исследований стволовых клеток и клеток крови из пуповины.
Идя по стопам Дарвина, Питер и Розмари Грант из Принстонского университета на протяжении тридцати лет посещают Галапагосский архипелаг. Там они подолгу живут в экстремальных условиях на крошечном островке Дафне Майор и осуществляют динамическое наблюдение и замеры, отражающие эволюцию вьюрков и их адаптацию к меняющейся среде. Они убедительно показали, что размер и форма клюва вьюрков приспосабливается к засухе и скудному питанию, подстраиваясь под размеры и свойства различных семян и жуков. За три миллиона лет своей истории популяция вьюрков менялась туда и обратно, следуя за жуками и семенами. В ходе тщательных наблюдений супруги Грант увидели, как это происходит. Полученные данные и доказательства они сделали достоянием общественности. Мы все у них в долгу. Им пришлось нелегко, но кто будет жалеть, что они не потратили жизнь на умерщвление собственной плоти в отшельнических пещерах или на священных столпах?
В 2005 году группа ученых Чикагского университета провела важное исследование двух генов (известных как микроцефалии и ASPM), бездействие которых приводит к микроцефалиту. Дети, пораженные этой болезнью, рождаются с недоразвитой корой головного мозга. Вполне вероятно, это отголосок того времени, когда человеческий мозг был гораздо меньше, чем сейчас. Принято считать, что эволюция современного человека завершилась около 50–60 тысяч лет назад (для эволюции это миг), однако эти два гена, судя по всему, претерпели существенные изменения в последние тридцать семь тысяч лет. Иными словами, эволюция нашего мозга, возможно, еще не закончена. В марте 2006 года новые исследования в том же университете показали, что около семисот участков человеческого генома содержат гены, изменившиеся под действием естественного отбора от 5 до 15 тысяч лет назад. Среди них есть гены, отвечающие за наш «вкус и обоняние, пищеварение, строение костей, цвет кожи и работу мозга». (Одна из благих вестей геномики в том, что все «расовые» различия на поверку оказались недавними, поверхностными и обманчивыми.) Можно принять за аксиому, что до публикации моей книги в этой быстро растущей области будет сделано еще несколько открытий, проливающих свет на важнейшие вопросы. Не стоит спешить с заявлениями о неизбежности и благотворности прогресса, но развитие человека продолжается. Оно проявляется в том, как мы вырабатываем иммунитет к определенным болезням, и в том, что нам это не всегда удается. Изучение человеческого генома выявило, что древние обитатели севера Европы одомашнили коров и выработали специальный ген переносимости молока, а более поздние выходцы из Африки (мы все родом из Африки) подвержены серповидной анемии, которая сама по себе вещь малоприятная, но восходит к более ранней мутации, защищавшей от малярии. Мы узнаем еще больше, если нам хватит скромности и терпения понять, из каких материалов природа строит жизнь, и принять свое земное происхождение. Нет никакой необходимости в божественном замысле, не говоря уже о вмешательстве ангелов. Все сходится и без этого допущения.
А потому (пускай мне и не по душе перечить великому человеку) Вольтер нес сущий вздор, когда заявил, что если бы бога не было, его бы стоило выдумать. Проблема как раз в том, что люди выдумали бога. Теперь, проследив ход своей эволюции, в которой жизнь лишь временно опережает вымирание, мы приобрели знания, способные помочь нам распознать и преодолеть невежество. Конечно, религия до сих пор обладает гигантским преимуществом «первенства», и с этим трудно что-либо поделать. Однако, как подчеркивает Сэм Хэррис в «Конце веры», если бы приступ коллективной амнезии в духе Маркеса лишил нас всех знаний, всех норм этики и морали, добытых с таким трудом, и все необходимое пришлось бы восстанавливать с нуля, трудно представить, на каком этапе нам понадобилось вспомнить о]непорочном зачатии Христа или убедить себя в нем.
Верующие с головой на плечах тоже могут вздохнуть с облегчением. Скешсис и научный прогресс освободили их от нелегкой обязанности защищать своего бога в образе несноссного, неуклюжего, помешанного естествоиспытателя с нечесаными космами. Им больше не нужно отвечать на болезненные вопросы о том, кто насылает сифилис и проказу, кто плодит умственно отсталых детей, кто стоял за мучениями Иова. Такие обвинения больше не грозят верующим, ведь то, что перестало быть тайной, можно объяснить без всякого бога. Теперь, когда их вера утратила свое значение и стала личным делом каждого, никто не будет им мешать. Пока они воздерживаются от новых попыток навязать «свою» религию другим, нам нет до нее никакого дела.
Глава седьмая
Откровение: кошмар «Ветхого» Завета
Когда религия, вопреки собственным заявлениям, пытается подпереть слепую веру «доказательствами» в общепринятом смысле этого слова, она, среди прочего, ссылается на откровение. В очень особых случаях, утверждает она, бог выходит на связь с произвольно отобранными счастливчиками и якобы поверяет им непреложные законы для последующей их передачи остальным.
Возникают очевидные вопросы. Во-первых, предполагаемое раскрытие божественных тайн происходило несколько раз в разных странах, в разные эпохи и через совершенно не похожих друг на друга пророков и медиумов. В некоторых случаях — прежде всего, в христианстве — одного откровения, судя по всему, мало; его требуется закреплять повторными явлениями вплоть до обещанного последнего пришествия. В других случаях, напротив, проблема в том, что божественные наставления сообщаются только один раз, и получает их ничем не примечательная личность, каждое слово которой затем превращается в закон.
Из того, что все эти откровения, зачастую и без того крайне непоследовательные, по определению не могут быть истинными одновременно, следует, что некоторые из них суть иллюзии и ложь. Другое возможное следствие в том, что одно из них настоящее. Однако это, во-первых, сомнительно, а во-вторых, определить, какое из откровений единственно верное, похоже, можно только при помощи религиозных войн. Дело осложняет очевидная склонность Всевышнего являться исключительно неграмотным, псевдоисторическим персонажам, жившим в ближневосточных пустынях, имеющих долгую историю суеверий и идолопоклонства и нередко «унавоженных» более ранними пророчествами.
Синкретическая природа монотеистических религий и общее происхождение их мифов на практике означают, что, опровергая одну из них, опровергаешь все. Несмотря на зверства и ненависть, с которыми иудаизм, христианство и ислам преследовали друг друга, они видят общие истоки в Пятикнижии Моисея. Коран признает евреев «народом книги», Иисуса Христа — пророком, а его мать — девственницей. (Любопытно, что, в отличие от одной из книг Нового Завета, Коран не обвиняет евреев в убийстве Христа. Правда, причина этого в оригинальном утверждении, что вместо Христа евреи распяли кого-то другого.)
Все три религии ведут свою историю от встречи Моисея с богом, что якобы состоялась на вершине горы Синай. Итогом встречи стали Десять заповедей. Это предание излагается в главах 20–40 второй книги Моисея, известной как «Исход». Глава 20 традиционно привлекает больше всего внимания, поскольку именно в ней приводятся заповеди. Казалось бы, в их пересказе и разоблачении нет особой нужды, но на самом деле оно того стоит.
Во-первых (я использую «авторизованную» Библию короля Якова — один из многочисленных вариантов, старательно переведенных простыми смертными с древнееврейского, греческого или латыни)[8], так называемые заповеди не представляют собой упорядоченный список из десяти наказов и запретов. Первые три заповеди по-разному обыгрывают одно и то же: здесь бог говорит о своем превосходстве и исключительности, запрещает сотворение кумиров и возбраняет упоминание своего имени понапрасну. Эта затянутая распевка сопровождается серьезными предостережениями, включая жуткое обещание наказывать детей за грехи отцов «до третьего и четвертого рода». Тем самым отрицается нравственное и вполне разумное правило, согласно которому дети не несут ответственности за преступления родителей. Четвертая заповедь предписывает святить день субботний и запрещает всем верующим (а также их рабам и прислуге) выполнять в этот день любую работу. Поясняется, что, согласно книге Бытия, бог сотворил мир за шесть дней, а в день седьмой почил (остается только гадать, как он провел восьмой день). Далее предписания становятся более лаконичными. «Почитай отца твоего и мать твою» (не ради них самих, но «чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе»). Лишь после этого следуют четыре знаменитых «не», запрещающие убийство, прелюбодеяние, воровство и лжесвидетельство. Последним идет запрет на алчность: нельзя желать ни «дома ближнего твоего», ни его раба, рабыни, вола, осла, жены и прочего движимого имущества.
