Завидней той юности ты не найдешь… Палатку бросало от холода в дрожь, Земля под ногами звенела, как лед, Но рос, Поднимался, Мужал наш завод. Из старой палатки в семейный барак Мы взяли с собой лишь топчан да рюкзак, Горячие руки, сияние глаз. Где счастье встречал ты Полней, чем у нас? («Перед вселением в новую квартиру», 1954).
Да, без изучения биографии художника, без знания его жизни, характера, окружения нельзя составить сколько-нибудь полное и достоверное представление об его духовном мире, об истоках, мотивах создания тех или иных произведений, причинах преобладания тех или иных тем. Но так же верно и то, что преувеличивать значение биографии для творчества было бы делом поспешным, если не близоруким и ошибочным. Говоря о творчестве Людмилы Татьяничевой, подчеркнем лишь, что в ее лирике наберется с десяток-другой стихов-слепков с биографического факта. Отталкиваясь от житейского происшествия, случая, она непременно выходила на обобщения самого различного свойства. Вот, к примеру, стихотворение «Мой отец — охотник…» (1946). Оно и о судьбе, которая встала на пороге, и об отцовской науке, и о зове, который уже не преодолеть. На этот зов надо идти, хоть и нелегок будет путь.
Все отец оставил — От ружья до крова, Только не наставил, Как найти мне слово, Чтоб по цели било Без искры осечной, Чтобы мною было Добыто навечно.
Все так и все не так. Не было у Людмилы Татьяничевой отца-охотника, не было. Да и далеко до тайги реденьким мордовским лесам в Чамзине. Учил стрелять ее Константин Рафаилович, и учил в уральских лесах, что под стать таежным. Поэтессой при создании этого стихотворения руководил образ: от меткого охотничьего выстрела до слова, которое бы точно, как добрый заряд, било по выбранной цели. Било «без искры осечной».
Стихотворению сообщается биографическая канва, которая по сути не является биографической.
Намек на биографизм, на лично пережитое нужен поэтессе, чтобы сделать чувства лирической героини более достоверными и убедительными.
Попробуем зайти с другой стороны, посмотрим на стихи, основой которых стали факты иного свойства, иного происхождения, те факты, «биографию» которым подсказывала творческая фантазия.
Вот стихотворение «Плакальщица Настя» (1957). Будь написано с натуры, оно лишь рассказало бы о древнем обычае сельских похорон с колокольным звоном от деревни до деревни и причитаниями плакальщиц, среди которых выделялась тетка Настя, умевшая, «слезой глаза себе не застя, не морща строгого лица… на части разрывать сердца».
Людмила Константиновна рассказывала одному из своих учеников Валентину Сорокину, что эмоциональным толчком для создания его был рассказ деревенских знакомых о знаменитой плакальщице. Заполучив такой «факт», поэтесса сама создает ему «биографию», полную выразительных деталей отчетливого классового, социального звучания: и то, что война за царя-батюшку унесла, скосила сынов плакальщицы, и то, что плачет она больше «за посулы без отдач», и то, что, отчаявшись от бед и горя, тетка Настя бесстрашно «корит бога».
Умение придать факту, рядовой житейской истории, частному случаю социальную «биографию» — существенная особенность лирики Людмилы Татьяничевой. Биографы поэтессы располагают возможностью восстановить едва ли не каждый шаг ее жизни, так как живы близкие, друзья, никто еще не прикоснулся к дневниковым записям, к архиву. Но и сейчас можно с уверенностью сказать, что лично пережитое, выношенное, прочувствованное всегда играло в лирике Людмилы Татьяничевой главенствующую роль, что биография лирической героини во многом строится на личном опыте поэтессы.
Нет ли в этом противоречия? Ведь личный опыт всегда уже, мельче, частнее опыта коллективного, общественного, народного. Но в том-то и дар Татьяничевой, что она умела сделать своими, кровными, личными беды и радости, ошибки и оборенья, промахи и победы тысяч своих современников.
«Росла угрюмой, безголосой…», а выросла трибуном, общественным деятелем, и в этом росте общественного, государственного мышления в стихах, конечно же, имели свое значение и работа на заводе, и Магнитка, и руководство Челябинской писательской организацией, когда она избиралась кандидатом в члены областного комитета партии, и особенно — подвижническая деятельность на посту секретаря молодого правления СП РСФСР под руководством Леонида Соболева…
Вступив в члены КПСС в июле 1941 года, поэтесса раз и навсегда определила свою политическую платформу и творческую программу — оружием слова служить партии и Родине.
Пусть не в меня в прямом бою Вонзился штык чужой огранки, Прошли сквозь молодость мою Года, Тяжелые, как танки. О, трудный марш очередей За хлебом, Клеклым от бурьяна, И над молчаньем площадей Суровый голос Левитана… («Пусть не в меня…», 1960)
Что, как не собственная биография, как не биографии тысяч патриотов Родины, прошедших с ней великий путь борьбы и созидания, давало поэтессе право на такие высокие обобщения? Разве не пережитое вместе со всем народом вливало силу, полнило металлом уральской пробы и мощи ее голос?
Многие стихи поэтессы перекликались со стихами поэтов старшего поколения. В частности, со стихами Ярослава Смелякова. Вот как у того решалась тема единства биографии современника, биографии лирического героя и биографии страны:
Я
