1791–1794
Вельможа[198]
Не украшение одеждМоя днесь муза прославляет,Которое в очах невеждШутов в вельможи наряжает;Не пышности я песнь пою;Не истуканы за кристаллом,В кивотах блещущи металлом,Услышат похвалу мою.
Хочу достоинствы я чтить,Которые собою самиУмели титлы заслужитьПохвальными себе делами;Кого ни знатный род, ни сан,Ни счастие не украшали;Но кои доблестью снискалиСебе почтенье от граждан.
Кумир, поставленный в позор[199],Несмысленную чернь прельщает;Но коль художников в нем взорПрямых красот не ощущает, —Се образ ложныя молвы,Се глыба грязи позлащенной!И вы, без благости душевной,Не все ль, вельможи, таковы?
Не перлы перские на васИ не бразильски звезды ясны[200];Для возлюбивших правду глазЛишь добродетели прекрасны,Они суть смертных похвала.Калигула! твой конь в СенатеНе мог сиять, сияя в злате:Сияют добрые дела.
Осел останется ослом,Хотя осыпь его звездами;Где должно действовать умом,Он только хлопает ушами[201].О! тщетно счастия рука,Против естественного чина,Безумца рядит в господина,Или в шутиху[202] дурака.
Каких ни вымышляй пружин,Чтоб мужу бую умудриться[203],Не можно век носить личин,И истина должна открыться.Когда не сверг в боях, в судах,В советах царских сопостатов, —Всяк думает, что я ЧупятовВ мароккских лентах и звездах[204].
Оставя скипетр, трон, чертог,Быв странником, в пыли и в поте,Великий Петр, как некий бог,Блистал величеством в работе:Почтен и в рубище герой!Екатерина в низкой долеИ не на царском бы престолеБыла великою женой.
И впрямь, коль самолюбья лестьНе обуяла б ум надменный, —Что наше благородство, честь,Как не изящности душевны?Я князь – коль мой сияет дух;Владелец – коль страстьми владею;Болярин – коль за всех болею,Царю, закону, церкви друг.
Вельможу должны составлятьУм здравый, сердце просвещенно;Собой пример он должен дать,Что звание его священно,Что он орудье власти есть,Подпора царственного зданья;Вся мысль его, слова, деяньяДолжны быть – польза, слава, честь.
А ты, вторый Сарданапал[205]!К чему стремишь всех мыслей беги?На то ль, чтоб век твой протекалСредь игр, средь праздности и неги?Чтоб пурпур, злато всюду взорВ твоих чертогах восхищали,Картины в зеркалах дышали,Мусия, мрамор и фарфор?
На то ль тебе пространный свет,Простерши раболепны длани,На прихотливый твой обедВкуснейших яств приносит дани,Токай – густое льет вино,Левант – с звездами кофе жирный, —Чтоб не хотел за труд всемирныйМгновенье бросить ты одно?
Там воды в просеках текутИ, с шумом вверх стремясь, сверкают;Там розы средь зимы цветутИ в рощах нимфы воспеваютНа то ль, чтобы на всё взиралТы оком мрачным, равнодушным,Средь радостей казался скучнымИ в пресыщении зевал?
Орел, по высоте паря,Уж солнце зрит в лучах полдневных —Но твой чертог едва заряРумянит сквозь завес червленных;Едва по зыблющим грудямС тобой лежащия ЦирцеиБлистают розы и лилеи,Ты с ней покойно спишь – а там? —
А там израненный герой,Как лунь во бранях поседевший[206],Начальник прежде бывший твой,В переднюю к тебе пришедшийПринять по службе твой приказ, —Меж челядью твоей златою,Поникнув лавровой главою,Сидит и ждет тебя уж час!
А там – вдова стоит в сенях[207]И горьки слезы проливает,С грудным младенцем на руках,Покрова твоего желает.За выгоды твои, за честьОна лишилася супруга;В тебе его знав прежде друга,Пришла мольбу свою принесть.
А там – на лестничный восходПрибрел на костылях согбенныйБесстрашный, старый воин тот,Тремя медальми украшéнный.Которого в бою рукаИзбавила тебя от смерти, —Он хочет руку ту простертиДля хлеба от тебя куска.
А там, где жирный пес лежит,Гордится вратник галунами,Заимодавцев полк стоит,К тебе пришедших за долгами.Проснися, сибарит! – Ты спишь[208],Иль только в сладкой неге дремлешь,Несчастных голосу не внемлешьИ в развращенном сердце мнишь:
«Мне миг покоя моегоПриятней, чем в исторьи веки;Жить для себя лишь одного,Лишь радостей уметь пить реки,Лишь ветром плыть, гнесть чернь ярмом;Стыд, совесть – слабых душ тревога!Нет добродетели! нет Бога!» —Злодей, увы! – И грянул гром.
Блажен народ, который полнБлагочестивой веры к Богу,Хранит царев всегда закон,Чтит нравы, добродетель строгуНаследным перлом жен, детей;В единодушии – блаженство;Во правосудии – равéнство;Свободу – во узде страстей!
Блажен народ! – где царь главой,Вельможи – здравы члены тела,Прилежно долг все правят свой,Чужого не касаясь дела;Глава не ждет от ног умаИ сил у рук не отнимает[209],Ей взор и ухо предлагает,Повелевает же сама.
Сим твердым ýзлом естестваКоль царство лишь живет счастливым,Вельможи! – славы, торжестваИных вам нет, как быть правдивым;Как блюсть народ, царя любить,О благе общем их стараться,Змеей пред троном не сгибаться,Стоять – и правду говорить.
О росский бодрственный народ,Отечески хранящий нравы!Когда расслаб весь смертных род,Какой ты не причастен славы?Каких в тебе вельможей нет? —Тот храбрым был средь бранных звуков;Здесь дал бесстрашный ДолгоруковМонарху грозному ответ.
И в наши вижу временаТого я славного Камила,Которого труды, войнаИ старость дух не утомила.От грома звучных он победСошел в шалаш свой равнодушно,И от сохи опять послушноОн в поле Марсовом живет.
Тебе, герой! желаний муж!Не роскошью вельможа славный;Кумир сердец, пленитель душ,Вождь, лавром, мáслиной венчанный!Я праведну здесь песнь воспел.Ты ею славься, утешайся,Борись вновь с бурями, мужайся,Как юный вознесись орел.
Пари, – и с высоты твоейПо мракам смутного эфираГромовой пролети струейИ, опочив на лоне мира,Возвесели еще царя.Простри твой поздный блеск в народе,Как отдает свой долг природеРумяна вечера заря.
Ноябрь 1794
Соловей
На хóлме, сквозь зеленой рощи,При блеске светлого ручья,Под кровом тихой майской нощи,Вдали я слышу соловья.По ветрам легким, благовоннымТо свист его, то звон летит,То, шумом заглушаем водным,Вздыханьем сладостным томит.
Певец весенних дней пернатый,Любви, свободы и утех!Твой глас отрывный, перекатыОт грома к нежности, от негКо плескам, трескам и перунам,Средь поздних, ранних красных зарь,Раздавшись неба по лазурям,В безмолвие приводят тварь.
Молчит пустыня, изумленна,И ловит гром твой жадный слух.На крыльях эха раздробленнаПленяет песнь твоя всех дух.Тобой цветущий дол смеется.Дремучий лес пускает гул;Река бегущая чуть льется,Стоящий холм чело нагнул.
И, свесясь со скалы кремнистой,Густокудрява мрачна ельНапев твой яркий, голосистыйИ рассыпную звонку трель,Как очарованна, внимает.Не смеет двигнуться лунаИ свет свой слабо ниспускает;Восторга мысль моя полна!
Какая громкость, живость, ясностьВ созвучном пении твоем,Стремительность, приятность, каткостьМежду колен и перемен!Ты щелкаешь, крутишь, поводишь,Журчишь и стонешь в голосах;В забвенье души ты приводишьИ отзываешься в сердцах.
О! если бы одну природуС тобою взял я в образец,Воспел богов, любовь, свободу, —Какой бы славный был певец!В моих бы песнях жар, и сила,И чувствы были вместо слов;Картину, мысль и жизнь явилаГармония моих стихов.
Тогда б, подобно Тимотею,В шатре персидском я возлегИ сладкой лирою моеюЦарево сердце двигать мог:То, вспламеня любовной страстью,К Таисе бы его склонял;То, возбудя грозой, напастью,Копье ему на брань вручал.
Тогда бы я между прудамиНа мягку мураву восселИ арфы с тихими струнамиПриятность сельской жизни пел;Тогда бы нимфа мне внимала,Боясь в зерцало вод взглянуть;Сквозь дымку бы едва дышалаЕе высока, нежна грудь.
Иль, храбрых россиян деламиПленясь бы, духом возлетал,Героев полк над облакамиВ сияньи звезд я созерцал;О! коль бы их воспел я сладко,Гремя поэзией моейОтважно, быстро, плавно, кратко,Как ты, – о дивный соловей!
1795
