Также мессер Угуччоне да Фаджуола,[324] когда выдавал одному дворянину сто золотых, услышал от своего казначея: «Позавчера ваш сын[325] дал ему двести» – и на это сказал: «Теперь я вижу, как я состарился – сын дает больше, чем я».
II (XVI 2–3)
[О метких ответах и словах знаменитых людей]
Франческо да Кальболи[326] упрекал мессера Риччардо де Манфреди,[327] что по его милости ни в Фаэнце, ни в Форли у него не осталось ни одного друга, и услышал в ответ: «Если не считать тех, которые вас ненавидят».
Горько достойному человеку слышать похвалы тому, кого не осмеливаешься хулить, либо тому, кого все превозносят, желая подольститься или опасаясь его могущества, и кому от хулы никакого убытка не будет, так высоко его положение. Поэтому говаривал мессер Пассуоло в собрании друзей: «Господа, ни о боге, ни о маркизе ни слова».
III (LXXIV1-3)[328]
[Здесь рассказывается о том, кто от добра добра искал]
Некто взялся записывать все безумства и глупости, кем бы они ни делались. Записал, как одного человека одурачил алхимик: получив от алхимика вдвое того, что ему дал, он, дабы сразу нажиться, дал ему затем пятьдесят золотых, а тот и был таков. Обиделся оставшийся в дураках на запись и, спросив: «А если бы я получил вдвое, как и полагалось, что бы ты записал?» – услышал в ответ: «Вычеркнул бы тебя и занес бы его».
Очень часто человека побуждает к добру не добродетель, а надежда на награду или какую-нибудь выгоду. Мудро поэтому, имея в ком-либо нужду, поманить его надел «дои на вознаграждение прежде, чем обратиться к нему с просьбой.
Некто, по совету одной старухи, дабы возвратить драгоценности, которые отказывался вернуть человек, имеющий их на сохранении, дал ему знать, что намерен отдать на хранение еще одному лицу множество драгоценностей в шкатулках. Тот же, увидев, как их переносят, сказал: «Приходи и забирай, что тебе принадлежит». 11 возвратил ему все не по своей доброте и честности, а в надежде на больший куш. Так он остался в дураках, ибо шкатулки тут же перестали носить, а в уже принесенных ничего не оказалось, – и поделом ему.
IV (LXXXV 1–2)
[Какие советы надлежит давать]
Фреди далла Рокка вел воину с Сассафорте.[329] Однажды по совету друзей и по их настоянию, но против своей волн, он выступил против неприятеля. Перед самой схваткой его спросили, каким будет боевой клич, и он сказал:
«Господа, я прошу выбрать такой клич: смело, как дома – дабы все вели себя так же смело, как дома, когда давали мне совет пойти на неприятеля».
Так и должно быть, но частенько происходит обратное: смелые советчики теряют храбрость в бою.
Во многих местах есть закон: кто стоит за войну или поход, должен принять в них участие, ибо достоин хулы дающий совет и не способный сам ему следовать. Мессер Дж. да Кори но, будучи однажды в походе, несмотря на свою судейскую должность и возраст, ответил человеку, который этому дивился, что участвует в походе, дабы иметь голос в совете о воине.
Дополнение к Новеллино IV[330]
I (CXXXVII)
[О том, как Геркулес сразил великана]
Когда Геркулес возвратился из царства амазонок, где сражался и одержал победу, прослышал он о великане невиданной силы. Звали этого великана Этеус[331] и жил он в Греции в большом лесу, что возле высокой горы. Этот великан имел такое свойство, что если случалось ему бороться с каким-нибудь рыцарем или еще с кем-нибудь, и он невзначай падал, то едва успевал он коснуться земли и почувствовать ее прохладу, как тотчас же сила его возрастала вдвое. Из-за этого свойства, а также потому, что был он могуч и жесток и не щадил никого вокруг, одно его имя наводило на всех ужас. Вот о нем-то и услышал Геркулес и отправился с ним сразиться; стоило им встретиться, как они бросились навстречу друг другу и схватились врукопашную. Геркулес не взял с собой никакого оружия, кроме большой палицы, да и та была не такой большой, какую подобало бы иметь столь сильному человеку. А сделал он это для того, чтобы быть ловчее великана. Начали они бороться. Геркулес схватил великана и прижал его к земле, А тот вскочил как ни в чем не бывало и, когда Геркулес уже помышлял о победе, сделался еще сильнее и бодрее прежнего. Очень подивился этому Геркулес. Не знал он, что такое бывает, но разгадал в конце концов, в чем здесь дело. Тогда он схватил великана и с силой поднял его высоко над землей обеими руками, и так держал его, оторвав от земли, пока тот не начал испытывать смертные муки и не испустил дух в его руках. И никакая сила не помогла великану высвободиться и опуститься на землю. Это сражение и выказанное в нем бесстрашие стяжали Геркулесу, как вам известно, великую славу и немалые почести, ибо вам понятно, что одолеть такого великана и так хитроумно убить его – величайшая доблесть. Да будет вам известно, что совершил он и множество других славных деяний и не страшился никого на свете: ни змея, ни какого-либо другого свирепого зверя. А еще вы должны знать, что друг его, Тезей, был столь же бесстрашен и умертвил герцога, который разрушил Фивы,[332] как повествуется о том в другой истории, а еще он же убил великана по имени Кат. От Ипполиты, похищенной Тезеем у амазонок, у него был сын по имени Ипполит; а еще родил он и другого сына по имени Ампилоцид от женщины, которую взял себе в жены и которая звалась Федрой.
II (CXXXVIII)[333]
Это случилось во времена царствования мудрейшего Соломона. Когда ему было одиннадцать лет, отец его, как сказано в писании, был уже стар и не мог больше править, а посему он поставил царем своего сына Соломона и поручил ему все царство, чтобы мог он и казнить и миловать по своему усмотрению. И были там в то время две женщины, которые жили в одном доме и спали в одном постели; каждая из них родила по сыну, и были дети эти весьма схожи между собой лицом и цветом волос, так что мало чем рознились один от другого. Так вот, спали они вместе, каждая со своим младенцем, и ворочались во сие, нисколько не помышляя об осторожности. Как бы то ни было, одна из них нечаянно умертвила своего сына, пока другая спала спокойным сном. Та, что погубила свое дитя, пробудившись, тотчас же замыслила страшное и гнусное злодеяние: она взяла своего мертвого сына и положила его возле подруги, а ее живого младенца забрала к себе. И так лежала она, не смыкая глаз» до наступления света, опасаясь, чтобы ее подруга, паче чаяния, не последовала бы ее примеру.
И вот, когда уже совсем рассвело, собрались они как обычно покормить своих детей. Тут одна из них, взяв на руки сына, увидела, что он мертв, и разразилась безутешными слезами. Когда же она вгляделась в него, ей показалось, что это не ее дитя, а ведь так оно и было на самом деле, и что нет от него привычного запаха. Распеленав и разглядев его хорошенько, она убедилась, что это не ее сын. Тогда она решила поглядеть на сына своей подруги. И сказала сразу же: «Это мой». А та уже успела покормить и перепеленать младенца и крепко прижимала его к себе.
Начали они спорить не на шутку, и каждая утверждала, что живой младенец – ее сын. И доспорились они до того, что решили искать правосудия у царя Соломона. Выслушав обеих рыдающих и растерзанных женщин, Соломон велел позвать своего палача и приказал распеленать младенца и рассечь его надвое, чтобы каждой из них досталась половина. Таков был первый суд царя Соломона.
Палач, взяв мальчика за одну ножку, уже готов был в присутствии Соломона разрубить его. Та, что выдавала себя за мать младенца, не тревожилась и говорила: «Ну что ж, пусть будет так». И видно было, что ей до него мало дела. Но у той, что носила его в своем чреве, при виде мук ее дитяти, сердце стало рваться на части, и она закричала в отчаянии: «О государь, пощади моего дорогого сыночка; лучше пускай она заберет его себе живого, я же никогда не буду больше требовать его назад».
Услышав это, Соломон тотчас приказал отдать ей дитя, а ту, что выдавала себя за мать этого младенца, он на первый раз простил. А отдал он младенца той женщине потому, что, как вам уже ясно, вполне уверился, что она ему родная мать Вот как рассудил царь Соломон; и много еще добрых и праведных решений он принял, ибо был мудрым и справедливым государем.
III (CXXXIX)[334]
Жил во времена императора Фридриха один кузнец, который работал в своей кузнице каждый божий день, будь то воскресенье или даже большой престольный праздник. И каждый день работал он до тех пор, пока не зарабатывал четыре сольдо, а как только зарабатывал он эти деньги, ни к какой новой работе, даже самой выгодной, он уже не притрагивался и больше в тот день палец о палец не ударял.
Императору, как блюстителю закона, донесли, что кузнец этот работает все дни подряд: и в воскресенье, и в Пасху, и в другие престольные праздники, равно как и в будни. Узнав об этом, император тут же велел привести к себе кузнеца и стал его расспрашивать, правда ли то, что о нем говорят. Кузнец отвечал, что правда, и все как есть рассказал.
