округлый живот, и Окити сразу поняла — опять ждет ребенка.
Наоко, ее давнишняя подружка, ее единственная отрада еще с детских лет! Как сильно она изменилась… Окити протянула руку и осторожно, чуть ли не с благоговением коснулась щеки Наоко… Куда делась свеженькая, кровь с молоком девчонка; пропал румянец, которым всегда так гордилась Наоко; все приметы юности исчезли бесследно… Перед Окити — грубоватая, сильно постаревшая женщина, мать семейства, с худыми руками и выпирающим животом…
Вот теперь Окити, пожалуй, еще острее почувствовала, как коварна жизнь: поначалу не скупится на обещания и кажется, что счастье получится, но в результате ты теряешь почти все и не стоит надеяться на лучшее. В конце концов остаются только полное разочарование и пустота…
Ложь и обман, все обещания жизни пусты! В ней нет ни счастья, ни любви, нет даже простого удовлетворения своим положением. Неожиданно Окити захотелось выкрикнуть все это, рассказать Наоко о том, что и в будущем ее не ждет ничего хорошего. И тут же она поняла — никогда у них больше не будет счастливых дней, ушли в прошлое навсегда…
Но откуда взялось это дурное предчувствие, почему она вдруг решила, что снова теряет подругу? Неужели Окити кем-то проклята, да так, что всех, кто оказывается рядом с ней, всегда ждет лишь большое горе? Она вздрогнула и прижала к себе бесформенное тело Наоко, с огромным, выпяченным вперед животом. «Была ведь такая нежная, хрупкая, совсем непохожая на свою мать! — пронеслось в голове. — Нельзя было заставлять ее рожать одного ребенка за другим — так часто!» Окити глубоко и тяжело вздохнула, и в этом вздохе прозвучали и безнадежность, и полное признание: да, это обман!
И тут представила она себе, как страшен будет гнев мужа и всей семьи Наоко, когда узнают они о ее тайном визите к той, кого отвергает и ненавидит весь поселок. Не годится ей подводить подругу, сама перенесла много горя и не желала того же для близкого ей человека.
— Наоко, а ты уверена, что ничего плохого не случится из-за того, что ты пришла ко мне? Знаешь ведь — это вовсе не то место, где ты должна сейчас находиться, хоть мне и очень горько об этом говорить.
— Все будет хорошо, — вымученно улыбнулась Наоко. — Как ты успела заметить, я снова беременна — имею право на некоторую компенсацию за то, что терплю столько неудобств вот в таком положении. Мне кое-что прощается, могу иногда потакать своим капризам. Скажу — мне очень захотелось сладенького, а сладости продаются здесь, рядом, поверят. Мне-то куда приятнее сидеть вот тут, рядом с тобой.
Окити лишь грустно покачала головой:
— И все же это неправильно, нельзя нам с тобой здесь встречаться. Помнишь — в детстве мы убегали к берегу моря и любовались, как огненно-красное солнце медленно садится прямо в воду… Все тогда казалось мне таким чистым и красивым, вселяющим надежду…
— Мы можем и теперь это сделать, — предложила Наоко. — Ну разве только не слишком быстро, — многозначительно вздохнула она, погладив раздувшийся живот. — Но пройтись пешком я могла бы — на нашу «площадку мечтаний», помнишь ее? Не сейчас, конечно, а попозже, когда ты окончательно поправишься и наберешься сил, чтобы совершить такое путешествие.
— Но там, на берегу моря, нас кто-нибудь обязательно увидит, — печально заметила Окити. — А я не хочу, чтобы у тебя начались неприятности, ведь твоя семья тебе этого никогда не простит.
Наоко беспокойно заерзала на месте и заявила:
— Ты знаешь, а мне почему-то стало совсем безразлично, что в семье обо мне подумают! Да и вообще наплевать, что скажут местные сплетницы. Ты только посмотри на нас двоих. Сделала я то, чего хотели и требовали от меня родители, — вышла замуж за того человека, о котором они мечтали. А ты стала игрушкой в руках тех, кому принадлежит власть в нашем поселке, и тоже послушно исполнила их волю. В результате ничего хорошего не получилось ни у тебя, ни у меня. Ну стала я замужней женщиной, у меня уже двое ребятишек и очень скоро появится третий. Моя жизнь, в общем — то, уже почти кончена, никаких радостей от нее я больше не жду, с какой же стати меня должно волновать мнение других?
— Ты не должна так рассуждать, Наоко! — попробовала урезонить подругу Окити. — Ты ведь дала жизнь двум чудесным ребятишкам, и ты им сейчас очень нужна — они просто не смогут без тебя. Это должно тебя поддерживать… ты хоть кому-то дорога, к тому же тебя знают и любят хотя бы твои близкие. А теперь сравни свою судьбу с моей: я всегда только ублажала мужчин, и ты прекрасно понимаешь, что именно я имею в виду. Вот почему сейчас мне одиноко и страшно, не вижу я для себя будущего. У меня нет надежды, что вокруг меня что-то изменится, горизонты раздвинутся и впереди для меня мелькнет солнечный луч.
Подруги обнялись, их вновь охватили воспоминания о прекрасном прошлом, которое все еще владело ими. Когда Наоко ушла, Окити долго еще лежала на матрасе и думала о подруге; в глазах ее светилось счастье. Наоко не забыла ее, думала о ней, даже когда они были разлучены. Теперь она с радостью примет все, что ей преподнесет судьба хотя бы на один краткий миг! Нет, она будет думать только о том хорошем, что уготовила ей жизнь, и не станет размышлять о тех временах, когда у нее снова все отберут, оставят ни с чем.
— Значит, все-таки кто-то думает обо мне, переживает за меня… несмотря на то, что люди считают меня недостойной, — негромко произнесла Окити, и нежность к подруге заполнила ее сердце. Какая же все-таки молодец Наоко — она отважная!
Одно только сознание собственной значимости в глазах Наоко придало Окити сил. Неожиданно для самой себя она почувствовала, что ей снова хочется жить.
Прошло несколько недель, и Наоко снова навестила подругу. Окити удивилась, увидев Наоко в таком плохом состоянии: лицо побледнело, на руках выступили уродливые набухшие вены, кожа загрубела.
— Эта беременность преподносит мне только неприятные сюрпризы, тяжело переношу ее, — призналась Наоко — она словно просила извинения у подруги.
Теперь Окити заметила, как тяжело та дышит.
— Но скоро все будет хорошо, продолжала Наоко. — Мы, женщины Симоды, очень крепкие, нас так просто не сломаешь. Мы, как ивы на ветру, — гнемся во все стороны, а потом, глядишь, выпрямляемся, остаемся целыми и невредимыми.
Но Окити не разделяла уверенности Наоко — сильно волновалась за подругу. Шли дни, и Наоко
