был так окрылен победой, которую одержал в своем первом сражении, что ничего не заметил.
— Хорошо, будь по-твоему, — рассмеялся он. — Вместо клетки с ржавыми прутьями его посадят на золотую цепь.
И только это сказал, в шатер вошла Пелагея. Тревожно взмахнула ресницами и посмотрела на мужа.
«Зачем ты поднялся на ноги? Тебе ведь худо», — спросили её глаза.
— Пора поменять повязку, — проговорила вслух.
— Сделаешь это позже, — поморщился Бонифатий.
— Нет-нет, не надо откладывать. Пелагея права. Лечение — прежде всего, — вмешался в их разговор Севастий и поспешил покинуть шатер. Вид загноившейся язвы и распухшего воспаленного тела был слишком ужасен и вызывал тошноту. Одна только Пелагея вела себя так, словно считала рану обычной царапиной. Промывала её, не брезгуя, и всякий раз шептала какие-то заклинания на языке вандалов.
Но сегодня она была молчалива.
Бонифатий понял это по-своему.
— Не осуждай меня за то, что позволил Севастию перебить так много христиан на берегу. Война не оставляет нам выбора. А мира мы не видели с тех пор, как построили Рим.
Пелагея ему не ответила. Она и не думала осуждать. Оправдываясь перед ней, Бонифатий оправдывался перед самим собой, перед убитыми и перед Богом, в которого верил и не хотел прогневить.
* * *
В Маргусе их ожидала долгая холодная зима. Крепость, где они разместились, находилась у основания лесистого холма. Высокий каменный дом и несколько деревянных построек во дворе с частоколом и сторожевыми башнями у ворот. Бонифатия поселили в комнате на втором этаже, превратив её в просторную уютную спальню. Рядом, в бывшей молельной, устроилась Пелагея. А пленника отвели в подземелье и приковали к стене.
Севастий уехал из крепости через несколько дней, оставив своих подручных следить за порядком. И не столько за пленником, сколько за Пелагеей, вполне способной снова его отпустить. Пелагея слышала, как Севастий приказывал им немедленно сообщать обо всем, что случится в крепости. Особенно его беспокоило здоровье Бонифатия, которое по дороге в Маргус пошатнулось так сильно, что добравшись до крепости, он уже не вставал с постели. Травники Маргуса оказались такой же химерой, как и лекари Аримина. Их живительные снадобья были ничем иным, как изменявшими сознание зельями и сонными настоями. Они облегчали состояние и помогали уснуть, но не лечили болезнь. Пелагея пыталась сказать об этом, но Бонифатий ответил, что слабость — временное явление, и надо попросту отлежаться.
В один из дней Пелагея пришла его покормить, дотронулась до плеча, полагая, что спит, и вдруг поняла, что это не сон. Отдернула в ужасе руку, а потом как безумная начала тормошить, молила, звала по имени, но все бесполезно. Бонифатий был уже мертв.
Несколько дней после этого Пелагея скрывала правду. Продолжала ходить к Бонифатию как к живому. Заваривала настои и относила в спальню, ничем не выдавая своего смятения и горя. И каждый раз в коридоре поглядывала на арку, за которой виднелась лестница в подземелье. Возле арки всегда находился вооруженный охранник. Пелагея понимала, что обмануть его так же легко, как в походном лагере, не удастся, но, если подлить ему в пойло сонного зелья, он беспробудно уснет, и тогда она сможет никем незамеченная спуститься в подземелье и увидеться с пленником, которого собиралась спасти.
Часть 7. Предложение
Разговор с Аэцием
Убедившись, что охранник уснул, и сон его крепок, Пелагея подхватила светильник и быстро скользнула в арку. Севастий как-то обмолвился, что раньше в подземелье была кладовая, в которой прежние хозяева крепости прятали золото и другие богатства. Теперь же от тех богатств остались лишь разбитые сундуки, упавшие статуи да какая-то истлевшая ветошь. Для пленника расчистили место возле задней стены, расписанной живописными видами скал. Подогрели пол. Набросали шкур. Поставили над головой светильню в виде змеи, с языка которой капало масло, заставляя пленника корчиться всякий раз, когда раскаленная капля попадала на кожу. Севастий велел приковать его к нарисованным скалам, и большей частью прикованный спал, лишь иногда поднимаясь, чтобы размять затекшее тело или справить нужду.
Пелагея застала его за странным занятием. Он сидел на полу в расплывшемся круге света и кормил объедками скудного ужина здоровенную крысу. Вид этой крысы, отвратительной, грязной, с облезлым голым хвостом, был так неприятен, что Пелагея захотела её прогнать и слегка пристукнула пяткой. Крыса мгновенно юркнула в темноту, а пленник резким движением поднял обросшую светлыми лохмами голову.
Находясь в подземелье, он изменился не только внешне. Обреченность чувствовалась во всём его облике. Как будто что-то истлело, умерло у него внутри.
— Вы помните меня? — спросила Пелагея, опасаясь за его рассудок. — Я жена Бонифатия.
— Это он вас прислал? — охрипшим от долгого молчания голосом проговорил Аэций.
— Нет, я пришла сама, — ответила Пелагея с трепетом. — Бонифатия унесло на лодке в долину мертвых. Он скончался несколько дней назад.
Договорить ей было трудно. Она на мгновенье запнулась.
— Я принес бы свои соболезнования, но… — Аэций отвел глаза.
— Понимаю, вас гложет обида и, может быть, ненависть, — продолжила за него Пелагея. — Поверьте, перед смертью Бонифатий раскаялся и ни в чем вас не винил.
— Надо же… — с иронией промолвил пленник, не проявляя особого интереса к тому, что ему говорят.
— Прошу вас, выслушайте, это важно, — взволнованно промолвила Пелагея. — Теперь, когда Бонифатий умер, Севастий прикажет от вас избавиться. Он хочет, чтобы я стала его женой, и как жена хранила молчание обо всех злодеяниях, которые совершает. Но Бонифатий советовал мне выбрать другого мужа. — Пелагея взглянула на Аэция одним из тех взглядов, после которых признаваться в чувствах уже не нужно. — Если вы согласитесь на мне жениться, клянусь, я сейчас же поеду к августе и сделаю все возможное, чтобы вытащить вас отсюда. Впрочем, быть может… У вас уже есть жена?
— Она умерла, — ответил Аэций.
— Тогда, если других обязательств нет…
Пелагея нарочно умолкла, чтобы услышать ответ, за которым пришла.
Громыхнув кандалами, пленник поднялся с места и медленно протянул ей руку. Сомневаться в значении этого жеста не приходилось. Пелагея доверчиво улыбнулась и без тени сомнений вложила в неё свою.
