Однако никто не позаботился о судьбе чернокожего населения этих провинций. В частности, в том, что касалось правила «один человек — один голос» (one man — one vote), африканеры выиграли за счет ущемления прав коренного населения Африки, ставшего жертвой несправедливого выбора, сделанного в Лондоне. Африканцы, составлявшие две трети населения и занимавшие шестую часть всей территории провинций, должны были отныне признать хозяевами буров, диктовавших свои условия в политике, основанной на расовой дискриминации.
Надо сказать, что сам Черчилль разделял расовые и колонизаторские предрассудки, свойственные его классу и эпохе. В кругу Уинстона придерживались мнения, что в мире людей существует строгая иерархия. Черчилль был убежден, что чернокожие, которых он называл «неграми» (niggers) или «черномазыми» (blackamoors), в силу своей природы стоят на ступень ниже белых людей, властелинов земли милостью Божьей. «Туземцы, — писал Уинстон по возвращении из Африки о племени кикулу, — как дети, жизнерадостные, послушные, однако в них есть что-то от скота. Единственный способ спасти несчастных от духовного убожества (...) — подчинить их августейшей власти британской короны»[53]. Трудно представить более полное собрание избитых штампов... Черчилль так и остался убежденным расистом до конца своих дней. Ни идея о единстве рода человеческого, ни принцип равенства рас не пробили броню солдата колониальных войск.
Итак, в центре внимания министерства по делам колоний оказалась Черная Африка. После передела континента между могущественными европейскими державами самый большой куш получили Соединенное Королевство и Франция. С тех пор Англия безраздельно владела, за исключением Египта и Судана на севере и Южной Африки на юге, огромными территориями в Черной Африке: на западе — Нигерией, Золотым Берегом (ныне Гана), Сьерра-Леоне, Гамбией; на востоке — Сомали, Кенией (именуемой Британской Восточной Африкой), Занзибаром, Угандой, Ньясалендом, обеими Родезиями. По сути, министерство по делам колоний заправляло во всех этих странах. И ничего, что времена завоеваний и экспансии прошли, хотя Черчилль все же вознамерился присоединить новые территории к Уганде, — основной целью Британии была вовсе не борьба цивилизации с варварством, а освоение и экономическая эксплуатация этих земель. Уинстон твердо верил в будущее Уганды и призывал сосредоточить все усилия на развитии протектората. «Уганда — это настоящая жемчужина!» — восклицал он[54].
И Уинстон решил отправиться в длительное путешествие по «земле обетованной», где и пробыл с октября 1907 года по январь 1908 года. Он хотел на месте ознакомиться с ситуацией, чтобы принять правильное решение, а заодно поохотиться на крупную дичь и вновь ощутить пьянящий дух приключений. Кроме того, Уинстон заключил договор со «Стрэнд Мэгэзин» на серию статей, чтобы оплатить дорожные расходы свои и своих сопровождающих. Пароход, на котором путешествовал Уинстон, делал остановки в портах Мальты, Кипра, Сомали, прежде чем пришвартоваться в конечном пункте назначения — Момбасе. Оттуда наш путешественник поездом прибыл в Найроби. Взгромоздившись на паровоз, Уинстон вдоволь пострелял в носорогов, антилоп и зебр, в изобилии водившихся в окрестностях железной дороги. Однако львы предпочитали не появляться в этой опасной зоне, и это спасло их от ружья кровожадного охотника. В Кампале, столице Уганды, Уинстон был принят королем, или «кабака», одиннадцатилетним мальчуганом, получившим английское образование, а затем предпринял пешую ознакомительную прогулку по лесам и саваннам. Он проходил двадцать — двадцать пять километров в день, избрав маршрут между озерами Виктория и Альберт, в сопровождении ста носильщиков. Тогда-то Уинстон и убедился в том, что это необыкновенно богатый край. Воображение уже рисовало ему страну «государственного социализма», где чернокожие работники трудятся под чутким руководством белых начальников и производят хлопок, который затем обрабатывается в Англии и отправляется обратно, дабы прикрыть «первобытную наготу» черных туземцев и лишить их «скотоподобия». Этот замысел Уинстон изложил в одном из рассказов о «Моем путешествии в Африку». Книга Черчилля, написанная на основе опубликованных в «Стрэнд Мэгэзин» статей, вышла в марте 1908 года и пользовалась большим успехом.
Черчилль чувствовал себя как нельзя лучше в качестве заместителя министра по делам колоний. Выполняя возложенную на него либеральным правительством миссию, он верил в то, что позиция, которую Англия занимает в мире, — ключ к ее внутриполитической ситуации. Ведь в конечном счете внутренние проблемы страны, социальный вопрос, развитие демократии и повышение уровня благосостояния британцев, равно как и величие нации зависят от процветания империи. Вот почему тем, кого он называл «воронами» (croakers), случалось выслушивать от него язвительные выговоры. Да и как иначе? Ведь они смели утверждать, что могущество Британии, достигнув апогея, начало клониться к закату. А Уинстон был убежден в том, что сила и жизненная энергия «нашего народа и нашей крови» не позволят Альбиону уклониться от возложенной на него цивилизаторской миссии. Именно романтическое видение исторической роли и будущего своей страны привело Черчилля к власти и вдохновляло его до последней минуты.
* * *
В 1908 году в силу произошедших на британской политической арене изменений — постепенного ухода на второй план корифеев либеральной партии и прихода к власти нового поколения молодых людей, честолюбивых и энергичных, — Черчилль получил значительное, впрочем, вполне заслуженное повышение. Его назначили министром торговли и промышленности. Так в возрасте тридцати трех лет ему удалось войти в состав кабинета. Вот уже полвека в правительстве не было столь «юных» министров.
Асквит, сменивший на посту премьер-министра скончавшегося Кэмпбелла-Баннермана, собрал в новом «министерстве талантов» целую плеяду выдающихся политических деятелей: Грей — министр иностранных дел, Хэлдэйн — военный министр, Морлей — министр Индии, Рансимэн — министр образования, рабочий Джон Бернз — министр местного управления (впервые в истории Англии обыкновенный рабочий стал министром) и, конечно, три звезды нового кабинета — сам Асквит, Ллойд Джордж и Уинстон Черчилль. Асквит был представителем промышленной буржуазии, нонконформистом в добрых традициях либеральной партии, блистательным адвокатом, превосходно вел дискуссию, получил прекрасное образование, его называли «последним из римлян». Асквит, первоклассный профессионал и ловкий политик, оставался на посту премьер-министра вплоть до 1916 года, и именно он являлся автором бессмертной формулы «поживем — увидим» (wait amp; see). Его пленили живость и мастерство Уинстона, однако Асквита порой раздражали его капризы и неуместные предложения. Однажды Асквит назвал одно из посланий, которыми Черчилль бомбардировал его, «типичным письмецом с очередной химерой»[55]. Ему все же удавалось держать в узде своих нетерпеливых лейтенантов, ведь и Ллойд Джордж, и Уинстон в прошлом служили в легкой кавалерии и теперь так и рвались в бой, а их профессиональный союз в эти годы был столь тесен, что двух министров называли то «братьями-близнецами», то «парой Ромео».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
