Однако трудно было представить более разительный контраст, чем тот, который представляли аристократ Черчилль и простолюдин Ллойд Джордж, две звезды британской общественной жизни XX века, чьи судьбы тесно переплелись на целых двадцать лет. Ведь «Уэльский колдун»[56], предки которого были сплошь ремесленниками да крестьянами, воспитанный дядей-сапожником, последователем баптистов, был всем обязан самому себе. Ллойд Джордж, глашатай чаяний народа, защитник «слабых от сильных», обладавший незаурядными ораторскими способностями и богатой фантазией, возглавил левое радикальное крыло. Тройственный союз Асквит — Джордж — Черчилль вовсе не был безоблачным. Помимо страсти Асквита к борьбе и власти все чаще проявлялась его склонность к интригам, уловкам, что объясняло его далеко не лестные отзывы о министре финансов и министре торговли: «У Ллойда Джорджа нет принципов, а у Уинстона — убеждений»[57].
Как бы то ни было, отныне Уинстону приходилось участвовать в жарких дискуссиях о судьбе общества. Для него это было внове. До сих пор он оставался в стороне от социальных проблем своей страны, и его неосведомленность в этой области была очевидна. Он еще ни разу не общался непосредственно с народом (за исключением слуг). О нищете низших слоев общества он узнал лишь из официальных рапортов и из результатов социальных опросов, проведенных Сибомом Раунтри, промышленником-филантропом. Итоги опросов были опубликованы в брошюре под названием «Нужда». Как оказалось, треть британского населения жила за чертой бедности.
Либерал Чарльз Мастерман, молодой министр и автор книги «Положение Англии», не без злой иронии отмечал, что Уинстон «очень переживал за своих бедняков, о существовании которых недавно узнал», и считал, что «провидение поручило ему позаботиться о них». «Хотя, — продолжал Мастерман, — идеальное общество, за которое боролся Черчилль, должно было состоять, по его замыслу, из класса сердобольных богачей, добровольно жертвующих частью своих богатств, и из предприимчивого, благонамеренного рабочего класса, с глубокой признательностью эту жертву принимающего»[58]. По правде говоря, Мастерман сгустил краски, ведь мысль Черчилля была намного тоньше и сложнее. К тому же романтик Уинстон всегда был излишне сентиментален: несмотря на то, что сам он, принадлежа к высшей знати, жил в роскоши, его до глубины души взволновало бедственное положение жителей трущоб.
Чтобы понять социальную философию Черчилля той поры, вычленить ее из риторических трелей и обтекаемых фраз блистательного общественного деятеля и оратора, нужно обратить внимание на три основных момента. Во-первых, на совмещение по большей части консерваторской идеологии касательно общественных структур и подчеркнуто прогрессивных демократических взглядов, которых Черчилль придерживался в политике. Ведь он занял эту позицию, столкнувшись с извечным вопросом, волновавшим правящую элиту Британии со времен промышленной революции: что делать с рабочим классом? Как интегрировать низшие слои населения в стабильное общество? Как добиться прогресса и реформировать общество, не разрушив существующего социального строя?
«Рожденный править» патриций прекрасно понимал, что лишь радикальные реформы, которые покончили бы с наиболее вопиющими пороками современного общества, реформы, проводимые под лозунгом борьбы за равенство и справедливость, могли бы примирить рабочий класс с действующим экономическим и социальным строем. Другими словами, эти реформы должны были стать формой социального контроля. И Уинстон заявлял во всеуслышание о решительных мерах, которые необходимо принять «на целине британской политики»[59], как пафосно окрестил он английское общество.
Правительству приходилось снова и снова сталкиваться с нищетой, безработицей, маргинализацией граждан. Чтобы бороться с этими явлениями, необходимо было повысить уровень благосостояния граждан, отменить привилегии, убедить население в том, что вопреки всему «либеральная партия защищает правое дело миллионов обездоленных»[60]. Увлекшись, наш пылкий сторонник радикальных мер высказывал парадоксальное мнение о том, что классовая борьба — это инструмент социального регулирования! «А потому ни к чему стонать при рецидивах этой неизлечимой болезни, — продолжал Уинстон, — нужно лишь понять, что классовая борьба, стимулируя реформы, избавляет Великобританию от двойной угрозы — застоя и насильственного разрушения»[61]. Черчилль четко разграничивал либерализм в политике и либерализм в экономике и считал, что незачем цепляться за свободу действия, что государство должно активно вмешиваться в жизнь общества, ведь только ему под силу пресечь злоупотребления и несправедливость и прийти на помощь самым нуждающимся. Это был совершенно новый взгляд на отношения между государством и личностью внутри общества. В неолиберализме, процветавшем в те годы, уже обозначился зародыш теорииWelfare state(«государство всеобщего благосостояния»). Тогда-то и появилась расширенная, тщательно продуманная социально-правовая система, основным разработчиком которой был Черчилль. Однако очевидно, что таким образом было найдено превосходное средство сохранить существующую социальную систему и даже предотвратить опасность социализма, мягко задушив его («to kill socialism by kindness»). Впрочем, здесь Черчилль призывал последовать примеру Германии, внеся в британскую социальную структуру «добрую порцию бисмаркизма»[62].
Либеральной партии приходилось все время быть начеку, чтобы не сдать своих позиций партии лейбористов. Наиболее дальновидные представители либеральной партии, среди которых были Черчилль и Ллойд Джордж, понимали всю остроту сложившейся социальной ситуации, они сознавали, что рабочее и социальное движения набирают силу. Поэтому необходимо было опередить лейбористов и провести как можно скорее эффективные реформы, дабы либеральная партия не потеряла своей популярности у народа и сохранился старый добрый союз Lib — Lab (либералы — лейбористы). Идея его создания возникла еще в эпоху славного правления королевы Виктории, и пока он существовал, у либералов не было оснований опасаться за свое будущее.
Напрасно Уинстон выставлял себя прогрессивным радикалом, он не видел никаких точек соприкосновения между либерализмом и социализмом, о чем без обиняков и заявил, выступая в Данди, нарисовав свое весьма субъективное видение проблемы: «Либерализм — это не социализм и никогда им не будет». И действительно, огромная пропасть разделяла эти два политических направления. «Социализм стремится искоренить богатство, либерализм — бедность. Социализм уничтожил бы личную заинтересованность, либерализм ее сохранит, (...) примирив с правами общества. Социализм сгубил бы предпринимательство, либерализм вызволит его из западни привилегий (...) Социализм ставит во главу угла регламент, либерализм — человека. Социализм критикует капитал, либерализм — монополии»[63]. Следовательно, политическая линия, которой надлежало придерживаться либералам, была ясна: отвечать конкретными действиями на требования и чаяния рабочих, сдабривая свои реформы свободолюбивыми речами. Лейбористы и консерваторы хором назвали такую стратегию «демагогическим мошенничеством».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
