— Полежал бы с недельку. Может, чего и сладилось бы. А может, уже сладилось? — игриво подмигивает Евгений.
Все вопросительно смотрят на Дмитрия в ожидании объяснений либо истории.
— Фарид, полчаса прошло! Плов не пригорит? — ставит стакан на стол Дмитрий.
— Да, да, пора закладывать чернослив, изюм и чеснок, — спохватывается Фарид и повязывает брошенное на спинку стула полотенце.
— Я посмотрю, какой изюм ты сегодня приготовил, — говорит, поднимаясь, Дмитрий…
XII
Утром в день отъезда старший объявил всему коллективу сбор. Построение в одну шеренгу перед машинами. Полковник, прохаживаясь перед строем, сообщил, что убывает на четверо суток, а его обязанности будет исполнять советник начальника политотдела корпуса.
Дмитрий слушал вполуха. Мысленно он был уже в Кабуле, представляя, как заявится вечером в квартиру, где проживал вместе с компанией таких же, как и он, молодых переводчиков, какой сабантуй устроит по случаю встречи, как прошвырнется по микрорайону…
— Сержант! Выйти из строя на три шага!
Дмитрий не сразу сообразил, что происходит. Но команда была подана именно ему. Других сержантов в офицерском строю не было. Дмитрий отсчитал три шага и повернулся лицом к строю.
Полковник выдержал многозначительную паузу и, указывая пальцем на топорщившуюся на животе у Дмитрия рубашку навыпуск, спросил:
— Что у вас здесь?
Там была рогатка. Дмитрий смастерил ее по-еле того, как однажды вечером обнаружил у виллы шакала. Как только рогатка была готова, шакал, почуяв неладное, больше не появлялся. Рогатку Дмитрий обещал отдать Евгению, но не успел, тот всегда опаздывал и встал в строй в последний момент. Полковник, видимо, подумал, что Дмитрий все же разжился где-то пистолетом, и решил устроить ему публичную порку.
— Так что у вас здесь? — повторил вопрос полковник.
Дмитрий двумя руками задрал подол рубахи вверх. Разочарованный полковник вяло, но с явно прозвучавшим презрением в голосе спросил:
— Зачем вам рогатка?
— Отбиваться от мятежников! — отчеканил Дмитрий. — Не убью, так хоть глаз выбью.
Строй рухнул. Все, кроме торжественно вытянувшегося политработника, который принял было на веру героический порыв переводчика, схватились за животы. Дмитрию пришлось еще раз выслушать все, что о нем думал полковник. Строгая первоначальная характеристика — трус и симулянт — была дополнена рядом образных сравнений, из которых к нормативной лексике относились лишь шут гороховый, зарвавшийся фигляр и маменькин сынок…
Солнце, светившее в начале пути в лобовое стекло зеленого армейского микроавтобуса, часам к одиннадцати поднялось почти к зениту. Мягкие очертания гор, по мере продвижения на северо-восток, становились все более резкими, как бы подготавливая путника к встрече с уже видневшимися на горизонте скалистыми отрогами Гиндукуша.
Полковник, растративший поутру весь свой запас бранных слов, молчал, сидя справа от водителя с автоматом «ППШ» на коленях. Дмитрий, устроившись в салоне на заднем сиденье, поглядывал в окошко, временами впадая в полудрему от однообразия дороги. Ехали медленно, особенно на подъемах, где старенький двигатель, перегреваясь, с трудом вытягивал вверх по склону полупустую машину. Одолев затяжной подъем, солдат-водитель останавливался и подливал из канистры воды в злобно шипевший радиатор. Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию: как только машина замирала на ровном месте, солдат дергал ручник, пулей выскакивал на дорогу с деревянным упором на длинной ручке и запихивал его под заднее колесо.
«Видно, в своей прежней, гражданской жизни водитель немало помотался келинаром на автобусе или грузовике, — решил Дмитрий, — раз уж он отработал эту процедуру до автоматизма».
Келинар, от английского «cleaner» — помощник водителя, должность весьма почетная в Афганистане, так как помощник в конце концов может сам стать водителем, а тот на социальной лестнице стоит лишь на одну ступень ниже инженера. Пока же келинар остается келинаром, он, как подмастерье у ремесленника, делает все: моет, чистит и заправляет машину, распоряжается погрузкой и разгрузкой, рассаживает пассажиров и улаживает возникающие при этом споры, бегает за едой и питьем для водителя, которому при расторопном помощнике остается только рулить да изредка руководить ремонтными работами, если келинар еще не готов проводить их самостоятельно.
Как и везде на Среднем Востоке, в Афганистане американские и европейские грузовики перед началом эксплуатации переделывают до неузнаваемости. Надставляют борта кузовов, чтобы вмещалось больше груза, над кабиной и кузовом устанавливают настил для пассажиров, расписывают каждую пядь поверхности затейливыми орнаментами, изречениями из Корана, пейзажами и изображениями животных, развешивают пестрые украшения, так, что грузовик, по меньшей мере внешне, превращается из неприхотливого трудяги в беспечную карнавальную повозку. Набивают машину грузами и людьми под завязку: на мешках в кузове размещают коз и баранов, на настиле — пассажиров с чемоданами, узлами поклажи, велосипедами, курами в клетках, а то и просто гроздьями со связанными ногами. Глядя на таких дорожных скитальцев, приходит мысль, что это не автомобили, а младшие братья Ноева ковчега, в чреве которых без труда можно отыскать всякой твари по паре.
Место келинара, не расстающегося с деревянным упором, — либо на подножке, либо на лесенке, по которой забираются на настил, либо на одном из крыльев или на капоте, где он лежит развалившись в позе кайфующего шейха, готовый, однако, вприпрыжку исполнить любую команду водителя или без приказа, как только машина замедлит ход, соскочить с нее, чтобы подставить под колесо деревянный упор.
Между тем грузовиков на дороге было мало, а автобусов, на которых осуществлялось междугородное пассажирское сообщение, вообще не встретили ни одного.
Полковник, запасшийся в дорогу бутербродами, часов через семь пути, когда уже проехали Газни, понял, что и остальным неплохо было бы поесть и отдохнуть, особенно водителю, которого от усталости начало клонить ко сну.
— Спроси, где здесь можно перекусить? — бросил он, полуобернувшись к Дмитрию.
Дмитрий перевел.
— Километров через пять будет селение. Там готовят хороший кебаб и место довольно чистое, не пыльное, потому что не у дороги, — ответил водитель, знавший требования иностранцев к подобным заведениям.
— Пусть покажет, — согласился полковник.
Деревушка и в самом деле располагалась не у дороги, а метрах в трехстах от нее. Прежде старая дорога Кандагар — Кабул проходила через деревню. Но с постройкой шоссе путь спрямили, и деревня осталась в стороне. Свернули на проселок и, проехав немного по кривой улочке, остановились на деревенской площади, с одной стороны которой стояла глинобитная мечеть с невысоким минаретом, с другой — несколько дуканов и чайхана с выцветшей вывеской на персидском и английском «Restaurant».
Дмитрий вышел первым и, поздоровавшись, спросил у хозяина, есть ли кебаб. Тот утвердительно кивнул, поднял тряпку, прикрывавшую поднос с уже нанизанным на шампуры мясом, ловко, даже с некоторым изяществом, разложил три порции на мангале и начал веером раздувать угли. Полковник, ненадолго замешкавшийся, решая, как ему поступить с оружием, все же благоразумно взял его с собой, завернув от лишних глаз в валявшуюся в машине куртку водителя. Уселись втроем за столик под навесом из циновок.
В чайхане было еще три посетителя — старик с гордым профилем, в белой чалме и с такой же белой бородой, прихлебывавший чай из пиалы в глубокой задумчивости, и двое молодых мужчин в каракулевых шапках пирожком, о чем-то беседовавших, но замолкших, как только иностранцы уселись за соседний столик. Вскоре двое афганцев поднялись, так и не допив свой чай, сели в стоявшую на площади белую «Тойоту» и направились к выезду из деревни.
«Куда-то очень торопятся, — решил Дмитрий. — Афганцы редко отказывают себе в удовольствии спокойно насладиться чаем и беседой после еды. А эти явно не местные: шапки из каракуля носят горожане, в деревнях предпочитают чалму».
Хозяин подал кебаб. Каждая порция — десять маленьких шампуров — была уложена на лепешку, пропитывая ее горячим жиром. Дмитрий взял половину померанца и выдавил сок на мясо, оторвал краешек лаваша, снял им с шампура мясо с кусочком курдючного сала, посыпал черным, потом красным перцем и с аппетитом съел. Он любил афганский кебаб, предпочитая его любому другому. Мясо, нарезанное небольшими кусками, афганцы нанизывают на шампур, чередуя с кусочками курдючного сала. Такой кебаб готовят всего несколько минут, но на сильном жаре, который дает древесный уголь, привозимый с лесистых отрогов Гиндукуша. Поэтому мясо всегда хорошо прожарено, но остается при этом сочным.
