— Да кто сюда явится? — пробормотала Вейма.
— Пускай дойдут сначала, — фыркнул батрак.
— Она должна знать, — ответила Магда. Она огляделась, пытаясь сообразить, всё ли она учла.
— Иди, Маглейн, — подтолкнул её к выходу батрак. — Спеши к мальцу своему.
Магда схватила сумку и выбежала на улицу. Вейма метнулась туда. Она завизжала. Эрна зажала уши. Визг становился всё громче и громче, вампирша вскинула руки, завертелась. Эрна смотрела во все глаза, но всё-таки пропустила момент превращения. Огромная летучая мысль подхватила когтями её мать и скрылась в ночи. Девочка зевнула.
— Они ведь успеют? — спросила она батрака.
— Успеют, — пожал плечами Виль.
— А зачем тётя Вейма визжала?
— Дёрганная очень, вот и визжала.
— А ты знаешь, что она на лету тоже визжит? Тоненько так?
— Не знал. Иди спать, Эрлейн.
— А ты мне сказку расскажешь?
* * *
Вейма с утра злилась. Вчера ей принесли потрясающее в своих противоречиях письмо из раногского университета. Монах, который не то знает что-то, не то знает, не то мошенник, не то блаженный… всё юлил, всё врал, чушь какую-то нёс. И только когда его уже решили выставить за порог, признался. И в чём признался!
Конечно, ему не поверили.
Но нашлись краски, хоть скрипторий в университете был — одно название. Пока искали, пока несли, пока всё собрали в одной комнате, пока пришли университетские переписчики, монах терпеливо ждал и молился. А после поразил всех своим искусством. Ему дали денег — не очень много — и предложили прийти ещё раз.
А внизу приписка того лучше — про какую-то цирюльницу, которая устроила шум во дворе университета, а после ушла с монахом. По мнению брата-ключаря, это свидетельствовало о том, что дело здесь нечисто и госпожу доктора богословия и права приглашали разобраться — а также с пятёркой школяров, которые опять подрались с мясниками и теперь врали, будто бы никогда не носили длинных ножей, а что из мясников пятеро ранены и двое чуть ли не при смерти — так это школяры защищались и оружие добыли с боя. Надо было ехать в Раног, надо было выяснять, надо было разговаривать со школярами, с мясниками, с людьми, которые уверяли, будто присутствовали при драке (кто их знает, может, и впрямь присутствовали), что до монаха… Если он тот, за кого себя выдаёт… А ведь похоже, что тот. Вейма помнила, что Магда рассказывала ей о такой парочке. Надо же, они спелись. По словам ведьмы, сперва они ничем не были связаны… может, и врали.
Надо, надо, надо… до того ли ей?
Леон свалился к ночи, как-то очень внезапно и страшно. Сейчас всё было уже хорошо и Вейма не хотела вспоминать, какой ценой ей это досталось. Мальчик спит. Спит и его мать, она провела всю ночь у колыбельки. Глупо! После этого Львёнку уже ничего не грозило. Вейма…
После этого её трясло. Она проделала это третий раз в жизни. Болезнь распространялась и могло статься, что не в последний.
— Я - смерть… — звенели в ушах собственные слова. — … что ты отдашь, чтобы выкупить его жизнь и душу?
Это было ужасно. Её трясло, она рыдала. Это — как предательство.
Тогда она была не собой. Чем-то другим, древним и страшным. Отвратительным.
Вир увёл её, напоил горячим молоком. Обнял и прижал к себе.
И ещё до рассвета уехал из замка!
Осень — время охоты. Он примет участие в охоте, которую устраивает стая (ради него они не станут охотиться на людей, ради него и Арне), а после вернётся в Фирмин, где вассалы барона уже всё подготовят к загону оленей.
И он уехал, уехал, заявив, что он не может отказаться, что дела стаи нельзя отложить и что жизнь мальчика уже вне опасности!
Уехал, когда он был ей так нужен!
Вейма злилась.
В отсутствие мужа все донесения из деревни приносили ей. Даже когда он был дома, она требовала, чтобы ей докладывали. Отчасти — из принципа. Отчасти — чтобы скрыть то, что она может издалека почуять, что происходит в её владениях.
Её владения.
Эти владения принадлежали ей как вампиру. Хотя её и изгнали из клана, она сохранила права на территорию. Ради её мужа, который умудрялся влиять на политику людей так, как это было выгодно проклятым.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А ещё…
Она была женой шателена Ордулы, а это значит управление не только замком, но и ближайшей к нему деревней. Ещё до отъезда барон постепенно передал управление верному вассалу. А теперь…
Если барон не вернётся, Ордула и Латгавальд, ближайшая к замку деревня, останутся Виру и его наследникам. Это было частью той сделки, которую они заключили с Норой. По забавной иронии, наследник Вира был родным сыном барона. Вейму это устраивало. Главное — здесь будет их власть. Её и Вира. Надолго.
… может быть, барон и не вернётся…
Вампирша отогнала недобрые мысли.
Это всё усталость. Усталость и злость.
Она не поехала в Раног.
Как она могла оставить сына, не убедившись, что он поправился? Не убедившись, что болезнь взята под контроль и ей не придётся проводить тот страшный чёрный ритуал, который позволял вампирше посупить с жизнью ребёнка по своему усмотрению?
Что они будут делать, если заболеют взрослые?..
Долго университет будет сдерживать мясников? Как и во многих городах это была самая влиятельная гильдия и обижать их лишний раз не следовало. Но и уступать горожанам университет не мог себе позволить. Сегодня ты наказываешь школяров из-за мясников, а завтра твоих профессоров колотят мусорщики.
Надо было вмешаться, надо было отвлечь мясников…
Вейма поиграла с мыслью послать кого надо в Раног и устроить драку между мясниками и, скажем, кожевниками, желательно такую, чтобы им всем быстро стало не до университета.
Нет.
Не стоит лишний раз прибегать к таким мерам.
В конце концов, это подло.
… не самый хороший аргумент…
А к середине дня до замка дошли слухи про странную парочку — монаха и цирюльницу, которые взялись играть с Исваром-знахарем и монах выиграл у него лекарство в полотнянном мешочке, пару носков, какую-то особую настойку (которую тут же выпила женщина) и рукавицы.
Дело становилось ещё более странным.
Она должна была быть в Раноге. Если бы Львёнок не заболел, она бы выехала утром и не встретила бы этих людей. Что же они? Нарочно выманивали её из замка? Зачем? Женщина — конечно, Врени, проклятая. Убийца, на счету которой не одна человеческая жизнь. Другое дело, что унесённые ею жизни было совершенно не жалко.
В университете Вейму уважали и уважали не зря. Вампир, она замечала малейшую неполадку, клочок ткани, зацепившийся за гвоздь, криво закрытый ящик — и это помогло ей разоблачить трёх нечистых на руку метельщиков и даже одного декана, после чего факультет Свободных Искусств возглавил другой человек. Кроме этого Вейма чуяла ложь, чуяла и окутывающие человека чувства и обстоятельства… никто, конечно, не знал этого, но вампирша могла так посмотреть и так спросить, так ткнуть лжеца в малейшую несостыковку его вранья, что правда выходила наружу. Драчуны признавались в том, что носили длинные ножи — недопустимое преступление для школяра — воры в кражах, а те, кто пытался выехать на экзаменационных испытаниях за чужой счёт — в своём полном незнании предмета.
В университете Вейму не любили. Особенно школяры. Трудно хорошо относиться к женщине, которая сверлит тебя злым взглядом и равнодушно вытаскивает на свет все твои плутни и хитрости.
Но именно поэтому Вейме надо было туда приехать.
Надо.
Но зачем эти люди, монах и цирюльница, пытались выманить её из замка?
Надеялись повторить подвиг Виля и проникнуть внутрь?
Чтобы что?
Что они хотели украсть?
А, может, не украсть?
Отравить, убить, узнать какую-нибудь тайну?
Вампирша отворила окно и крикнула во двор:
— Менно! Эй! Менно!
Теперь кто-нибудь найдёт фенриха и скажет, что его звала госпожа.
А Вейма погрузилась в свои мысли, которые так и прыгали.
