Становится на колени и целует ее домашние тапочки, потом начинает целовать ее ноги. Она – раздраженно и нетерпеливо:
– Уходите прочь. Позвоните завтра на работу.
– Не гоните меня, прошу вас, не убивайте мою надежду.
– Прекратите лизать мои тапочки и ноги.
– Я люблю вас. Я не могу без вас жить.
– О господи, да вы ненормальный какой-то. Говорю же, позвони завтра на работу, ко мне в парикмахерскую. Может, завтра и встретимся.
– Я не вынесу разлуки с вами.
Раздается мужской бас из глубины квартиры.
– Оленька, что там случилось?
– Да ничего страшного, милый, это с работы. В дверях показывается крепкого телосложения муж и видит, как его жене целуют ноги. Муж принимает грозный вид и повышает тон.
– Что здесь происходит?
– Сашенька, выгони его, только ты не очень… А то мало ли… он просто пьян.
Молодой Лукин отрывается от ног Ольги Андреевны.
– Сашенька? Ты на нее не злись. Она прекрасна. И пальцем ее тронуть не смей. Мы оба должны склониться пред ней за ее волшебное обаяние. Ведь мы же мизинца ее не стоим. Я ее вызвался провожать до дому и понял, что жить без нее не могу, хоть она и призналась мне, что была сегодня у любовника.
Ольга Андреевна, заметно нервничая.
– Сашенька, посмотри, он же пьян и несет всякую чупуху. Муж оборачивается к ней.
– Иди в комнату, мы с тобой еще разберемся.
Затем снова поворачивается к нему и, ни слова не говоря, резко выбрасывает кулачище в пылающее лицо влюбленного. Тот скатывается по лестнице. Дверь громко захлопывается. Тишина. Он утирает кровь и шепчет завороженно:
– И все-таки я ее люблю.
Затем достает карандаш и пишет на стене крупными буквами: «Я люблю вас, Ольга Андреевна». После чего, медленно пошатываясь, выходит на улицу, достает бумажку с ее телефоном, рвет ее на мелкие клочки, медленно и тщательно, и скрывается в одном из чернеющих проемов подворотни.
* * *
И теперь, словно опять пройдя через эту подворотню, Лукин возвратился в полутемную комнату и тихо спросил:
– Неужели же и эта история отмечена в моем досье как фактор, приближающий меня к вам?
– А ты как думаешь, приятель?
– Но ведь я был молод.
– Все мы были молоды.
– Это была страсть и… я никого не убил, не ограбил. Я действительно любил эту женщину.
– У-ух ты!
– А что в этом предосудительного?
– Ничего.
– Тогда зачем же вы мне показали это?
– А так просто. Чтобы освежить твою память. Впрочем, я в который раз с тобой заболтался. А между тем уже светает, время петухов. Нужно возвращать тебя обратно.
Раздался громкий хлопок, Лукин вновь испытал ощущения сжатия и невероятной тоски, затем почувствовал, что куда-то уносится по черному извилистому коридору и в следующий момент осознал себя лежащим в собственной кровати. Рядом, тихо посапывая, спала Лизочка.
Герман. Сны и сомненья
В эту ночь Герману снился тревожный сон, представляющий собой смесь кошмара и абсурда, – к нему снова явилась та самая старуха, с которой он встречался в самолете и затем в лондонской электричке. Выпятив тощие синюшные губы, она опять бормотала монотонное причитание о грядущем зле. И когда она вперивала в него свой пустой и мертвый взгляд, он ощущал, как из глаз ее излучается неведомая сила, от воздействия которой все тело начинало растворяться в нехорошей тяжести и становилось беспомощно слабым. Временами у него возникало отдаленное осознание, что это сон, но быстро исчезало, и погруженный в оцепенение, он не мог ни проснуться, ни даже пошевелиться внутри этих наплывающих кошмаров. Иногда из-за спины старухи выплывала фигура странного незнакомца из Сохо. Она безмолвно улыбалась и наподобие китайского болванчика покачивала головой. Впрочем, больше не было никаких других сюжетов и других персонажей.
Проснулся Герман рано, разбитый, с гудящей головой. За окном все еще чернело. Светящийся дисплей будильника показывал три часа. Рядом с кроватью смутно вырисовывался расплывчатый силуэт книжки по мистике, которую врач начал изучать по приезде из Лондона. И он вспомнил, как накануне прочел: «Ночное время между двумя и тремя часами – время, когда властвуют силы зла».
Из дневника Германа
Определенно что-то странное, если не сказать, страшное, происходит в последнее время. Теперь я готов допустить существование таинственных сил, проявляющихся во вселенной. И они вторгаются в нашу жизнь в соответствии с той мерой, с какой мы притягиваем их к себе. Если бы я это замечал раньше, то, возможно, был бы застрахован от целого ряда проблем и неприятностей.
Сейчас я, например, по другому смотрю на один клинический случай, с которым мне пришлось столкнуться около полугода назад. На прием пришла девушка, характером жалоб и поведением напоминающая личность с истерическими расстройствами, – у нее возникали неожиданные приступы, когда все тело начинает ломать, скручивать, появляются ужимки и гримасы. Начало подобного пароксизма продолжается в стремительных судорогах, пробегающих от головы к ногам, в паху появляется сильное жжение, а в солнечном сплетении словно вырастает раскаленный клубок, жар от которого поднимается вверх и вползает в голову. Вся эта картина сопровождается глухими стонами, переходящими в яростное рычание, глазные яблоки вылезают из орбит и закатываются под лоб. А через несколько минут пронзительный хохот сотрясает ее измученное туловище, гримасы и ужимки еще сильнее мнут лицо, как каучуковую маску. Отключения сознания при этом не происходит, что позволяет исключить возможность эпилептического припадка. Но интересно другое… Практически у каждого психиатра, которого я знал или знаю, существуют такие случаи, которые трудно, почти или даже вовсе невозможно объяснить только лишь с точки зрения психиатрии. Этому случаю, пожалуй, можно было бы дать классическое обоснование, если бы не одно но. Все дело в том, что, когда я принялся выяснять у нее историю ее заболевания, она рассказала, что никогда в жизни не страдала подобными состояниями до тех пор, пока не присоединилась к одной группе, которая увлекалась различного рода оккультными экспериментами. Воодушевленная возможностью пощекотать свою нервную систему, восторженная девица пылко погрузилась в сатанинские мистерии и медитации на знаменитом числе 666, которые сопровождала практикой по вызыванию духов с помощью различных заклинаний. Вначале духи не приходили, а полуночные таинства заканчивались милыми сексуальными потасовками, в которых, однако, и проглядывали элементы таинственного символизма, но в одну прекрасную ночь, когда полная луна тихо нависла над земными страстями, поклонница темного культа, устроившись перед магическим зеркалом, вдруг ощутила озноб, пробежавший по спине. В следующую секунду из зеркала выпрыгнула юркая тень и скользнула в сторону заклинательницы. Почти в это же мгновение она почувствовала, что тело ее неестественным образом выгибается, а сознание куда-то уплывает. Испытывая жуткий страх, она хотела закричать и прийти в себя, стряхнув это наваждение, но будто, парализованная, она не смогла издать ни звука. И тут ей показалось, что кто-то входит к ней внутрь. В это время с ней и случился первый приступ.
Здесь, конечно, можно предположить, что некие предрасполагающие личностные особенности привели ее в конце концов к тому состоянию, в котором она и обратилась за помощью. Такое предположить можно, если бы были эти особенности. Да ведь дело в том, что никаких таких особенностей не было, о чем говорят и свидетельства родителей, которые знали дочь как натуру уравновешенную, спокойную, даже в период властного пубертата, и уж никоим образом не склонную к различного рода демонстративным реакциям или к поведению, которое у окружающих может вызвать некоторое недоумение. Единственным экстраординарным событием в жизни молодой особы явились ее игры с тремя шестерками.
Увы, я не смог ей помочь. Медицина отступила перед этим натиском Неведомого.
* * *
Раздался телефонный звонок. Герман поднял трубку: «Алло». В ответ – серебристые колокольчики хихиканья. Еще раз: «Говорите, я слушаю вас». Мелкий, дробный хохоток сыпался из трубки. Было около пяти утра.
Запись из дневника
К сожалению, почерк мой сейчас нетверд. Как нетверд разум и нетверд язык. Потому что я пьян. И пьян серьезно. Я пью уже второй день подряд. Я сознаю, что у меня нет компульсивного влечения к алкоголю. Его никогда и не наблюдалось. Его нет и сейчас. Но я почему-то пью. Водку. Зачем я это делаю? Не знаю. Ко мне ночью опять приходила эта ужасная старуха. Она назойливо твердила свой бред, а я слушал, как какой-нибудь придурок, помешавшийся на откровениях безумного гуру. В этом сне рядом с ней был какой-то карлик. Карлик под ее бормотание корчил рожи и хромая приплясывал. Иногда он норовил уцепиться за мой рукав, но каждый раз отскакивал, будто ему что-то мешало. Затем старуха повернулась ко мне, так, что я сумел различить ее лицо, и четко выговорила, но почему-то снова по английски: «Dont trouble trouble until trouble troubles you». Затем она сделала короткую паузу, после чего добавила, но уже по русски: «Не связывайся со злом, будут неприятности. Не свяжешься со злом, не заразишься злом». Я снова проснулся около трех ночи. Комната, все окружающие предметы словно кружились, плыли, вибрировали. Я забросил подальше книжку по оккультизму, так как она явно не способствовала моему душевному равновесию. И чтобы успокоиться и хоть как-то согреть свою душу, я принял грамм сто. Душа согрелась, разум успокоился, и остаток ночи я провел спокойно, если не считать, что утром ощутил признаки сильнейшего похмелья. Тогда я налил себе еще и принял вторую дозу ранним тоскливым утром. И понял, что никуда сегодня не пойду. И не потому, что мне захотелось напиться, а потому, что мною овладела тревога, с того самого момента, как я услышал в трубке хихиканье. Нельзя сказать, чтобы оно меня как-то напугало. Меня вообще трудно чем-либо напугать. Но вдобавок еще эти повторяющиеся сны… в общем внутри стало тревожно и появилось ощущение надвигающейся беды.
