Доктор Марат был не просто лекарь, а еще и ученый. Он применял совершенно новые методы лечения — он лечил электричеством.
Но, главное, у Марата-врача был зоркий, как бы проникающий во все глаз и тонкий слух. Диагноз он ставил быстро и безошибочно. Турский интендант дю Клюзе благодарил маркиза Шуазель за данный им совет пригласить к находившейся в опасном положении больной доктора Марата. «Этот просвещенный человек, — писал о Марате дю Клюзе, — …в один миг увидел то, что целому факультету удалось найти лишь после долгих наблюдений».
Из уст в уста передавали рассказ о том, как доктор Марат добился исцеления больной маркизы Лобеспин, состояние которой считалось безнадежным.
К доктору Марату обращались во всех тяжелых случаях как к единственному врачу, который может спасти жизнь, когда уже не остается никакой надежды. Господин Прево, главный казначей ведомства мостов и шоссейных дорог Франции, умолял спасти его жену и признавался, что возлагает на доктора Марата последние упования.
Маркиз де Гуи настоятельно просил Марата прийти на помощь смертельно больному юноше, состояние которого было признано безнадежным. Но маркиз Гуи еще надеется на спасительную помощь доктора Марата, ибо он «врач неисцелимых».
«Врач неисцелимых» — немногие из медиков того времени заслужили это почетное прозвание.
Слава Марата как врача росла. Его приглашают ко двору. В течение ряда лет, с конца семидесятых по середину восьмидесятых годов, он состоит врачом при дворе графа Д’Артуа, брата короля Людовика XVI. Но двери его кабинета по-прежнему открыты для всех больных — богатых и бедных, знатных и бесправных. Его известность растет и растет.
Сам Марат в одном из писем, относящихся к 1783 или 1784 году, так писал о своей деятельности и своем положении как лечащего врача:
«Шум, вызванный моими блестящими излечениями, привлек ко мне колоссальную толпу народа. Двери мои постоянно осаждались лицами, которые приезжали со всех сторон советоваться со мной. Так как я был в то же время физиком, то знание природы давало мне огромные преимущества: быстрый глаз и уверенность приема…»
Но доктор Марат не мог отдавать всего своего времени врачеванию больных. Он ограничивал прием, он, как о том свидетельствуют его письма, отказывался от приглашений.
Часть помещения его обширной квартиры была отведена под лаборатории. Здесь находились тигли, здесь были колбы, пробирки, сложная аппаратура для физических опытов, для исследования невыясненных проблем оптики, изучения действия электрической энергии. Это был большой, заполненный сложными приборами физический кабинет, могущий показаться непосвященному таинственным и загадочным.
Здесь Марат проводил долгие часы, ставя сложные опыты, проверяя свои догадки и наблюдения, накапливая терпеливым, упорным трудом большой экспериментальный материал, необходимый для обобщений по исследуемым проблемам физики.
Две комнаты в доме Марата были отведены под другую лабораторию. Здесь врач-физиолог с помощью скальпеля производил опыты над живыми животными, здесь же он производил вскрытие трупов, которые ему доставлялись по его просьбе из госпиталей.
Марат придавал этим своим занятиям большое значение. В письме к Вильяму Дэли — английскому физиологу и доброму его приятелю по Англии — Марат в декабре 1782 года писал: «Будьте совершенно уверены в том, мой друг, что искусство и известность в этой области (в медицине и в хирургии) можно приобрести только путем многочисленных и ежедневных упражнений над живыми объектами».
Марат сам много и систематически работал в этой области. Он получал от мясников овец, телят, свиней и даже быков и производил над ними сложные хирургические эксперименты. В том же письме он писал: «Вы говорите, что не любите видеть невинных животных под скальпелем; мое сердце столь же мягко, как и ваше, и я также не люблю видеть страданий бедных тварей. Но было бы совершенно невозможно понять тайны, изумительные и необъяснимые чудеса человеческого тела, если не пытаться схватить природу в ее работе». И далее Марат рассказывал, что именно наблюдения работы мышц и различных свойств крови во время этих опытов позволили ему сделать ряд важных открытий.
Часто его врачебный кабинет и лаборатории пустовали, и вечерами через освещенные окна дома на улице Старой голубятни можно было увидеть силуэт доктора, склонившегося над столом.
Жан Поль Марат писал. Он старался писать каждый вечер с тех пор, как в 1769 году было опубликовано его первое печатное сочинение «Об одной глазной болезни» и остался ненапечатанным написанный в тот же год. роман «Польские письма».
Но ведь Марат писал не только трактаты о глазных болезнях и неудавшиеся романы. Он ведь был и автором книги «Цепи рабства».
* * *
С тех пор как начинающий литератор анонимно опубликовал в Лондоне свой первый политический памфлет против произвола деспотической, власти, утекло немало воды и многое изменилось.
Прогремела, потрясши весь мир, революция в Северной Америке. За океаном образовалась независимая республика. К немалому смущению людей консервативного образа мыслей, Франция и Испания, а позднее Голландия вступили в союз с нечестивыми мятежниками для совместной борьбы против Англии. Даже русская императрица Екатерина II, на поддержку которой уповал «искренне любящий брат Георг», и та неофициально принимала в Петербурге представителя молодой республики Френсиса Дрейна, что явно противоречило интересам «брата Георга».
Конечно, европейские монархи в своей политике отнюдь не руководствовались гуманистическими симпатиями к мятежным повстанцам, взбунтовавшимся против «богом данного» монарха. У ряда континентальных монархий были свои счеты с Британской монархией и острота соперничества была так велика, что побуждала их скрепя сердце идти на сделку с врагами Англии — американскими повстанцами.
В 1787 году началась русско-турецкая война. Союзником России выступала Австрия; Турцию негласно поддерживали Англия и Пруссия. Турки разгромили австрийскую армию. Русский флот под командованием Ушакова уничтожил в битве под Феодосией турецкий флот, а Суворов в знаменитом сражении у реки Рымник разбил наголову турецкую армию. Казалось, победа русского оружия завершает войну. Но летом 1788 года против России выступила подстрекаемая английской дипломатией Швеция. Война затягивалась.
В самой Франции также совершалось немало изменений.
В мае 1774 года умер старый король Людовик XV. В дни его болезни в Париже не только не заказывали молебнов о выздоровлении государя, как это водилось раньше, но почти открыто бросали по его адресу оскорбительные словечки. Было произведено множество арестов, но насмешки и враждебные королю разговоры не прекратились: для этого потребовалось бы посадить за решетку весь Париж. В стране смерть короля, с именем которого связывали все бедствия народа, была встречена со вздохом облегчения. Чувство надежды, большие ожидания, возлагавшиеся на нового монарха, на какое-то время прервали развитие кризиса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
