Элен и Роузи уже выросли; они работали в местной больнице и встречались с молодыми людьми. Мне нравилось наблюдать, как старшие сестры готовятся к свиданиям – натягивают юбки, проверяют напоследок макияж, надевают туфли на шпильках. Том бросил школу в пятнадцать лет и вступил в Морской кадетский корпус. Я помогала ему начищать латунные пуговицы и форменные белые ремни. Только с Томом я была хоть немного близка. Я любила его, думаю, он тоже меня любил, но мы никогда не обсуждали реальное положение дел в семье, и я никогда не смогла бы рассказать ему о своем несчастье. Анна, наша младшая сестра, была по-прежнему всеобщей любимицей. Я начала бояться, что в один прекрасный день Билл переключится на нее. Нужно было предупредить взрослых, чтобы они присматривали за ним, но я не могла этого сделать, не рассказав о своих «отношениях» с Биллом. Поэтому молчала.
В школе у нас не проводили уроки полового воспитания, но я знала: то, что Билл со мной делает, ужасно и неправильно. Подружки болтали о мальчиках, о первых поцелуях и о заигрываниях. Я не знала, что такое заигрывание. Наверное, что-то веселое, а то, что происходило со мной, весельем никак не назовешь. Однажды Венди рассказала нам, что ее мама ждет ребенка и что только теперь она поняла одну вещь: ее родители занимаются сексом! Морин рассмеялась и стала в подробностях расписывать, откуда берутся дети. В тот день я узнала, что игры дяди Билла – это секс, то, чем занимаются взрослые, то, отчего рождаются дети. До этого я не была уверена.
Однажды Билл, после того как в очередной раз изнасиловал меня в «плавучем доме», прилег на кровать передохнуть и произнес слова, потрясшие меня до глубины души. Он сказал:
– Если ты кому-нибудь проболтаешься обо всем, все решат, что ты сама получала от этого удовольствие. Все скажут, ты сама этого хотела, хотела быть моей девушкой. Тебе не приходило это в голову?
Конечно, не приходило. Кто может подумать, что мне это приятно?
– Все будут думать, что ты наслаждалась нашими играми, – продолжал Билл. – Или даже что сама ко мне приставала. Так что вся вина на тебе, а я всего лишь жертва. Тебя, наверное, даже заберут в специальное заведение, где такие, как ты, целыми днями этим занимаются.
Размышляя над его словами, я пришла к выводу, что, пожалуй, он прав. Я начала «играть» с Биллом в семь лет, а теперь мне уже тринадцать. Он впервые вошел в меня, когда мне было одиннадцать. Если бы я этого не хотела, я остановила бы его. Никто не поймет, что он просто высосал из меня желание сопротивляться и волю к нормальной жизни. Билл убеждал меня, что люди вокруг решат, будто я сама хотела секса и что это целиком моя вина. Моя ли это вина?
Я почувствовала себя не только оскверненной, но и виноватой. После этого я не чувствовала уже ничего.
Глава одиннадцатая
Когда мне шел четырнадцатый год, к нам переехала «бабушка номер два», мамина мама. У нее начались серьезные проблемы со здоровьем, а, кроме мамы, родни у нее не было, так что матери пришлось пригласить ее жить у нас. В доме не имелось свободных комнат, так что было решено поставить кровать в задней комнате первого этажа, где бабушка и обосновалась со всеми скудными пожитками.
Меня очень обрадовал ее приезд: она всегда мне нравилась, к тому же всегда была мила со мной, если мамы не было поблизости. Мать обязала меня ухаживать за бабушкой. Это означало, что я не смогу ездить вместе со всеми на ярмарку и на пляж; и это меня устраивало: дома с бабушкой мне было гораздо веселей.
У нас с ней были свои секреты, тайны, которые мне нравилось хранить. Настоящие тайны. Так, например, бабушка солгала маме, что у нее отказали ноги, чтобы та разрешила ей приехать. Я же была единственной, кто знал правду: она могла ходить, но очень медленно. Когда вся семья уходила из дома, я бежала к окну и, когда все скрывались из виду, говорила бабушке, что горизонт чист.
– Они уже ушли? – спрашивала она. – Перешли через мост?
Убедившись, что все ушли, бабушка вставала с постели и ковыляла ко мне в кухню. Мы подолгу сидели рядом, и бабушка рассказывала мне про войну. Истории эти были совсем не страшные, наоборот, очень милые и забавные: про то, как бабушка и другие люди распевали песни в бомбоубежище; про ее мужа, маминого отца, без вести пропавшего в Первую мировую, и про то, как они любили друг друга. Я от души смеялась над рассказами об ее юношеских проделках. Так, однажды в нашу местную больницу приехали с визитом королева Елизавета и королева-мать; бабушка как раз в то время там работала. Она не успевала навести порядок к приезду королевских особ; когда те прибыли, она еще полазала на четвереньках, заканчивая мыть полы. Бабушка не придумала ничего лучше, как спрятаться под стол и сидеть там, пока они не уехали. Столько лет прошло, а она до сих пор не могла без смеха вспоминать, как сидела тогда под столом, а королевы ничего и не заметили.
Когда мы с бабушкой оставались дома вдвоем, мы часто делали бутерброды с вареньем и съедали их сразу же, чтобы никто не обнаружил следов. Иногда мы садились в саду и играли с моим псом Бобби. Порой мы просто молча сидели, и нам все равно было хорошо. Главной моей заботой было уложить бабушку в постель до возвращения остальных, чтобы нашу тайну не раскрыли.
Мы с ней здорово проводили время, и это помогало мне справиться с моим горем и жить дальше. Я и не думала рассказывать ей про дядю Билла. Что, если он прав и бабушка обвинит во всем меня? Я не хотела, чтобы она стала плохо обо мне думать. Я не могла этого допустить.
Я жила в своем собственном мире, не впуская к себе ни одного человека из страха, что он может узнать правду обо мне. Мне казалось, со мной что-то не так, и этого я очень стыдилась. Я росла без поддержки со стороны матери, хотя именно она должна была направлять меня в жизни; вместо этого она предала меня. Шрамы в душе от постоянных изнасилований делались все глубже. Я научилась загонять в далекие уголки сознания мысли о плохом и не думать о них; но чем глубже я их прятала, тем отчетливее осознавала, что обречена на одиночество: нельзя подпускать никого, чтобы никто не обнаружил правду и не стал меня презирать.
Через полгода бабушка переехала жить к подруге, и мне стало ее не хватать. Было здорово иметь в доме тайного союзника.
В школе ребята стали обсуждать будущие профессии. Меня привлекала журналистика. Я мечтала колесить по всему миру и вести репортажи из горячих точек. Еще я мечтала стать учительницей: все учителя, которых я знала, были добрыми, заботливыми и неравнодушными людьми. В редкие спокойные минуты я представляла себя взрослой работающей женщиной, представляла, как беру интервью или веду урок. В такие моменты я чувствовала себя нормальным человеком.
Все остальное время я испытывала лишь стыд из-за того, что приходилось выносить дома от мамы и вне дома от дяди Билла. Мне и в голову не приходило, что я могу быть нормальной. Я пыталась выглядеть, как все, слиться с массой. Я спрашивала себя: могут ли другие люди, глядя на меня, узнать всю правду? Грязную, отвратительную правду?
В пятнадцать лет у меня начались месячные, но я тогда еще ничего об этом не знала. Никто не позаботился предупредить меня, так что, когда я с болями в животе прибежала в ванную и увидела кровь, я запаниковала. Я умираю? Дядя Билл виноват в том, что это началось? Я была просто в ужасе. Боль меня не пугала, я часто испытывала щемящие боли в животе после того, как Билл меня насиловал. Я помнила, что кровь шла после первого секса с ним, но в этот раз все было по-другому. Крови было много, и я сильно испугалась. У кого можно спросить, что со мной?
Единственный, с кем я могла поговорить, был Том. Слава богу, брат оказался дома. Я позвала его, и он подошел к двери в ванную.
– Том, я не знаю, что делать, – проговорила я дрожащим голосом. – У меня кровь идет… оттуда. – Я думала, брат побежит вызывать «скорую». – Я умираю, да? Или рожаю? Я слышала, при родах кровь идет.
Обернувшись полотенцем, я впустила Тома к себе. Он улыбнулся и, обняв меня, сказал:
– Все в порядке. Такое случается, когда девочка взрослеет. Просто ты становишься женщиной. – Он утешающе погладил меня по спине. – И роды тут абсолютно ни при чем. Забеременеть можно только после секса.
Я разволновалась еще сильнее. Том думал, что утешает меня, а на самом деле его слова только сильнее напугали меня. У меня был секс. Ужасный, отвратительный. Тому и в голову не могло прийти, через что я прошла. Может, в один из разов я и забеременела?
Том спустился вниз рассказать обо всем матери и вскоре вернулся с бинтом и большим куском специальной материи, из которой нарезались прокладки. В те времена еще не было тампонов. Женщины во время месячных ходили так, словно у них между ног зажат кирпич.
– Ты сказал ей? – спросила я.
– Да, она передала вот это. – Он протянул мне бинты и все остальное.
Мать велела сыну-подростку рассказать сестре о менструации и научить пользоваться средствами интимной гигиены. Любая нормальная мать по крайней мере пришла бы утешить дочь, но моя мать, к сожалению, была далеко не нормальная.
