— Что ты там бормочешь? — с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. — Молишься своему Аллаху?
Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота.
— А траншею зачем роешь? — не отставала Людмила.
Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев.
— Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала.
— Это у нас на юге такие грядки, — шепнула Людмила и беззвучно засмеялась. — Их делают ниже поверхности, чтоб ты знал… Мастер! При поливе меньше воды пропадает. А тут ее переизбыток, и грядки насыпают курганчиком, чтобы вода, наоборот, стекала. Иначе корешки сгниют. Понял?
Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору.
— Здравствуй, красавица! — сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос. — Объявились, стало быть, хозяева.
Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве.
— Объявились, значит… Я и гляжу — который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет.
Эти-то, которые раньше… Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают.
Разве ж так можно — неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить — это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку. Думаешь, мне в восемьдесят лет легко через заборы сигать? Ну, шланг со своего участка кину да полью. Жалко. Хоть и бессловесная тварь растение, а все ж Господне создание. Значит, объявились хозяева… Хорошо. Мужик есть! Правда, не видный. Тут у нас хулиганы со станции набегают. Как ягода поспеет, так и приступают. Ну, трясут… А теперь у нас мужик. Вроде нерусский? Ага, татарин. Я и гляжу — черноватенький. Или татарин, думаю, или который с Кавказа.
Ничего, что татарин, они тоже люди хорошие. Интересуюсь, за сколь участок-то купили? Я не приценяюсь. Я в нынешних деньгах все равно ничегошеньки не понимаю, голова от них болит, как зачнешь считать, и шабаш.
Акопов тоже подошел к забору и посмотрел на говорливую соседку. Была она маленькой, укутанной и кривобокой. Из-под пуховой шали, окрученной вокруг головы, виднелись белые косицы, похожие на перья, да крючковатый нос в пол-лица.
Бабка была похожа на сороку, которая небольшими грабельками шустро вычесывает клубничную грядку.
— Здравствуйте, тетушка, — улыбнулся Акопов. — Бог в помощь!
— Сказала бы спасибо, да не смею — ты глазливый, — ответила, не останавливаясь, старуха. — Вон как глазом нажигаешь… Только я сглаза не боюсь.
Сама ведовка. Не веришь? Могу и про тебя все начисто открыть. Хочешь? Ну, человек ты неплохой, не совсем пропащий… Однако тайный. И очень битый. Сердце ледяное, спаси тебя Христос. Или Махамет… Не знаю, кому больше молишься. Ну, верно?
Акопов перестал улыбаться.
— Бойся толстых людей из казенного дома, — сказала старуха. — Да в нечистое дело не встревай, не огорчай жену. Она-то у тебя хорошая. Чистая!
Акопов обескураженно оглянулся на Людмилу, пожал плечами и вернулся к работе. А напарница сгребла в кучу будылья и листву.
— Дай спички!
— Знаешь ведь — не курю…
— Вот и молодец, — подхватила из-за забора старуха.
Они рассмеялись и пошли в дом — час обеда наступил. После вольных упражнений на свежем воздухе Акопов готов был съесть быка.
Поздним вечером привезли заказанное оборудование — четыре огромных серых кофра, перетянутых стальной лентой и со стальными уголками.
На каждом красовалась полустертая черная надпись по трафарету «Научфильм». Акопов с водителем взмокли, пока взгромоздили тяжеленный груз на второй этаж. Потом пикап, доставивший оборудование, запрыгал по темной дороге к станции. Людмила принялась задергивать шторы на окнах. В первом кофре в специальных гнездах, выложенных мягкой тканью, лежали штанги из стального уголка, переходники, металлические полки и крепежные детали. Отдельно в коробке были инструменты. За несколько минут Акопов свинтил стационарный стеллаж.
— Остальное — завтра, на свежую голову, — сказал он напарнице. — А сейчас пойдем погуляем.
Поживем ночной жизнью.
Из другого чемодана достал инфракрасный фонарь, две пары очков ночного видения и телескопическую трубу из титанового сплава. На шею повесил затягивающийся замшевый мешочек. И пошли они в тихую теплую ночь, обнявшись, как и полагается молодоженам. Длинная дачная улица тонула во тьме, лишь далеко, у самого озера, словно путеводная звезда, болтался на столбе одинокий фонарь, ничего не освещая, а только подчеркивая темноту.
Строго говоря, никакой улицы в этой части дачного поселка не было. Десятка три участков с разномастными дачами, садами и огородами тянулись одним порядком от полевой дороги к озеру, за которым начинался редкий смешанный лес. Смотрели все усадьбы в чисто поле, занятое зеленями. Дача, на которой жили в засаде Людмила и Акопов, была четвертой по порядку.
Слева от нее, если идти к озеру, буквально в ста метрах, наблюдался большой клиновидный островок старого сосняка, не сведенного на дачные нужды предприимчивыми дачниками лишь потому, что участок с незапамятных времен принадлежал военному ведомству и охранялся. Он был окружен глухим и высоким забором грязно-зеленого цвета. С дачной улицы к участку вела дорога из старых бетонных плит, где в трещинах рос цепкий пырей. Дорога упиралась в железные, крашенные все той же защитной краской ворота, а за ними, в тени высоченных красных сосен, стояла двухэтажная кирпичная дача с мезонином и балкончиком, выходящим на дорогу.
На этой даче иногда отдыхал от военных трудов заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев, более известный в среде сослуживцев как Антифуев. На участке генерала стояли русская баня, теплица, гараж и псарня.
Зимой и летом тут жили два солдата срочной службы. Они доблестно пропалывали и поливали раннюю редиску, самоотверженно кормили трех овчарок, а при появлении семейства генерала или его друзей героически топили баню. В свободное время солдаты дулись в подкидного дурачка или в нарды, а также писали письма на родину, повествуя, как бдительно охраняют они священное небо над столицей.
А еще солдаты по очереди ходили на станцию, к ларечнице Вере, разведенке сорока лет, отличавшейся приветливым мягким характером и твердокаменным задом. Когда срок службы заканчивался, дембеля сдавали молодому пополнению ларек вместе с Верой как пост номер один.
К сожалению, в эту весну Вера нередко обманывалась в волнительных ожиданиях. Генерал Антифуев, к неудовольствию солдат, совсем отбился от семьи, зачастил на дачу в компании таких же старых грибов, увешанных звездами и орденскими планками от ушей до задницы. Гости генерала все выходные напролет совещались в большой гостиной на втором этаже, а потом парились в бане. Пили и ели с таким азартом, что редиска в теплице не успевала краснеть на закусь. Какая уж тут ларечница Вера с ее восхитительным портвейном!
Эти подробности, включая походы солдат к ларьку, Акопов вычитал в детальных отчетах наружного наблюдения.
Они обошли антюфеевский участок. Очки ночного видения позволяли ступать по кочкам почти бесшумно. И солдаты недаром ели генеральский хлеб — регулярно убирали сухие ветки и шишки, падавшие с сосен, и те не трещали под ногами. Однако овчарки чуяли чужих, ворчали и скребли когтями доски забора.
— Начали, — шепнул Акопов.
Людмила осталась в негустых кустах напротив хозяйственных построек и засекла время — Акопову надо было три минуты. Она пошарила по земле, нашла веточку и сломала. Собаки заплясали вокруг темного силуэта бани, глухо и коротко взрыкивая.
Тем временем Акопов, встав напротив дачного балкончика, манипулировал телескопической трубой. Внешнее, самое толстое ее колено было вделано в ручку с катушкой и воротком, а все вместе напоминало спиннинг. Семь метровых колен раздвигались на любую длину, а с помощью воротка и катушки с тонкой прочной проволокой сооружение закреплялось в виде жесткой конструкции. А уж использовать этот шест можно было в зависимости от фантазии. На тонком конце Акопов выщелкнул стальной коготь и повел шест к перилам балкончика. Есть, зацепил… Другой конец закрепил в расщелине между досками забора. Подтянулся, ухватился за холодный металл и через несколько секунд затаился на балконе. Он не опасался, что солдаты поднимут шум — те давно спали. Но вот собаки…
Одна осталась у бани, отражая возможные поползновения Людмилы на территориальную целостность участка. А две подбежали к балкону и уселись внизу, подняв морды. Псы были хорошо натасканы, попусту не лаяли, а терпеливо дожидались, пока чужаку захочется покинуть участок. Балкончик висел буквально в двух метрах от собачьих голов, и Акопов слышал горячее дыхание верных генеральских сторожей.
