— Значит, в «Кавказ», — решил водитель. — И ресторан там хороший. Только чечни много. Они тоже хотят поближе к администрации.
— Ладно, вези, где чечни поменьше.
— Значит, в «Турист». Хорошая гостиница, модерновая.
— А в «Эльбрус» нельзя? — спросил Мирзоев. — Или в «Ставрополь»? Все же поближе, чем «Турист» твой модерновый.
— Бывал, значит, в наших краях, дядя? — улыбнулся водитель.
— И не раз, — сказал Мирзоев.
— Значит, давно бывал, — сказал Михаил Сергеевич в камуфляже, выруливая на широкий проспект. — А то бы знал, что в «Эльбрусе» и в «Ставрополе» приезжих больше не селят. Командиры там теперь живут. Целую армию, блин, в город бросили!
С одной стороны, хорошо. Чечня посмирнее будет себя вести. С другой стороны — все равно плохо.
И девчат обижают, и постреливают. Хуже чечни.
А вы кто будете? По нации? А то я болтаю…
— Мы мирные татарские ребята, — усмехнулся Мирзоев.
— Ага, мирные! — покрутил головой водитель. — У тебя под пиджаком дура какого калибра?
— Среднего, — вздохнул Мирзоев. — Только дырки крупные после нее… Вези, не обидим.
Дорога пошла вверх. Слева проплыло громадное белое здание цирка. Посредине проспекта шла широкая полоса зелени. Люди под цветущими деревьями гуляли уже по-летнему, воздух пьянил, и Седлецкий, поглядывая на голые руки и плечи, тронутые загаром, ослабил узел галстука. С проспекта Маркса свернули на гладкую, в обрамлении цветущих яблонь площадь Ленина. Над клумбами торчала на постаменте знакомая с детства фигура. Обогнув площадь, выехали на широкую улицу имени все того же Ленина, вскоре затормозили у стеклянной коробки гостиницы. Михаил Сергеевич подхватил чемоданы и резво понесся вперед, кдверям гостиницы.
— Пошептаться надо, — объяснил. — А то может мест не оказаться.
Но все устроилось наилучшим образом. Через несколько минут они уже осматривали громадный номер с видом на далекий лесной массив, затянутый дымкой колеблющегося теплого воздуха.
— Таманская лесная дача, — сказал Мирзоев.
— Точно, дядя. — Водитель поставил чемоданы и протянул визитную карточку с золотым обрезом. — Звоните утром пораньше, если соберетесь куда махнуть. Хоть на сутки можете меня зафрахтовать, хоть на неделю. Ну а там… Вдруг отдохнуть захочется — поможем. Город у нас гостеприимный, приезжих мы уважаем.
— Особенно если у них баксы, — сказал Мирзоев, вынимая бумажник.
Едва устроились, затрезвонил телефон.
— С прибытием, Алексей Дмитриевич, — сказал невидимый собеседник. — Мне передали, что вы остановились в гостинице. Не совсем понятно почему…
— Потому, — перебил Седлецкий, — что сутки назад вы узнали об изменении ситуации и не удосужились предупредить! Либо у вас не работает связь, либо вы не умеете с ней обращаться. В любом случае мы пока воздержимся от контактов с вами до подтверждения сверху всей программы. Так что будьте любезны, свяжитесь с руководством и постарайтесь объяснить, почему вы не посчитали нужным поставить меня в известность об изменении ситуации.
— Алексей Дмитриевич! Я полагал, поскольку вы в поезде… Вы же не могли повлиять…
— Повлиять не мог, — опять перебил Седлецкий. — Зато мог подумать и просчитать новые ходы.
Сутки потерял. Сутки! Все. Жду звонка.
— Сурово ты с ними, — сказал Мирзоев. — С другой стороны, может, так и надо.
— Только так! Еще один подобный прокол со стороны местных товарищей — пошлем их на хер.
Неужели сами не управимся?
— Поглядим, — уклончиво произнес Мирзоев.
Он развалился на кровати и вроде задремал.
А Седлецкий уселся в кресло возле окна, сцепил руки за головой — любимая поза в минуты размышлений. И принялся обдумывать такое простенькое событие: почему они очутились в этой гостинице и в этом номере? Ведь от подготовленной квартиры на проспекте Маркса, находящейся, кстати, неподалеку от гостиницы «Ставрополь», превращенной в общежитие офицеров Отдельной армии, Седлецкий отказался по собственной инициативе и в самый последний момент. Не могли ли подсунуть сам номер? Но в этом случае надо предположить невероятное сцепление обстоятельств и действующих лиц — капитан Сарана, руководитель ставропольской сети, водитель «Тойоты», кто-то из администрации гостиницы… Еще надо учесть высочайшую скорость решения задачи — от вокзала до гостиницы пятнадцать минут езды. И все же надо соблюдать первейший закон Управления: береженого Бог бережет.
Он решил обыскать номер…
Через час, когда Седлецкий облазил все уголки, Мирзоев со смаком зевнул и спросил:
— Ну, как насчет клопов и прочих вредных насекомых? Нету? И хорошо. Я от них чешусь.
Тут опять затрезвонил телефон. Седлецкий узнал по голосу референта генерала Савостьянова:
— Нам передали о ваших осложнениях, Алексей Дмитриевич. К сожалению, генеральный директор уехал в Москву. Вместо себя оставил главного инженера. Так сказать, начальника штаба. Но вы не переживайте — главный инженер очень компетентный человек и решает все вопросы. Сам решает…
Ему генеральный директор доверяет полностью.
— И во всем? — уточнил Седлецкий.
— Да, во всем. В общем, контракт прежний. Но подписать его придется с главным инженером. А уж на генерального директора выйдем в Москве. Ну, ни пуха ни пера. Свяжитесь с нашим краевым отделением — они откроют любой кредит.
— Работаем с прежним номером? — спросил Мирзоев, когда Седлецкий положил трубку.
— Да. Упрямый, кажется, долго здесь не объявится. Надо выходить на его начштаба.
— Выйдем, — поднялся с кровати Мирзоев. — Какие проблемы?! Пообедаем только. Тут светиться не будем. Поехали в «Кавказ», там всегда была хорошая кухня.
11
«Сегодня, чтобы установить прослушивание у тех или иных граждан, они должны „обоснованно подозреваться в совершении не просто преступления, а тяжкого преступления“. Обоснованность этих подозрений проверяется прокуратурой, санкция которой абсолютно необходима…
В России, ко всему прочему, возможность прослушивания ограничена технически. Если в Швейцарии, например, можно прослушивать порядка десяти тысяч человек, то во всей России лишь две тысячи».
С. Кухианидзе. «Шпионаж шпионажу рознь». «Московская правда», 1993, 23 апреля.
Двухэтажная дача, обшитая светло-коричневой, местами облупившейся вагонкой, стояла в глубине большого и довольно запущенного участка. За дачей, вдоль глухого забора, тянулись обветшавшие хозяйственные постройки, полускрытые яблоневым садом. Коричневые почки на деревьях набухли в последнем усилии: еще день или два тепла — и выклюнутся белые бутоны. Вдоль заборов с одной стороны росла густая и цепкая малина, с другой — разлапистая, скрученная недавними снегопадами, смородина. Незатененное пространство перед домом покрывал рыже-зеленый ковер пошедшей в рост клубники.
Кирпичная, вгрузшая в клеклую землю дорожка шла от щелястой кривой калитки до сарая, деля участок почти пополам. К дорожке выходили заплывшие с зимы грядки с жухлыми серыми будыльями картофельной и томатной ботвы. В общем, это была самая рядовая дача, каких в Подмосковье десятки тысяч. Загородное убежище для не слишком состоятельных горожан. Пока Людмила вычесывала граблями прошлогоднюю листву и обрывала сухие клубничные усы, Акопов ковырялся в грядках. В соседних огородах, разбуженные ярким Праздничным солнцем, второй день возились люди.
Треск и запах горящего сушняка, шлепки лопат по влажным отвалам почвы, далекий стук молотка — все это еще острее давало почувствовать, что весна наконец наступила. Людмилу с Акоповым вытащила в огород сначала неволя — приходилось играть в дачников. Потом они разохотились по-настоящему, вдыхая знакомые с детства запахи, ощущая радость от нехитрой крестьянской работы.
Солнце припекало, от влажной земли поднимался парок. Кусты смородины за несколько часов оделись мелкой дымчатой листвой и казались окруженными нежным светло-зеленым газом. В саду, вторя звукам работы и голосам людей, весело тенькала синица.
Вспарывая штыковой лопатой суглинок, Акопов искоса поглядывал то на свою напарницу, то на синее глубокое небо с крохотными пуховками облаков, то на молчаливый неказистый дом, надежно вросший в землю. Он не хотел впускать в душу сожаление, что все это существует в хрупком и недолговечном сцеплении, что и дом, и покой, и неспешный труд, и эта красивая женщина — лишь знаки очередного поворота судьбы, знаки движения кармы. Все пройдет, как проходят мимо верстовые столбы…
На зеленых коврах хорасанских полей Вырастают тюльпаны из крови царей, Поднимаются розы из праха красавиц И фиалки из родинок между бровей.
— Что ты там бормочешь? — с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом. — Молишься своему Аллаху?
