Намокшие дрова горели плохо. Костер едва чадил. Но все ж огонь на острове, какой бы ни был, мог сослужить свою службу, охраняя лагерь от непрошеных визитеров.
К ночи заметно похолодало. Шел уже конец июля, и комар исчез.
Укладываясь спать, Матюшкин, по примеру Котельникова, положил рядом с собой заряженное ружье. По стенкам палатки монотонно стучал дождь. Для всех гребцов места в ней не хватило, и юкагиры ушли ночевать на карбаз.
Река вывела странников к берегам Малого Анюя, и следующее место ночлега Матюшкину было уже знакомо: здесь останавливались они, когда с Джоном Кокрэном ездили на ярмарку в Островное. Деревянный балаган с чувалом внутри — вот и все удобства. А что еще надо путникам, вымокшим до нитки после двух дней беспрерывных дождей? Чтобы обсушиться, сойдет и такое жилье.
Доктор Кибер задержался у порога, засмотревшись на противоположный, обрушенный половодьем берег реки. Что-то его там заинтересовало.
— Там есть раскопки? — стараясь правильно строить русскую фразу, спросил он у Котельникова.
— По весне, ваше благородие, копают, — удостоверил казак. — Находили мамонтовую кость. А нонче, слышал я, юкагиры с Плотбища какой-то необыкновенный череп где-то здесь, по Анюю, отыскали. То ли неведомого зверя, то ли древней птицы.
— Где есть тот череп? — насторожился Кибер.
— В Плотбище прибудем — спросим, — кратко бросил казак.
Чем выше поднимались по Анюю, тем скалистее становились берега и течение убыстрялось. Гребцы, уводя карбаз от стремнины, старались направить суденышко к тому берегу, где встречный поток ослабевал. На порожистых местах всем приходилось выходить на землю и, упираясь плечами в шест, привязанный к канату, дружно тащить судно до более спокойной воды. Дюжий казак вместе с Матюшкиным тоже подсоблял гребцам. Лишь доктор Кибер не впрягался в общую упряжку, справедливо полагая, что при слабом сложении и простуженных легких его помощь будет выглядеть чисто символической.
При очередном пересечении реки, когда правили к плесу, угодили в водоворот, бросивший суденышко на едва торчавший из воды крупный валун. Тут же обнаружилась течь. Пришлось сделать стоянку на отмели и заделывать днище.
На третий день плавания по Малому Анюю подошли к Плотбищу — юкагирскому селению по левому берегу реки, построенному на отлогом спуске горы Земляной. Ни Матюшкин, ни Кибер не ожидали встретить здесь такое скопище людей. Кроме бревенчатых жилищ юкагиров, крытых корой, по берегу виднелись шалаши и палатки, в которых обосновались русские промышленники.
Котельников пояснил, что недалеко от селения есть место, где Анюй по давней привычке переплывают мигрирующие олени.
— Скоро их обратный ход — от побережья моря на юг. Вот народ и собрался на промысел — покол.
Поскольку селение было переполненным, отряд, кроме гребцов-юкагиров, у которых были здесь родственники, расположился по-походному, в палатке.
Доктор Кибер почти сразу постарался отыскать через Котельникова владельца черепа неизвестного животного, обещав за находку денежную награду. Ему принесли не только череп с сохранившимися в верхней челюсти зубами — действительно очень странный, ни на что не похожий, непропорционально вытянутый в длину по сравнению с шириной. Тщательно осмотрев и измерив его, доктор Кибер уверенно заявил Матюшкину, что череп принадлежит, конечно, не древней птице, а ископаемому животному. Другая находка юкагиров по-своему тоже была замечательна — массивный большой рог. И тут у доктора Кибера не было сомнений, что это рог шерстистого носорога ледникового периода.
Заметно повеселевший доктор доверительно признался Матюшкину, что подобных находок он не ожидал, в ученом мире они вызовут переполох, и, право, они не напрасно приехали сюда. Обе находки, щедро заплатив принесшим их юкагирам, тщательно упаковали в деревянный ящик и для пущей сохранности обвязали ящик шкурой оленя.
Узнав, что с русским отрядом в поселок прибыл и врач, к их палатке потянулись жаждавшие исцеления больные. По словам Котельникова, все они страдали «черной немочью». Лица несчастных, среди которых преобладали женщины, имели грязно-темный оттенок. Мужья пораженных болезнью сообщили, что она сопровождается частым поносом и дикими припадками, словно в человека вселился злой дух. Изрядно озадаченный доктор тем не менее смело взялся за лечение и выдал больным таблетки, которые, он надеялся, приведут к выздоровлению. В благодарность юкагиры, и сами жившие все лето впроголодь, тащили доктору что могли: кто юколу, кто свежую рыбу, а кто и копченый олений язык.
Матюшкин уже подумывал, не двинуться ли им дальше, но Котельников убедил, что надо непременно дождаться здесь прихода диких оленей и посмотреть на охоту, да и самим, если удастся, поохотиться — обеспечат себя мясом на весь дальнейший путь.
— Весенний олень, когда он к морю идет, — говорил казак, — худой, тощий. И шкура нарывистая, вся в дырах. Мясо его больше собакам идет. Осенний же, после летовья, упитанный, жирный. На его покол у юкагиров вся надежда. Будет удача — переживут зиму. Не будет — беда, голод.
Минуло десять дней нетерпеливого ожидания, и вот посланный на север разведчик вернулся и сообщил, что олень идет и стадо велико. Вооруженные копьями и поколюгами охотники собрались у места оленьей переправы через Анюй — река здесь несколько сужалась. На том берегу, меж скал, была ложбина, которой животные обычно спускались к воде. Со стороны Плотбища берег был пологим, а кусты и раскиданные там и тут камни служили неплохим укрытием для промышленников.
Утро выдалось пасмурное, туманное, накрапывал мелкий дождь. Ни дым костра, ни единый звук, говорящий о присутствии человека, не выдавали затаившихся охотников.
Матюшкин с Кибером согласно решили, что не их это дело — участвовать в предстоящей бойне, и предпочли наблюдать всю картину сверху, пристроившись за большим валуном. А казак Котельников, чуждый подобных сантиментов, собирался взять и свою часть добычи.
Возглавлявший стадо почти совершенно белый, с роскошной короной на голове, вожак возник не в ложбине, а выше по течению, на гребне каменной россыпи. Пару минут он неподвижно стоял на берегу, настороженно осматривая местность. И вот стал медленно спускаться. У воды вновь замер, посмотрел вправо, влево и, зайдя в поток по грудь, поплыл к противоположному берегу. И тут же, вслед за ним, на гребне возникли другие олени и, осыпая гальку, поспешили к воде.
Сносимый течением, вожак еще не достиг противоположного берега, а в реке уже находились десятки его сородичей. Оленье стадо продолжало, расширяя свой фронт, спускаться к реке, а из укрытий навстречу им уже стремительно выскакивали со всех сторон вооруженные охотники, тащили к воде легкие лодки — ветки, быстро садились в них и, часто взмахивая веслами, правили к стаду, врезались в самый его центр, окружая, рассекая его на части.
Почти достигший берега вожак выскочил на мель, затравленно повел головой, ища пути к спасению, и стремительно помчался на охотника-юкагира, набегавшего на него с копьем в руке. Невысокий, с лохматыми волосами парень даже не успел нанести удар. Вожак опередил его и сильно толкнул мощным взмахом передней ноги; крутанув грудью, сбил с ног и, набирая скорость, помчался дальше, наискось поднимаясь по берегу к спасительному кустарнику. Грянул одинокий выстрел, но, кажется, пуля не задела могучего зверя. Лишь на мгновение, прежде чем исчезнуть в кустах, он остановился и, обернувшись, бросил взгляд на реку, где отчаянно бились за свою жизнь попавшие в засаду сородичи — самцы и самки с детенышами. О чем он думал в этот краткий миг? Как он подвел их всех, как обмануло его чутье, как он сплоховал! В следующее мгновение вожак исчез в кустах.
Но судьба главаря охотников не волновала. Большая часть почти тысячного стада уже была в реке. Подплывая на ветках то к одному, то к другому, охотники кололи их, норовя угодить в сердце или в шею, бросали раненого, тут же искали новую жертву. Паническое хорканье оленей накладывалось на возбужденные крики людей. В центре битвы и ниже по течению река окрасилась кровью. Вот чья-то лодка опрокинулась, и скользнувший в воду охотник цепляется за плывущего рядом самца, и сильное животное уже выносит своего мучителя к берегу. Свобода, жизнь как награда за спасение? Нет, в мире дикой природы властвуют иные законы. Выхватив с пояса нож, охотник с размаха всаживает его в горло зверя. Брызжет кровь, и, подломив ноги, олень валится на гальку. Смертельно раненный, он уже никуда не уйдет. Надо торопиться к следующему.
Бойня длилась более трех часов. Почти на версту река заполнилась телами мертвых животных. Их буксировали к берегу, привязывали, чтобы не уплыли дальше, к камням и кустам. С разделкой туш можно и подождать. В холодной воде мясо сохранится несколько дней.
