Люди издревле подметили эту закономерность и старались не упустить благоприятного случая пополнить свои запасы свежей и заготовленной впрок рыбой. Наверное, и сама идея воздвигнуть на пути рыбы преграду возникла из наблюдения за постоянным скоплением рыбьих стай около естественных препятствий, благодаря чему и лов там был успешнее и проще. Сначала ловили застаивавшуюся у заборов и плетней рыбу корзинками и сачками. Потом, по-видимому, стали оставлять в частоколах проходы-ворота, в которых устанавливали ловушки.
Все древнерусские запорные рыболовные системы были комбинированными: деревянные или земляные преграды сочетались с плетеными и сетяными ловушками или были приспособлены для лова рыбы сетями. Простейшими среди них были «приколки хвояные»[238], т. е. небольшие плетни из веток ели или сосны. Рыба в поисках корма задерживалась около них и становилась добычей рыбаков.
Более сложными сооружениями являлись колы или заколы, возводившиеся на реках Северо-Западной Руси[239]. Основу их составлял вбитый в дно реки частокол. Промежутки между колами закрывались пряслами из сосновой дранки. Ловили в заколах разную рыбу, но главным образом лососей. «На Суме реке в порогу поставлен кол рыбный, а ловят в нем в межень и осень всю и до морозов рыбу морскую лососи и тинды и семгу»[240]. У кола через реку Выг добывали лососей, тинду, сигов, гарюсов, «а в осень рыбу большую семгу»[241]. Выше упоминались «колы сетные» или «на колы сетная ловля». В этих сооружениях сети заменяли загородки из дерева.
Наконец, известны колы, приспособленные специально для весеннего лова[242].
Думается, что колам северо-западных рек на северо-востоке и в центральных районах Руси соответствовали заборы[243] и частоколы, перегораживавшие истоки и вершища[244]. Источники вполне определенно говорят об этом. Например, из жалованной грамоты 50-х гг. XV в. великого князя Василия Васильевича Чудову монастырю: «И яз князь велики, пожаловал старца Аврамья, велел есмь исток забити к моему берегу» становится ясно, что князь разрешил перегородить протоку рыболовным частоколом от монастырской земли до своего берега[245].
Самыми совершенными, в полном смысле инженерными сооружениями для лова рыбы были езы, неоднократно отмеченные в документах XV–XVI вв.[246] Материалы конца XVI в. (данные Белозерской езовой книги 1585 г.) дают конкретное представление не только о конструкции еза, но и о количестве лесоматериалов, необходимых для его постройки, и о масштабе работ[247]. На дно реки (Шексны) опускались козлы – толстые бревна с двумя распорками. К ним примыкали клетки: деревянные срубы, забитые камнями. Между клетками устраивались засовы. Сверху делались переходы-переклады. В езу оставлялись ворота – проход для судов и лодок. В местах, где устанавливались снасти, клали настилы-сежи. Кроме того, много бревен шло на грузы, дополнительно укреплявшие ез. Требовалось также снарядить паром. В целом для постройки одного большого еза заготавливалось около 200 стволов деревьев длиною от 2-х до 12 сажен, 1500 жердей, тес. Сооружали его 16 человек во главе со специалистом-мастером в течение 4 и более недель. Лес рубили заранее окрестные крестьяне.
Осталось сказать несколько слов о других, менее распространенных рыболовных сооружениях. Иногда перекапывали русло речки (делали запруду или отводили его в сторону), чтобы создать непроточную заводь-глушицу[248]. Заходившую в нее рыбу вылавливали сетями.
В новгородских источниках удалось обнаружить сведения еще об одном оригинальном способе лова. Расшифровать их помогли данные по ильменскому рыболовству, изложенные в IX томе Исследований о состоянии рыболовства в России. Речь идет о несколько загадочной записи в Писцовой книге Шелонской пятины: «Да в тех же волостях у крестьян 14 веж рыбных, а неводов у них 33 и с теми, что ловят из дворов, и в тех вежах хрестьяном ловити рыба по старине»[249]. Из каких дворов ловят неводом? Оказывается, двором в середине XIX в. на Ильмене называлось специальное рыболовное устройство. Во время половодья, до спада воды заколом перегораживался сток пойменного озерца или речушки. Около искусственной преграды скапливалась отметавшая икру рыба. Тогда на некотором расстоянии от первого забивали второй забор. Пространство между ними очищали от хлама, выравнивали и углубляли. Затем в первом заколе поднимали заслоны, и рыба устремлялась в подготовленный для нее загон-садок (двор). Здесь она могла находиться до осени, и по мере надобности ее добывали неводом.
Даже беглое знакомство с многообразием форм и методов ловли рыбы при помощи запорных систем в Древней Руси XIV–XVI вв. оставляет впечатление широкого, если не повсеместного распространения этого вида промысла. Можно с уверенностью утверждать, что по своему значению он уступал лишь лову неводами, имевшему, безусловно, всеобщий характер. Письменные источники, причем далеко не исчерпывающие, сотнями свидетельств подкрепляют этот вывод. Наибольшее развитие такое рыболовство получило в северных землях русского государства, чему благоприятствовали природные условия: разветвленная озерно-речная сеть и изобилие леса.
Наметились и территориальные различия. В новгородских областях преобладали сооружения типа колов (заколов). На северо-востоке, особенно в Белозерском крае, первенствующее положение занимали езы. Расхождение здесь не в терминах, а в конструкции тех и других. Например, в писцовых книгах Обонежской пятины указаны как колы, так и езы. Первые были проще по устройству, меньшего масштаба. Езы же для своего времени являлись сооружениями внушительными и сложными. Постройка их обходилась недешево, к тому же требовала определенных навыков и мастерства.
Обращает на себя внимание еще одно обстоятельство. Преграды и запоры нуждались в ежегодном обновлении и ремонте. Весенний ледоход если не полностью уничтожал их, то наносил серьезные повреждения. Восстановительные работы отнимали много времени и рабочих рук. Факт сам по себе немаловажный, подрывающий теорию «подсобной» роли рыболовства в хозяйственной деятельности древнерусского населения.
Остался невыясненным вопрос об удельном весе запорных систем в рыбном промысле X–XIII вв. Отсутствие прямых указаний источников затрудняет его решение. Однако есть все основания полагать, что и в это время они широко применялись. Во-первых, глубокая древность перечисленных способов лова документально зафиксирована археологическими находками и этнографическими наблюдениями. Во-вторых, на некоторых из древнерусских памятников найдены кости рыб и скопления рыбьей чешуи, но не обнаружено никаких рыболовных орудий. Объясняется это, по-видимому, применением плетеных ловушек и иных деревянных снарядов.
Произошли ли со временем какие-нибудь изменения в конструкции названных сооружений? Так же как и другие орудия, они улучшались с целью повышения их продуктивности. Наибольший эффект давало, разумеется, комбинированное использование заколов и езов с сетяными снастями. Хотя твердых критериев в распоряжении исследователей нет, всё-таки можно подметить постепенное расширение зоны применения более совершенных, чем прочие рыболовные заборы, езов. Если в Новгородских писцовых книгах рубежа XVI в. езы не упомянуты вовсе, то уже во второй половине этого столетия они появляются в Обонежской пятине.
Вспомогательное рыболовное снаряжение и оборудование промыслов
Помимо различных орудий лова древнерусские рыбаки пользовались разнообразным вспомогательным снаряжением. Для многих видов промысла были необходимы лодки. Детали судов, вёсла, уключины, скамейки и т. д. обнаружены в Новгороде уже в слоях Х в.[250] Лодка в хозяйстве рыбака – вещь столь же существенная, как и сами снасти. Поэтому широкое развитие рыболовства косвенным образом указывает и на массовое строительство челнов и лодок. Выше приводились примеры, когда рыбу ловили одновременно не только легкие челны, но и суда большой грузоподъемности. Ведь сама сеть весила больше 300 кг, а добыча достигала иногда нескольких центнеров.
Специальное снаряжение требовалось и для зимнего промысла (рис. 17). На древнерусских памятниках с конца Х в. встречаются массивные, втульчатые, долотовидные наконечники из железа – пешни (единичные экземпляры их найдены и на поселениях роменско-боршевского типа). По форме своей они ничем не отличаются от современных. Принцип их действия – тот же. Пешней, насаженной на деревянную рукоять, пробивали проруби во льду, куда опускали сети и другие снасти. Наконечники пешней найдены на всей территории Древней Руси, что свидетельствует о повсеместном распространении зимнего рыболовства. Форма большинства наконечников (желобчатое долото) очень устойчива и почти не изменяется во времени. Они становятся лишь более массивными, тяжелыми, т. е. пригодными для пробивания толстого льда. Лишь в Пскове найдена пешня несколько иного типа: широкая втулка переходит в четырехгранный наконечник со срезанной под углом в 45º рабочей частью. В новгородской коллекции есть также топор – ледоруб с узкой и необычайно длинной лопастью.
