Позже японцы увезли своих подневольных рабочих на Яп, где заставили засыпать на взлетных дорожках воронки от постоянных бомбежек американцев. Тачивелименг показал другую красочную пантомиму, рассказывавшую о том, как американские самолеты увертывались от японских «тах-тах», как бомбы рвались вокруг и т. п.
Дни пролетали незаметно. Тед мрачно вычеркивал их один за другим в большом табеле-календаре, висевшем в Фан Нане, а я — в своей книжке, куда каждое утро после завтрака записывал данные метеорологических наблюдении. В эту книжку (типа непромокаемых полевых книжек, которые обычно носят в футляре на поясе) я заносил самые различные сведения и держал ее в полном порядке, демонстрируя тем самым врожденные способности канцеляриста. Номера записей о растениях я обводил квадратиками, так что они сразу бросались в глаза; номера пакетов с фотоснимками и пленок, заснятых аппаратом «Краун грэфик», обводил кружками, камерой «Кодак рефлекс» — треугольниками, а «Лейкой» подчеркивал двумя чертами.
Весь день 9 июля ушел на рыбную ловлю, я захватил с собой только «Рефлекс», хотя и ire питал особых симпатий к этому аппарату. В рыболовной экспедиции принимало участие большинство мужчин Фаларика. Приготовления к ней начались рано утром. Из сараев для каноэ вытащили длинные веревки и обвили их полосками пальмовых листьев. Образовалась большая гора уродливой зеленой бахромы. Всю эту массу перенесли на берег лагуны и сложили в каноэ.
Часам к десяти все было готово и флотилия отчалила. В ее состав входили две дюжины каноэ одноместных, четырехместных и пятиместных. (Ни одного большого мореходного каноэ на воду не спустили). Мы поплыли с Бакалом и Яни на «Бвупе», казавшемся неповоротливой посудиной. Но Яни и Бакал были очарованы шлюпкой, с которой к тому же было очень удобно вести наблюдения и фотографировать.
Около мили флотилия шла по спокойной, сверкающей на солнце лагуне. Мы по очереди садились за весла, исходя из того принципа, что все должны трудиться. Глубина лагуны быстро увеличивалась, но в некоторых местах даже в центре она была не более тридцати-сорока футов, и тогда в сапфировой воде можно было различить тени коралловых скал.
Но мере приближении к рифу снова стало мелеть. Некоторое время лодка могла еще маневрировать по песчаным каналам между коралловыми массивами, но через сам риф нам пришлось тащить лодку волоком по узкому и мелкому «проходу для каноэ»; глубина этого прохода составляла всего лишь несколько дюймов, но в нем почти не было ветвей кораллов, что давало возможность провести каноэ через риф.
На мне были альпаргаты — южноамериканские парусиновые сандалии, незаменимые для работы во влажных тропических лесах, но непригодные для вылазок на коралловые рифы; это был их последний день.
Яни и Бакал, ступая очень осторожно, прекрасно прошли по рифу босиком (неимоверную твердость может приобрести человеческая кожа!).
Ширина рифа составляла немногим более тысячи футов. В это тихое утро на внешнюю сторону рифа набегал лишь слабый прибой. В сезон пассатов здесь подветренная сторона атолла, но в это время года бывают очень большие буруны, потому что с запада приходят дожди.
Протащив «Бвуп» за линию прибоя, мы снова сели в него. За рифом было царство акул, но за весь день нам не пришлось их видеть. Яни рассказал, что в этих местах на его родственника напала акула и он спасся только благодаря тому, что в решающий момент набросил ей на глаза свою набедренную повязку.
Глубина моря на шельфе увеличивалась очень медленно. На расстоянии двадцать пять-тридцать футов хорошо было видно морское дно. Оно кишело жизнью: кораллы, коралловые водоросли, губки; их не было лишь в узких с гладким дном «морских каналах», промываемых донным течением. Они напоминали глубокие ущелья, прорезающие горную цепь.
С лодок начали сбрасывать веревки в зеленой бахроме, соединяя их концы. Постепенно на воде образовался полукруг, обращенный открытой стороной к рифу. Затем к веревке прикрепили грузила из кусков коралла и привязали ее тонкими бечевками к расставленным на одинаковом расстоянии друг от друга каноэ. В центре этого полукруга, над одним из «ущелий» установили большой V-образный невод.
Когда все было готово, две группы мужчин, стоявших на рифе у концов полукруга, начали тянуть веревку, постепенно сближая оба конца, пока не образовался большой круг, причем противоположная берегу сторона его оказалась рядом с вершиной невода.
Все участники, кроме тех, кто тянул концы, находились в воде; каноэ вместе с веревочным кругом подтягивались к центру. Надев защитные очки, можно было без труда понять план операции. Страшная веревка, на которой болтались полоски листьев, медленно ползла по дну, гоня перед собой стан рыб разных цветов, форм и размеров. Пловцы двигались вслед за ней, и, но мере того как круг становился все меньше и меньше, а берег ближе, они образовали добавочный барьер над пальмовой бахромой. Рыбу, неистово носившуюся внутри круга, постепенно загнали в невод, затянули его, приподняли между двумя каноэ и содержимое сачком вычерпали в третье. Рыбу, спрятавшуюся между коралловыми глыбами, рыбаки добили копьями.
В течение дня эту операцию проделали трижды, причем каждый раз каноэ и невод перетаскивали на новое место. За день наловили рыбы почти половину каноэ среднего размера. Такой улов не считался очень удачным, однако все казались довольными; эта рыболовная экспедиция, во время которой было много смеха и грубоватых шуток, представляла собой великолепное сочетание работы и развлечения.
«Бвуп», не отличавшийся быстроходностью, первым переправили вместе с пассажирами обратно за риф. За день вся флотилия продвинулась вдоль рифа к северной оконечности Фаларика, где мы сделали временную высадку, чтобы напиться кокосового молока (Яни и Бакал были отправлены сюда заранее на поиски кокосовых орехов) и выкурить по первой сигарете за день. Перед рыбной ловлей и во время нес курить не разрешается.
Тем временем флотилия с шиком пересекла лагуну, и, когда мы добрались до Фан Напа, улов уже выгрузили из каноэ и подготовили для дележа, который, как всегда, входил в функции Торомана. Пять крупных красных рыбин были отложены для вождей, и еще одна кучка рыб особых сортов (в основном рыбы-спинороги), по традиции, пред назначалась для стариков. Оставшуюся рыбу рассортировали по величине: на крупную, среднюю и мелкую. Постепенно собрались все мужчины — представители различных хозяйств. У каждого была с собой новенькая корзинка, сплетенная из молодых пальмовых листьев.
Поначалу Тороман выделил всем по две большие и по три средние рыбины. Затем каждый получил еще от десяти до двадцати средних и мелких рыб, в зависимости от числа людей в хозяйстве. Наконец, каждой семье досталось еще по одной крупной рыбине.
