Маша открыла почти сразу. Мягкая, горячая, с рассыпавшимися по нежным плечам волосами… Происшедшее дальше уже не поддавалось контролю. Он входил в нее несчетное количество раз и никак не мог насытиться. Ее запрокинутое лицо в неясном свете, закушенные губы доводили Виталия до экстаза. Руки мяли нежное тело, непокорная плоть стремилась ворваться как можно глубже. Даже сознавая затуманенным водкой мозгом, что причиняет ей нешуточную боль, Виталий только рычал от восторга. Наконец-то она принадлежит ему. Кровь на сбитой простыне, искусанные губы, слезы на закрытых глазах возбуждали. Он не мог остановиться. Лишь на рассвете силы оставили его. Стерев с себя бурые кровавые следы остатками ночной рубашки Марии, Виталий, пошатываясь, оделся и вышел на продуваемую ледяным ветром улицу. Опьянение уже прошло. Теперь душу и тело захлестывало непередаваемое чувство удовлетворения.
Виталий брел по пустынным улицам. Редкие прохожие, добирающиеся в свои жилища, не обращали внимания на сияющее от радости лицо парня. Он шел уверенный в собственной победе, захваченный невиданным восторгом от того, что стал первым мужчиной в жизни Марии, которую иначе как Машей для себя не именовал. Теперь она станет принадлежать только ему, никто не посмеет отнять у него ту, что предназначена судьбой! Он уже не тот мальчишка, у которого отняли самое дорогое, что у него было!
– Чему ты улыбаешься? – спросил Георгий, когда машина замерла в ожидании зеленого света.
– Да так. Просто вспомнила, как мы наведались к Араику. Его ведь так зовут? – не переставая улыбаться, ответила Мария.
– Верно! Прекрасные были шашлыки! Араик превзошел самого себя. Любит он красивых женщин!
– Можно подумать, ты не возил туда по-настоящему красивых! – вспыхнула Мария.
– Маша, никого я к нему не возил! Просто в тот день я сам поразился твоей красоте и безумно захотел сделать тебе приятное.
– Тебе это удалось! – ничуть почему-то не смутившись, ответила Мария.
До самого поворота с шоссе они просто переговаривались, думая каждый о своем. Только свернув с шоссе, Георгий удивленно воскликнул:
– Послушай! Это зеленый жигуль прямо-таки преследует нас! Висит на хвосте еще с города!
– Может быть, ему нужно туда же, куда и нам! – спокойно ответила Мария.
– К Павлу, что ли? Нет, не похоже!
– Тогда не обращай внимания. Ваня, кажется, уснул! – сказала Мария и, посмотрев назад, вдруг с тревогой в голосе добавила: – А знаешь, боюсь, это за нами! Эта машина с самого утра стояла под нашими окнами!
– Странно, что ему у нас делать? Но если за нами следят, то поверь мне, весьма странным образом! – ответил Георгий. – Ладно, посмотрим, что будет дальше. Кстати, на всякий случай открой бардачок, там кобура, в ней пистолет. Не пугайся, газовик, вполне легальный. Достань и положи рядом со мной.
Внешне Георгий никак не проявил ни волнения, ни беспокойства, разве что аккуратнее стал объезжать выбоины да чуть чаще посматривать в зеркало заднего вида. Когда впереди показалась деревня, в которой обосновался Павел, Георгий облегченно вздохнул и чуть прибавил скорости. Свернув к дому Павла, он не обнаружил позади навязчивой зеленой машины. Переведя дух, он отогнал дурные мысли и уже совершенно успокоенный заглушил двигатель.
Виталий успел выскочить из автомобиля раньше, чем «мазда» замерла возле двухэтажного дома в конце улицы. Укрывшись за заросшим поздними астрами палисадником, он наблюдал, как из иномарки вышел сначала врач, помог выбраться Марии, затем на руках вынес спящего мальчишку. Что это за дом? Почему они сюда приехали, и вообще кто такой этот врач, что так свободно распоряжается Марией?
Виталий видел, как Мария поднялась на крыльцо, как к ней вышел высокий крупный мужчина, по-хозяйски обнял за талию, что-то стал говорить, а Мария… его Мария улыбалась, что-то отвечала. Видимо, для нее такое было не в новинку! Что произошло?! Как она могла так измениться за неполные полгода?! Почему разные чужие мужики позволяют себе не только говорить с ней, но прикасаться, обнимать, а может быть, даже… Виталий чувствовал, как закипает злость. Нет! С этим пора заканчивать! Он должен спасти ее, а после… после наказать! Как наказал мать, как наказал директрису! Как наказывал тех, кто позволял себе хоть чем-то его унизить! С мужиками он разберется позже! Вернется сюда и воздаст должное каждому, кто посягнул на его Марию!
Мужик увел Марию в дом. Теперь фантазия Виталия разыгралась в полной мере. Еще не отойдя от пережитого в старой квартире бывшей жены, он представлял себе, что происходит в доме, и скрежетал зубами от ярости. Сжав изо всех сил кулаки, он, шатаясь от внезапно накатившей головной боли, доплелся до машины. Рухнул на сиденье, обхватив голову руками, уткнулся лицом в рулевое колесо.
Как легко было наказывать в родном городке! С той же директрисой он рассчитался в полной мере!
Он вернулся в родной дом через два года лечения. В больнице пришлось нелегко. Хорошо, что в первый раз ему попался правильный врач, популярно объяснил, что делать и как себя вести, чтобы не кололи лекарства, от которых судорогой сводит все мышцы и адская боль скручивает в узел тело. Всего-то нужно не пререкаться, соглашаться со всем, что говорят, и не выпускать наружу гнев, что сидит внутри. Но все же целых два года его не выписывали из больницы. Впрочем, время не прошло впустую. Виталий начал рисовать. Для вида он рисовал цветными карандашами цветы и деревья, а оставаясь наедине с собой, изображал совершенно другое. Дядька-санитар как-то раз увидел это! Ужаснулся и посоветовал уничтожить.
– Парень, если кто-нибудь увидит твои рисунки, ты никогда не выйдешь отсюда! – сказал он.
Виталий никогда не был дураком, и теперь, нарисовав очередную картину, он рвал ее на мелкие кусочки и закапывал в больничном саду. Психолог видел всегда только то, что Виталий ему позволял, – цветы, букашек и деревья. Радостные, веселые. Настоящие картины он хранил в своей памяти, куда не пускал никого! В них он воссоздавал то, что уже сделал, и то, что собирался. И наказание директрисы исключением не стало.
Она не догадывалась, зачем он вошел во двор ее дома. Даже улыбнулась, когда Виталий с ней поздоровался. Он рассчитал все абсолютно точно. Большущий медный таз, начищенный до блеска, возвышался на старинной большой керосинке. Вишневое варенье бурлило на огне. Полчища ос и пчел кружили над ним. Директриса только на мгновение отвлеклась от самого важного для нее в этот момент занятия, чтобы кивнуть приближающемуся Виталию. Бидончик с керосином стоял у крыльца. Через распахнутую дверь слышно было, как муж старухи, ворча, доставал с полки еще один мешочек с сахаром. Происходящее было столь обыденно и привычно, что, когда Виталий взял в руки бидончик, директриса не обратила на это ни малейшего внимания. Конечно же отгонять от кипящего варенья ос – самое важное занятие! Керосин выплеснулся щедро! Окатив сухопарую злобную тетку с головы до ног, моментально пропитав потертый фланелевый халат. Осталась лишь самая малость. Легкий толчок, и не успевшая даже вскрикнуть директриса свалила керосинку, опрокинула на себя таз с кипящим вареньем и, уже объятая пламенем, дико заорала… Выскочивший на крыльцо муж, сбитый с ног точным ударом, рухнул на пылающую жену и уже сверху получил свою порцию керосина. Невероятный, дикий, душераздирающий крик рвал барабанные перепонки. Нужно было спешить. Виталий, не раз бывавший вместе с матерью в этом доме, прекрасно знал, где что стоит. Все верно, он не ошибся – еще один бидон с керосином запасливые хозяева припасли в чулане. Несколько секунд на то, чтобы схватить его, сорвать крышку, выскочить на лужайку перед домом и выплеснуть содержимое на катающиеся по траве горящие тела. Бросив пустой бидон поближе к лежащей на боку, но так и не погасшей керосинке, Виталий под прикрытием кустов крыжовника добежал до задней калитки, выскочил на тропинку, ведущую к старому пруду, и чуть ли не кубарем скатился вниз. Поплавок как раз ушел под воду. Подсечка – и здоровенный карась забился на крючке.
Наверх он поднялся, только когда завыли пожарные сирены. Потолкался среди зевак, убедился, что обугленные тела не подают признаков жизни, и, довольный собой, направился домой, неся в пакете несколько отменных карасей.
В тот день жареная рыба показалась ему особенно вкусной. Приготовленная домработницей Варькой в сухарях и сметане, она таяла во рту. Похлопав в знак благодарности тридцатилетнюю тетку по округлому, мягкому, ап петитному заду, он попросил ее рассказать о случившемся пожаре. Румяная, выросшая в деревне на молоке и сметане тетка с удовольствием потянула полстакана предложенного ей коньяку и с готовностью принялась излагать свою версию событий. По ее мнению, как, впрочем, и по версии пожарных, произошел несчастный случай. Директриса случайно опрокинула таз с вареньем и керосинку, та вспыхнула, занялся один из бидонов с керосином. На помощь горящей женщине выбежал муж, но опрокинул второй бидон, стоящий на крыльце.